Юрий Рубцов - Генерал-фельдмаршалы в истории России
По признанию Фридриха II, чуть не попавшего в плен, от его 48-тысячной армии не осталось и 3 тысяч. В отчаянии он писал в Берлин одному из друзей детства: «Жестокое несчастье! Я его не переживу. Последствия дела будут еще хуже, чем оно само. У меня нет больше никаких средств и, сказать правду, считаю все потерянным»[145]. Это было наиболее тяжелое поражение, которое он потерпел за всю полководческую карьеру.
Славная победа при Кунерсдорфе получила в России большой резонанс. 18 августа 1759 г. указом Елизаветы Петровны Салтыков был пожалован чином генерал-фельдмаршала.
По мнению А.А. Керсновского, кампания 1759 г. могла решить участь Семилетней войны, а вместе с ней и участь Пруссии[146]. Но, к счастью для Фридриха, кроме русских, он имел в качестве противника еще и австрийцев. Последние даже не помогли организовать эффективное преследование пруссаков. Даун, снедаемый завистью к Салтыкову, лишь досаждал русскому главнокомандующему праздными «советами». Это позволило Фридриху II прийти в себя и восстановить боеспособность своей армии.
Что же касается Салтыкова, то ему достало гражданского мужества, предпочтя интересы России интересам Австрии, отвергнуть требование Конференции, которая настаивала на зимовке русской армии в Силезии совместно с союзниками и прикомандировании 20–30 тысяч пехотинцев к австрийскому корпусу. Но правда и то, что Петру Семеновичу изменила прежняя решительность. Моральная ответственность за армию сделала его медлительным и осторожным. Дошло до того, что Елизавета вынуждена была написать новоиспеченному фельдмаршалу: «Хотя и должно заботиться о сбережении нашей армии, однако худая та бережливость, когда приходится вести войну несколько лет вместо того, чтобы окончить ее в одну кампанию, одним ударом». По существу императрица с горечью признала, что военные и дипломатические результаты кунерсдорфской победы оказались растраченными попусту. А признав этот прискорбный факт, вынуждена была заменить Салтыкова на фельдмаршала А.Б. Бутурлина (см. очерк о А.Б. Бутурлине).
Петр III, вступивший на престол в 1761 г., благоволил к полководцу, несмотря на то, что Петр Семенович столь основательно «потрепал» его кумира Фридриха. А вот Екатерина II, вначале наградив шпагой с бриллиантами и назначив московским генерал-губернатором, затем отказала ему в доверии. О причинах этого читатель уже знает.
Слава достойного противника Фридриха II ничуть не изменила Салтыкова до самой смерти. По воспоминаниям одного из его младших современников литератора А.Т. Болотова, «старичок, седенький, маленький, простой, в белом ландмилицейском кафтане, без всяких украшений и без всяких пышностей ходил он по улицам и не имел за собой более 2–3 человек. Привыкши к пышности и великолепию в командирах, чудно нам сие и удивительно казалось, и мы не понимали, как такому простому и, по всему видно, незначащему старику можно было быть главнокомандующим столь великой армией и предводительствовать ею против такого короля, который удивлял всю Европу своим мужеством, прозорливостью и знанием военного искусства. Он казался нам сущею курочкою, и никто и мыслить того не отважился, чтобы он мог учинить что-нибудь важное»[147].
Внешность, как видим, оказалась обманчивой. Не молодецкой статью (как, например, и Суворов), но глубоким проникновением во все детали порученного ему дела, здравым смыслом и пренебрежением к рутине современного ему военного искусства, заботливостью о солдате выделялся Салтыков среди других полководцев. Он толково выбирал и использовал местность для сражения, придавал большое значение сочетанию огня пехоты и артиллерии, умело маневрировал войсками и резервами. И потому смог стяжать славу победителя Фридриха, навечно вписав свое имя в историю нашей страны.
Была у Петра Семеновича и еще одна заслуга: он вырастил для России достойного сына. Иван Петрович также стал генерал-фельдмаршалом, получив высший воинский чин в царствование Павла I (см. очерк о И.П. Салтыкове).
Граф Ян-Казимеж Сапега (?–1730)
«Имя его увеличило только число наших генерал-фельдмаршалов». Лучше и лаконичнее, чем это сделал Д.Н. Бантыш-Каменский, о Я. Сапеге, пожалуй, и не скажешь[148]. Не воинскими подвигами, не делами, полезными для России, но единственно придворными связями и покровительством «полудержавного властелина» А.Д. Меншикова обрел польский магнат высший воинский чин Российской империи.
Принадлежал он к знатному польско-литовскому роду, и его графский титул — не российского происхождения. Сапега на протяжении многих лет воевал против польского короля Августа II, союзника Петра I. В благодарность за это противником Августа королем Станиславом Лещинским был возведен в гетманы Литовские. Поддерживая шведов, немало содействовал разорению своей исторической родины.
Сталкивался он и непосредственно с русскими. 13 мая 1709 г. при местечке Лудухов произошел бой отрядов Сапеги против русско-польских войск во главе с генерал-фельдмаршалом-лейтенантом Г. Гольцем, направленных для истребления сторонников Лещинского. Сапега понес ощутимый урон, потеряв только убитыми не менее 2,5 тысячи человек. Ему самому удалось избежать плена, хотя под ним даже была убита лошадь. Его неудачи на ратном поприще легко объяснимы: в военном искусстве он не разбирался, ума был самого обыкновенного.
После Полтавского сражения Сапега почувствовал изменение конъюнктуры и перешел на сторону Августа II, получив от него амнистию. Радушный прием был обеспечен ему и в Санкт-Петербурге. Главным ходатаем за интересы Сапеги в России стал Меншиков. Он задумал прирастить свое могущество богатством, знатностью и влиянием этого аристократа на дела Польского королевства. Еще при жизни Петра I он помолвил свою старшую дочь Марию с сыном Сапеги. Александр Данилович утроил свои симпатии к графу, получив его обещание оказать содействие в приобретении титула герцога курляндского (см. очерк о А.Д. Меншикове).
Подчас трудно бывает понять мотивы поступков людей прошлого. Петр Великий был потрясен изменой Мазепы, но Сапегу, человека столь же неверного, принял на русскую службу, хотя его неоднократные переходы на сторону противника не были ни для кого секретом.
После смерти Петра на польского аристократа милости и награды и вовсе посыпались как из рога изобилия: в 1726 г. под нажимом Меншикова Екатерина I вручила ему фельдмаршальский жезл, а затем орден Св. Андрея Первозванного. Приближен ко двору и щедро награжден был и Сапега-младший.
После воцарения юного Петра II Меншиков, оказывавший решающее влияние на него, в своих мечтах воспарил еще выше. Он уже не желал быть тестем польского графа, но задумал породниться с самим царем. К тому же и планы насчет герцогства Курляндского остались нереализованными. Помолвка Марии с молодым Сапегой была расторгнута, и тот женился на родной племяннице покойной императрицы. А между Меншиковым и Сапегой, что называется, пробежала черная кошка.
Для польского аристократа это оказалось, как нельзя кстати, учитывая скорое падение «полудержавного властелина». Сапега переметнулся в лагерь противников Меншикова, и на непродолжительное время в 1727 г. даже стал генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Проку для России, однако, от этого лукавого царедворца не прибавилось. Вскоре необходимость в его услугах и вовсе отпала, и он вынужден был вернуться в свои родовые владения.
Князь Италийский, граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский (1730–1800)
Попроси у нас назвать историческую фигуру, в наибольшей степени выражающую национальный характер, — и многие наверняка назовут имя Суворова. Он, без преувеличения, один из тех наших соотечественников, чье имя навсегда укоренено в народной памяти, как составляющее непреходящую гордость России.
С другой стороны, лучшей иллюстрации диалектического закона единства и борьбы противоположностей, чем натура Суворова, и придумать трудно. Хилый от рождения, в 70 лет он наравне с двадцатилетними совершил переход через Альпы. Тщедушен телом — и гигант духа. Один из образованнейших людей своего времени, военный гений — и нередко шут. А еще — одновременно — религиозен, слезлив, совершенно равнодушен к бытовым удобствам, в речах афористичен, в бою смел, «аки лев», к поверженному врагу снисходителен. Князь — и обожаем солдатами. Воевал не за награды, но радовался им, как ребенок.
Перечислять можно, кажется, до бесконечности, но лучше, чем это сделано в «Надгробной эпитафии Суворову», сочиненной адмиралом, ученым и поэтом А.С. Шишковым, своеобразие натуры Суворова все равно не выразить:
Остановись, прохожий!
Здесь человек лежит, на смертных непохожий.
На крылосе в глуши с дьячком он басом пел,
И славою, как Петр иль Александр, гремел.
Ушатом на себя холодную лил воду,
И пламень храбрости вливал в сердца народу.
Не в латах, на конях, как греческий герой,
Не со щитом златым, украшенный всех паче,
С нагайкою в руках и на казацкой кляче,
В едино лето взял полдюжины он Трой.
Не в броню облечен, не на холму высоком,
Он брань кровавую спокойным мерил оком,
В рубахе, в шишаке, пред войсками верхом,
Как молния сверкал и поражал, как гром,
С полками там ходил, где чуть летают птицы.
Жил в хижинах простых, и покорял столицы,
Вставал по петухам, сражался на штыках.
Чужой народ его носил на головах.
Одною пищею с солдатами питался.
Цари к нему в родство, не он к ним причитался,
Был двух империй вождь, Европу удивлял;
Сажал царей на трон, и на соломе спал.
Прав был крупный военный деятель и историк XIX в. генерал-фельдмаршал Д.А. Милютин, говоря, что «Суворов по природе был, можно сказать, типом русского человека: в нем выразились самыми яркими красками все отличительные свойства нашей национальности…»[149].
