Катулл - Лирика Древнего Рима
Юное тело отдать супруга любовным объятьям,
Мне из ониксовых чаш радостно лейте елей;
Радостно лейте, молясь о всегда целомудренном ложе.
Но если будет жена любодеянья творить,
85 Пусть бесплодная пыль вопьет ее дар злополучный, —
От недостойной жены жертвы принять не могу.
Так, новобрачные, — пусть и под вашею кровлей всечасно
Вместе с согласьем любовь долгие годы живет.
Ты же, царица, когда, на небесные глядя созвездья,
90 Будешь Венере дары в праздничный день приносить,
Также и мне удели сирийских часть благовоний,
Не откажи и меня жертвой богатой почтить.
Если бы звездам упасть! Вновь быть бы мне царской косою!
О, если б вновь Водолей близ Ориона сиял!
LXVIII
То, что стесненный судьбою и горем подавленный тяжким
Шлешь ты мне это письмо, краткое, полное слез,
Пишешь, что ты, средь пенных валов потерпевши крушенье
Смертной достигнув черты, помощи ждешь от меня,
5 Что на твоем одиноком, покинутом ложе Венера
Ночью забыться тебе сладостным сном не дает
И что в бессонную ночь беспокойную душу не могут
Музы тебе усладить песнями древних певцов, —
Радостно мне потому, что другом меня ты считаешь,
10 Если Венеры и Муз ищешь даров у меня.
Но узнай же и ты о моих злоключениях, Аллий,
И не подумай, что я гостеприимство не чту.
Внемли, в какую пучину Судьбы я сам погрузился,
Чтоб у несчастного ты счастья даров не просил.
15 Только успел я надеть на себя белоснежную тогу,
В лучшую пору, когда жизнь расцветала весной;
Вдоволь шутил я тогда и чужд не остался богине,
Что с треволненьями слить сладкую горечь могла.
До в беспредельной печали смерть брата эти забавы
20 Разом умчала. О брат! Горе, ты взят у меня!
Хрупкое счастье мое ты навеки сломал, умирая,
Вместе с тобой погребен мой опечаленный дом.
Вместе с тобою погибли и радости все; их питала
Прежде, при жизни твоей, милого брата любовь.
25 С гибелью брата изгнал навек я из сердца все эти
Страсти мои, из души все наслажденья изгнал.
Пишешь ты: «Стыд и позор оставаться в Вероне Катуллу:
Там ведь любой человек, если он лучше других,
Мерзнет в постели один и никак не может согреться».
30 Аллий, ведь то не позор, это скорее — беда.
Так извини, коль даров, что хотел от меня получить ты,
Не посылаю тебе: скорбь их взяла у меня.
Даже и книг у меня совсем немного с собою,
Ибо я в Риме живу: в Риме мой истинный дом.
35 Там жилище мое, и там моя жизнь протекает:
Вместе со мной лишь один ларчик приехал сюда.
Раз это так, не подумай, что я по умыслу злому
Так поступаю, что я душу тебе не открыл.
Пусть на просьбу твою я ни тем, ни другим не ответил:
40 Все бы я отдал тебе, если бы только имел.
Но не могу умолчать, о богини, в чем Аллий мне подал
Помощь свою и о том, как я обязан ему:
Чтобы бегущая жизнь в приносящих забвенье столетьях
Рвение это его тьмой не покрыла ночной:
45 Вам я поведаю, вы же поведайте тысячам многим,
Сделайте так, чтобы лист ветхий о нем говорил.
………
Чтобы посмертно обрел славу все большую он,
Чтобы паук, в вышине паутину тонко свивая,
50 Той паутиной покрыть Аллия имя не мог.
Знаете вы ведь, какую тогда Амафунта богиня
Мне причинила печаль, что мне пришлось пережить;
Был я огнем опален, словно скалы Тринакрии, словно
Воды Малийских ключей, бьющих вблизи Фермопил.
55 Скорбные очи мои в постоянном истаяли плаче,
Горестный дождь орошал впалые щеки мои.
Словно источник, что бьет из-под мохом поросшего камня,
С горной вершины летит, ярко на солнце блестя,
И упадает, крутясь, с крутизны обрыва в долину,
60 Где, пробежав поперек людной широкой тропы,
Он облегченье несет истомленным зноем прохожим,
В дни, когда в трещинах вся почва сожженых полей;
Иль словно мягкий порыв попутного ветра, который
Кастор с Поллуксом пошлют, внявши мольбам моряков
65 В час, когда по морю их бросает черная буря, —
Точно такой для меня Аллия помощь была.
Он до широких пределов раздвинул стесненное поле,
Он же мне дом даровал, мне и моей госпоже,
Рядом с которой взаимной любовью я наслаждался.
70 В дом мой богиня моя чистая тихо вошла
И на пороге, натертом до блеска, опершись стопою,
Яркий поставила свой крепко она башмачок;
Так Лаодамия древле, пылая любовью горячей,
К Протесилаю пришла, к милому мужу в чертог.
75 Тщетно воздвигнут он был, ибо жертва священная кровью
Не утолила еще в небе живущих богов.
Дева Рамнунта, пускай ни к чему не стремлюсь я так сильно,
Что против воли владык дерзко творит человек.
И Лаодамия, лишь потеряв супруга, узнала,
80 Как этот жертвенник ждал крови, угодной богам;
Прежде пришлось из объятий ей выпустить милого мужа,
Нежели зиму одну, зиму другую она
В долгие ночи свою ненасытную страсть утолила,
Чтобы могла она жить, брака конец пережив.
85 Ведали Парки — недолго он будет с любимою, если
Воином к стенам твоим он поспешит, Илион:
Ибо в то время уже похищеньем Елены знатнейших
Троя аргивских мужей стала к себе привлекать.
Троя (о ужас!) — могила для Азии и для Европы,
90 Троя — безвременный прах доблестей всех и мужей;
И не она ль причинила погибель злосчастную брату
Милому. Брата навек милого я потерял!
Брат мой несчастный, увы, лишенный света земного,
Вместе с тобой погребен мой опечаленный дом,
95 Вместе с тобою погибли и все мои радости также, —
Нежной любовью своей ты их лелеял живой.
Ныне далеко тебя, не среди погребений знакомых
И не близ праха родных похоронили, мой брат,
В Трое распущенной, в Трое твоя злосчастная урна
100 В поле зарыта чужом, там, возле края земли.
В дальней стране, куда, — повествует молва, — поспешала
Греции юность, очаг бросив Пенатов своих,
Чтобы, ликуя, Парис, похитив неверную, с нею
В брачном покое не мог мирно часы проводить.
105 Вот, Лаодамия, вот причина того, что был отнят
Милый супруг у тебя, жизни милей и души.
Ты же с такой высоты всеобъемлющей жаркой любовью,
Словно с обрыва, была брошена в пропасти зев;
Пропасть та, говорят, близ Пенея Килленского почву
110 Тучную, влагу впитав, всю осушает собой;
Некогда вырыл ее, сердцевину горы прорубивши
Амфитриона, твердят, сын, но не истинный сын.
В пору, когда он сразил Стимфалийских чудовищ стрелою
Верной своей, как велел низкий властитель ему.
115 Чтобы все больше богов вступало в небесные двери.
Чтобы недолго еще Геба невинной была.
Но у любви у твоей глубина той пропасти глубже;
Ею научена ты с кротостью иго терпеть:
Ибо не столь драгоценен годами согбенному деду
120 Поздно родившийся внук, дочки единственный сын.
Кто, наконец обретенный, явился наследником деда.
Имя которого тот внес в завещанье свое,
Радость бесчестной родни, осмеянья достойной, нарушив
И от своей седины коршуна прочь отогнав;
125 И белоснежному так голубку не рада подружка
Та, что бесстыдней еще, как повествуют о том,
С клюва язвящего рада без счета срывать поцелуи,
Нежели женщина, в ком вечно желанья кипят.
Ты же одна победила их всех, одержимых страстями,
130 Соединившись навек с русым супругом своим.
Или ни в чем, иль в малом совсем лишь ей уступая,
Ты, мой светоч, придя, крепко прильнула ко мне;
Как беспокойный тогда Купидон вкруг тебя увивался,
В желто-шафранной своей тунике, ясный, блистал.
135 Но хоть она и бывает Катуллом одним недовольна,
Тайны редких измен скромной простим госложе,
Чтобы несносными мы, по обычаю глупых, не стали.
Часто Юнона сама, вышняя между богинь,
Зная супруга вину, разгоревшийся гнев умеряла,
140 Хоть и не раз изменял ей Громовержец тайком.
Люди земные отнюдь не должны равняться с богами,
………
………
Сбрось же ты бремя, оно старцам дрожащим под стать.
Все же вошла она в дом, не отцовской рукою ведома,
В дом, что Ассирии был залит духами тогда;
145 Много чудесных даров мне той ночью она подарила,
Их для меня отняла тайно у мужа она.
Хватит с меня и того, что мне одному достается
День, что отметит она, камешек белый избрав.
Вот мой подарок тебе; как сумел, его в песню облек я,
150 Аллий, за много услуг он воздается тебе,
Чтоб не разъела твое щербатая ржавчина имя
Нынче и завтра и впредь в многие, многие дни.
