Лукиан - Лукиан Самосатский. Сочинения
У Ахея:
Пришел, свершив ужасное… Но, здравствуй, друг!
У Филемона:
Здоровье — первое, затем — успех в делах,
Да радоваться, в-третьих, да не знать долгов.
А что говорит автор сколия, о котором упоминает и Платон: "Здоровье высшее благо, второе — красота, третье — богатство"; о радости же он не упомянул вовсе. Не говорю уж об известнейшем стихе, который у всех на устах:
О Здоровье, старшая из богинь, как хотел бы я
дней остаток с тобой
Провести…
Таким образом, если Здоровье — старшая из богинь, то и дар ее — обладание здоровьем — следует предпочесть всем другим благам.7. Я мог бы привести тебе тысячи других мест из поэтов, историков и философов, отдающих предпочтение здоровью, но я воздержусь от этого: я не хочу впасть с моим сочинением в безвкусие и ребячество и не отваживаюсь "клин клином вышибать". Но я полагаю, что будет не худо добавить к уже написанному несколько подходящих для настоящего случая рассказов из древней истории, какие помню.
8. Когда Александр собирался дать сражение при Иссе, — так рассказывает Евмен из Кардии в письме к Антипатру, — то утром вошел к нему в палатку Гефестион и, то ли по забывчивости, то ли от смущения, подобно мне, а может быть и по внушению какого-нибудь бога, сказал то же, что и я: "Здравствуй, царь! Время — строиться к битве". И между тем как присутствующие были приведены в смятение неожиданностью этого приветствия и сам Гефестион чуть не умер со стыда, Александр произнес: "Принимаю доброе предзнаменование. Я получил сейчас обещание, что целыми вернемся мы из битвы".
9. Антиоху Сотеру перед сражением, в которое он собирался вступить с галатами, приснился сон, будто предстал ему Александр и велел дать перед битвой войску условным возгласом слово "здоровье", — под знаменем этого слова он и одержал свою замечательную победу.
10. Так же и Птолемей, сын Лага, явно отступил от установившегося обычая в письме к Селевку, обратившись к нему в начале письма с приветствием «здравствуй», а в конце вместо "будь здоров" — поставив "будь радостен", — так рассказывает собравший его письма Дионисодор.
11. Достоин упоминания и Пирр, царь эпирский, муж, занимающий, как полководец, второе место после Александра и тысячу раз подвергавшийся превратностям судьбы. Так вот, он, всегда молившийся богам, приносивший им жертвы и посвящения, никогда не просил у них ни победы, ни возвышения власти царя, ни славы, ни чрезмерного богатства, — но молил их только об одном: о здоровье, говоря, что пока оно с ним, все остальное легко к нему присоединится. И очень правильно, я полагаю, он рассуждал, считая, что никакой нет пользы в прочих благах, если нет одного — здоровья.
12. "Верно! — скажут мне. — Но в настоящее время для каждого приветствия у нас установлен определенный срок; ты же, нарушив его, хотя и не сказал ничего дурного, но все же, по правде говоря, не избег ошибки, вроде той, как если бы кто-нибудь надел шлем на ногу или поножи на голову". — "Но, добрейший, — мог бы ответить на это я, — слова твои были бы уместны, если бы вообще какой-нибудь час дня не нуждался в здоровье, но в настоящее время и утром, и в полдень, и ночью здоровье необходимо, а в особенности вам, людям, стоящим у власти и много имеющим хлопот, поскольку для многого бывают нужны вам телесные силы. Кроме того, говорящий «радуйся» всего лишь пользуется для начала речи словом, сулящим благое; дело ограничивается тут пожеланием, тогда как желающий здравствовать совершает и нечто полезное, напоминая о том, что содействует здоровью; он не просто желает, но и советует".
13. Да что там! Разве в грамотах, которые вы получаете от императора, не предписывается вам прежде всего заботиться о собственном здоровье? И весьма правильно: ведь в противном случае не будет от вас и в прочих делах никакой пользы. Да и вы сами, если я хоть сколько-нибудь понимаю латинскую речь, приветствием воздавая за приветствие, часто вспоминаете в ответе слово "здоровье".
14. Все это я сказал не потому, что намеренно устраняю «радуйся» и стараюсь ввести вместо него «здравствуй», но потому, что случилось это со мной помимо моего желания, — да и смешно было бы с моей стороны заводить новшества и изменять часы, установленные для различных приветствий.
15. Однако я безоговорочно благодарю богов за то, что ошибка моя обратилась в предвещание, еще более счастливое, за то, что я поскользнулся удачно; и скорее всего по внушению Гигиейи, богини здоровья, или самого Асклепия совершилось это, и через меня ты получил обещание здоровья. Ибо как могло бы без вмешательства бога случиться это со мной, который никогда еще, за всю долгую жизнь, не бывал в такой рассеянности?
16. Если же нужно в извинение случившемуся привести и чисто человеческие оправдания, то ничего нет странного в том, что я, усиленно стремясь показать себя с самой лучшей стороны, от излишнего усердия спутался и впал прямо в противоположное. А возможно и то, что мысль моя была сбита с правильного пути множеством солдат, из которых одни подталкивали вперед, а другие не хотели ждать, пока до них дойдет очередь тебя приветствовать.
17. И я уверен, что если даже другие станут объяснять происшедшее моей глупостью, невоспитанностью или даже прямым безумием, ты принял его как знак застенчивости и простоты души, не искушенной в светских тонкостях: ибо излишняя смелость при подобных обстоятельствах граничит с наглостью и бесстыдством. Мне хотелось бы в дальнейшем не делать больше такого промаха, а уж если случится, пусть обратится он в благое предзнаменование.
18. При первом Августе, говорят, случилось однажды нечто подобное. Он только что произнес правый приговор по одному делу и снял тяжелое обвинение с несправедливо оклеветанного человека; тогда оправданный, громким голосом выражая благодарность, воскликнул: "Благодарю тебя, император, за то, что лицеприятно и несправедливо рассудил!" И когда окружившие Августа, исполненные негодования, хотели на части разорвать этого человека, император произнес: "Перестаньте сердиться: надо смотреть, что у него на уме, а не на языке". Так решил Август. Ты же и на уме у меня, если посмотришь, найдешь лишь самые хорошие чувства, и на языке — слова, предвещающие доброе.
19. Но, мне кажется, я договорился уже до того, что естественно возникает новое опасение: как бы не подумал кто-нибудь, будто я ошибся намеренно, чтобы написать это оправдательное слово. Так пусть же, любезный Асклепий, речь моя покажется не оправданием, но лишь выступлением оратора, желающего показать свое искусство.
ПРОМЕТЕЙ, ИЛИ КАВКАЗ
Перевод Б. В. Казанского
Гермес, Гефест и Прометей
1. Гермес. Вот тот Кавказ, Гефест, к которому нужно пригвоздить этого несчастного титана. Посмотрим кругом, нет ли тут какого-нибудь подходящего утеса, не покрытого снегом, чтобы покрепче вделать цепи и повесить Прометея так, чтобы он был хорошо видим всеми.
Гефест. Посмотрим, Гермес. Нужно его распять не слишком низко к земле, чтобы люди, создание его рук, не пришли ему на помощь, но и не близко к вершине, так как его не будет видно снизу; а вот, если хочешь, распнем его здесь, посредине, над пропастью, чтобы его руки были распростерты от этого утеса до противоположного.
Гермес. Правильно ты решил. Эти скалы голы, отовсюду недоступны и слегка покаты, а тот утес имеет такой узкий подъем, что с трудом можно стоять на кончиках пальцев: здесь было бы самое удобное место для распятия… Не медли же, Прометей, всходи сюда и дай себя приковать к горе.
2. Прометей. Хоть бы вы меня, Гефест и Гермес, пожалели: я страдаю незаслуженно!
Гермес. Хорошо тебе говорить: «пожалейте»! Чтобы мы были преданы пытке вместо тебя, как только ослушаемся приказания? Разве тебе кажется, что Кавказ недостаточно велик и на нем не будет места, чтобы приковать к нему еще двоих? Но протяни же правую руку. А ты, Гефест, замкни ее в кольцо и прибей, с силой ударяя по гвоздю молотом. Давай и другую! Пусть и эта рука будет получше закована. Вот и отлично! Скоро слетит орел разрывать твою печень, чтобы ты получил полностью оплату за свое прекрасное и искусное изобретение.
3. Прометей. О, Крон, Иапет, и ты, моя мать, посмотрите, что я, несчастный, терплю, хотя не совершил ничего преступного!
Гермес. Ничего преступного, Прометей? Но ведь когда тебе поручили раздел мяса между тобой и Зевсом, ты прежде всего поступил совершенно несправедливо и бесчестно, отобрав самому себе лучшие куски, а Зевсу отдав обманно одни кости, "жиром их белым покрывши"? Ведь, клянусь Зевсом, помнится, так говорил Гесиод. Затем ты изваял людей, эти преступнейшие существа, и, что еще хуже всего, женщин. Ко всему этому, ты похитил ценнейшее достояние богов, огонь, и дал его людям. И, совершив подобные преступления, ты утверждаешь, что тебя заковали в цепи без всякой вины с твоей стороны?
