Эсхил - Античная драма

Питомицы стон долетел ко мне:
Тоскует она; так надо спешить
Мне, старухе медлительной, в спальню к ней.

Кормилица! Слезы с тобой разделю,
Со свидетелем верным скорби моей.

Наступит ли день, что тебе принесет
Избавленье от бед?

Наступит; в тот день я к Стиксу сойду.

Да не скоро сбудется слово твое!

Не твоя мольба, а злая судьба
Правит жизнью моей.

Удрученной пошлет благосклонный бог
Перемену к лучшему; ты сама
Смиреньем и кротостью мужа смягчи.

Легче смягчить свирепых львов
Или тигров лесных,
Чем тирана сердце. Всем, кто рожден
От славной крови, — он лютый враг,
Презирает он людей и богов;
Злодеяньем ему преступная мать
Добыла счастье, с которым он
Совладать не в силах. Пусть он, стыдясь,
Что в подарок от матери получил
Над империей власть, в благодарность смерть
Несчастной послал за этот дар[285] —
Но ужасную славу во веки веков
И над гробом женщина та сохранит.

Замолчи! Не давай безрассудным речам
Из смятенного сердца свободно течь.

Нет, сколько б ни терпела я, одна лишь смерть
Моим страданьям может положить конец.
Убита мать, злодейски умерщвлен отец,
Погублен брат — лавиной беды сыплются.
Живу в тоске, супругу ненавистная,
Служанке повинуясь[286] — и не мил мне день;
Трепещет сердце — но боюсь не смерти я,
А преступленья: если бы судьбы моей
Злодейство не коснулось — умерла бы я
Охотно, потому что хуже смерти мне
Встречать тирана взгляд спесивый, яростный,
Со страхом целовать врага, которому
Нет сил повиноваться с той поры, как брат
Погублен, а престолом завладел его
Братоубийца, гордый благоденствием.
Как часто брат приходит тенью грустною
Ко мне, когда глаза, от слез усталые,
Смежит мне сон и тело обретет покой.
То, факелы схватив руками слабыми,
Глаза убийце выжечь он пытается,
То в спальный мой покой вбегает в ужасе,
А враг за ним; прильнув ко мне, трепещет брат, —
И нас обоих меч пронзает гибельный.
Холодный ужас прогоняет сон с очей,
И снова страх и горе возвращаются.
Прибавь еще соперницу, похищенным
У нас величьем гордую: в угоду ей
Отправил мать на корабле чудовищном,
А после при крушении спасенную
Зарезал сын, что бездны был безжалостней.
Так есть ли мне надежда на спасение?
Чертог мои брачный перейдет к сопернице,
Что за разврат в награду громко требует
Жены законной, ненавистной голову.
Приди из мрака к дочери взывающей,
Отец, на помощь! Иль разверзни пропастью
Покров земли, чтоб тотчас взял Аид меня!

Напрасно тень отца зовешь, несчастная,
Напрасно: после смерти до потомков нет
Ему и дела, если мог при жизни он
Родному сыну предпочесть чужую кровь,
Коль мог возжечь он брачный факел пагубный —
Дочь брата взять на ложе нечестивое.
Отсюда потянулась преступлений цепь:
Убийства, козни, жажда крови, спор за власть.
В день свадьбы тестя в жертву принесен был зять,[287]
Чтоб, в брак вступив с тобою, не возвысился.
Злодейство! Отдан был в подарок женщине
Силан, и, кровью окропив отеческих
Пенатов, пал, безвинно оклеветанный.
Увы мне! Враг в порабощенный дом вступил:
Преступный по природе, зятем цезаря
И сыном стал он, — происками мачехи,
Которая насильно, запугав тебя,
Обрядом брачным пагубным связала вас.
Удача ей свирепости прибавила:
Дерзнула посягнуть на власть священную
Над миром. Кто опишет козни льстивые,
Преступные надежды, ковы женщины,[288]
Дорогою злодейств к престолу рвущейся?
Тогда святое Благочестье в ужасе
Покинуло дворец, и поселилась в нем
Жестокая Эриния; священные
Пенаты[289] осквернила адским факелом
Закон природы и стыда поправшая.
Жена подносит мужу яд, потом сама
От рук сыновних гибнет; вскоре ты почил,
Несчастный мальчик, по котором слезы льем;
Британик наш, опорой дома Августа,
Светилом мира был ты — ныне ты лишь тень
И горстка праха. Мачеха жестокая
Сама рыдала над костром твоим, когда
Объяло пламя тело и красу твою
Божественную легкий поглотил огонь.

Пусть и меня погубит, иль убью его.

На это сил природа не дала тебе.

Так даст их гнев, беда, и скорбь, и боль дадут.

Смиреньем мужа побеждай свирепого.

Чтоб он мне брата воскресил убитого?

Чтобы в живых остаться и потомками
Род воскресить отцовский угасающий.

Род цезарей других потомков ждет теперь,
Меня же брата рок влечет несчастного.

Так пусть любовь народа дух поддержит твой.

В ней утешенье, но не избавление.

Народ — большая сила.

Но сильней тиран.

Жену он чтит…

Но больше чтит наложницу.

Всем ненавистна…

Но зато любима им.

Но ведь она покуда не жена ему.

Не бойся: будет и женой и матерью.

Неистов юношеский лишь вначале пыл,
Но гаснет быстро, словно пламя легкое;
Непостоянна и любовь постыдная —
Прочна любовь лишь к женам целомудренным.
Та, что на брак твой посягнула первая,
Рабыня, завладевшая хозяином,[290]
Боится…

Не меня — другой соперницы.

Униженная, робкая, она теперь
Святилище возводит, выдав весь свой страх.
Крылатый бог,[291] обманщик легкомысленный,
Ее покинет. Пусть она прекрасна, пусть
Могуществом гордится: краток счастья срок.
Такую же боль приходилось терпеть
И царице богов,
Когда в разных обличьях на землю сходил
Родитель богов, повелитель небес.
То сверкал белизной лебединых крыл,[292]
То в Сидон приходил круторогим быком,
То струился дождем золотым из туч.
С небосвода светят Леды сыны,[293]
Восседает на отчем Олимпе Вакх,[294]
Взял в жены Гебу бог Геркулес,
И не страшен ему Юноны[295] гнев;
Но мудро она подавила боль.
Победила мужа смиреньем своим,
И знает она, что теперь не уйдет
Громовержец с эфирного ложа ее,
Не пленится красою смертной жены,
Не покинет опять высокий чертог. И ты,
Юнона земная, ты
Сестра и супруга Августа, боль
Укроти свою.

Скорей соединятся звезды с волнами,
Огонь с водой и с небом — Тартар сумрачный,
С росистой тьмой ночною — благодатный свет,
Чем с нечестивым нравом мужа злобного
Смирится дух мой; брата не забыла я!
О, если бы на голову проклятую
Тирана царь богов обрушил молнию,
Которой часто землю потрясает он,
Пугая нам сердца грозовым пламенем
И знаменьями новыми. Мы видели
Комету, гривой огненной блиставшую,[296]
Там, где Воот[297] повозкой правит медленной,
Где вечной ночи холод и где блещет Ковш.
Все осквернил тиран своим дыханием
Вплоть до эфира; и сулят созвездия
Беду народам, всем, подвластным деспоту.
Не столь ужасен был Тифон, которого
Юпитеру на горе родила Земля.
Теперь и смертным и богам чума грозит:
Богов из храмов дерзко изгоняет враг,[298]
А граждан — из отчизны. Брата он убил —
И видит свет! Кровь пролил материнскую —
И жизнь его не прервалась зловредная!
Отец-всевышний! Для чего напрасно ты
Рукой непобедимой мечешь молнии —
И до сих пор не поразил преступника?
О, если б за злодейства поплатился он,
Нерон поддельный, выродок Домиция,[299]
Тот, кто ярмом позорным угнетает мир,
Пороками пятная имя Августа!