Эсхил - Античная драма

О, погоди, помолчи!
Сниться не снилось мне, что таким
Странным рассказом смутят мой слух,
Невыносимо, невыразимо
Сердце мне, словно мечом, ледяным, двуострым,
Горечью, жалостью, ужасом, болью пронзят.
Доля ты, доля, горе ты, горе!
С дрожью на муки Ио гляжу.

Пугаешься и стонешь преждевременно:
Сначала остальное ты узнать должна.

Так говори же. Облегченье страждущим
Всю боль, что суждена им, наперед узнать.

Легко мне было просьбу вашу прежнюю
Исполнить. Вы хотели от нее самой
Сперва услышать повесть об ее беде.
Теперь о том, что волей Геры вытерпеть
Отроковице этой предстоит, скажу. А ты,
Инаха семя, ты слова мои
Впивай душою, чтоб конец пути узнать.
Отсюда ты сначала, на восток свернув,
Ступай вперед по землям нераспаханным
К кочевьям скифов, что в плетеных коробах,
Высоких, на колесах, с дальнострельными
Не расставаясь луками, привыкли жить.
Не подходи к ним, а скалистым берегом,
Где волны гулко стонут, дальше путь держи.
Там слева кузнецы, с железом дружные,
Живут, халибы.[62] Этих опасайся ты:
Народ суровый, круты с чужеземцами.
К реке Дикарке выйдя[63], — та и впрямь дика, —
Вброд не пускайся: брода не найти тебе,
Покуда до Кавказа, всем горам горы,
Не доберешься, где поток неистово
С вершины хлещет. Кручи, что у самых звезд,
Перемахнув, дорогой прямо на полдень
Спуститься надо. К амазонкам, воинству,
Враждебному мужчинам, ты придешь (они
Близ Териодонта, в Темискире,[64] некогда
Осядут, где коса у Салмидесса[65]  путь
Судам закрыла, мореходам мачеха).
Дорогу там покажут, не чинясь, тебе.
Ты выйдешь к перешейку Киммерийскому,
К воротам узким моря, безбоязненно
Пересечешь теснину меотийских вод,
И вечно среди смертных славной памятью
Об этой переправе будет имя жить —
«Боспор»[66] — «Коровий брод».
На материк придешь Азийский из Европы.
Не находите ль, что царь богов во всех своих деяниях
Равно жесток? Желая с этой смертною
Совокупиться, бог в такое странствие
Погнал ее. Поклонник грозный, девушка,
Тебе достался. Все, что ты услышала,
Еще и не начало даже мук твоих.

Горе мне, горе мне!

Опять кричишь и стонешь. Что же сделаешь,
Когда узнаешь меру и дальнейших бед?

Ты, значит, ей предскажешь беды новые?

Бушующее море неизбывных мук.

На что мне жизнь? Зачем же я не бросилась
Без долгих сборов с этой вот скалы крутой,
Чтоб, рухнув наземь, навсегда избавиться
От всех печалей? Смерть принять единожды
Милей, чем каждый день в сплошном страданье жить.

Мои мученья ты едва ли б вынесла:
Ведь смерть и та судьбой мне не дарована,
А смерть освободила бы меня от мук.
Увы, конца терзаний не приходится
Мне ждать, покуда власти не лишится Зевс.

Возможно ль, что лишится Зевс владычества?

Ты, думаю, была бы рада этому.

Еще бы! Ведь от Зевса и беда моя.

Так знай же: это сбудется воистину.

Но кто отнимет у него державный жезл?

Сам и отнимет безрассудным замыслом.

Каким? Скажи мне, если не опасно знать.

Он вступит в брак, и в этом он раскается.

С богиней или смертной — если тайны нет?

Не все ль едино? Это разглашать нельзя.

Его жена с престола свергнет, может быть?

Сын у нее родится посильней отца.

И Зевс никак от этой не уйдет судьбы?

Если свободу мне не возвратят, то нет.

Кто ж против воли Зевса это сделает?

Он из твоих потомков, избавитель мой.[67]

Что говоришь ты? Отпрыск мой спасет тебя?

Да, в третьем поколенье от десятого.

Еще неясно мне твое пророчество.

Узнать свой жребий не старайся более,

Того, что посулил мне, не лишай меня.

Из двух пророчеств можешь услыхать одно.

Но из каких же двух? Скажи, дай выбрать мне.

Изволь, вот выбор: либо то, что вытерпишь,
Скажу тебе я, либо — кто спасет меня.

Ей лучше окажи услугу первую,
А мне вторую, просьбе благосклонно вняв:
Ты ей поведай о дальнейших странствиях,
А я б узнать хотела, кто спаситель твой.

Коль вы того хотите, я противиться
Не стану, все, что вам угодно знать, скажу.
Начну с твоих метаний, Ио. В памяти
Души твоей ты это записать должна.
Поток у кромки двух материков проплыв,
К восходу солнца, на восток пылающий,
Ступай от моря шумного, и ты придешь
К полям Кистены,[68]  в край горгон, где древние
Живут Форкиды.[69]  Три на вид как лебеди,
Но с общим глазом, и один-единственный
У каждой зуб. Лучами никогда на них
Не смотрит солнце, месяц не глядит в ночи.
А рядом — три горгоны змеекудрые,
С крылами, сестры этих, людям страшные:
На них как взглянет смертный — так и дух долой.
Об этом для острастки говорю тебе.
Теперь о страхе о другом сказать хочу.
Кусливых бойся грифов, Зевса бешеных
Собак, и бойся одноглазых конников
Из рати аримаспов,[70] у Плутонова
Потока золотого обитающих.
Ты к ним не приближайся. В дальний край затем
Придешь, где племя черных возле утренней
Живет зари. Течет там Эфиоп-река.[71]
Ее высоким берегом дойди потом
До водопада, где с отрогов Библоса
Нил многочтимый чистую струю стремит.
Тебя он в треугольную и выведет[72]
Ту землю, Ио, где тебе с потомками
Вдали от мест родимых суждено осесть.
Коль непонятна иль туманна речь моя,
Переспроси, отвечу вразумительней:
Досуг, увы, мне больший, чем хотел бы, дан.

Что ж, если ты не кончил или что-нибудь
Забыл сказать ей о злосчастном странствии,
То говори. Но если все сказал, тогда
Припомни, что просили мы, и выполни.

Все о скитаньях ей поведал полностью,
Но чтобы убедилась, что не вздор мелю.
Я расскажу, что было с нею, прежде чем
Сюда явилась, — в подтвержденье слов моих.
Большую часть событий, впрочем, выпущу
И о конце блужданья твоего скажу.
Итак, когда ты вышла на Молосскую[73]
Равнину и к высотам у Додоны, где
Феспрота Зевса дом[74]  стоит пророческий
И вещие, о диво, те дубы растут,
Которые, не обинуясь, явственно
Тебя супругой Зевсовою будущей
Назвали славной, — что за честь, не правда ли? —
Ты в исступленье вдруг метнулась к берегу,
К заливу Реи ринулась огромному
И вспять от взморья снова понеслась бегом.
Настанет время — будет Ионическим
Залив тот называться, — знай доподлинно, —
В напоминанье людям о твоем пути.
Вот ты и получила доказательство,
Что ум мой видит больше, чем увидит глаз.
Теперь и остальное вам и ей скажу,
На прежнюю вернувшись колею речей.
Каноб — такой есть город на краю земли,
Близ устья Нила, у наносов илистых.
Там от безумья Зевс тебя и вылечит,
К тебе рукою прикоснувшись ласково,
И ты родишь Эпафа темнокожего,[75]
Дитя прикосновенья. И землею всей,
Что Нил поит широкий, будет править он.
И пять колен пройдет, и пятьдесят сестер
Вернутся в Аргос,[76] не желая с братьями
Двоюродными, крови той же, в брак вступить.
А те, пылая страстью и преследуя,
Как ястребы голубок, беглых девушек,
Свою добычу схватят, но не радостной
Добыча будет эта. Бог расстроит брак.
Земля пеласгов[77]  примет женихов. Арес[78]
Руками дев убьет их в ночь бессонную.
Да, каждая из жен у мужа каждого
Отнимет жизнь, двуострый в горло нож всадив.
Любовь такую и моим бы недругам!
Томясь желаньем, лишь одна из девушек
Растает, мужа не убьет. Погаснет в ней
Ее решимость. Слабой предпочтет прослыть,
Но никаким убийством не запятнанной,
И от нее аргосский царский род пойдет.
Рассказывать подробней — дело долгое.
Но семя это даст того отважного
Стрелка из лука, что меня от мук моих
Избавит. Вот что мать давнорожденная
Фемида Титанида предсказала мне.
А как и где — об этом много времени
Речь заняла б, да и тебе что проку в том.