Дмитрий Соколов - Психогенные грибы
И тогда я заглушил телевизор, зажег свечку и вышел на улицу. А та сила, от которой я хотел набраться, говорила мне, чтоб я остался лежать в темноте. Но только я, уже не слушая авторитетов, продолжал свое. Раз уж остался «сам по себе», то и слушаться пришлось себя. Церемония была сломана. А грибы, конечно, остались грибами. И они вполне разрешили мне «зажечь свет и выйти на улицу».
Глава 5
Психотерапия и энтеогены
Голоса и галлюцинации есть у каждого человека, только шизофреник проецирует их наружу, а нормальный человек считает своим мышлением.
1. Применение энтеогенов в психотерапии—абсолютно естественная идея, получившая развитие практически одновременно с распространением ЛСД[49] и чуть позже псилоцибина. Если то, что называется психотерапией, назвать «опытом, трансформирующим человека к психической гармонии и духовному росту», то, скажите, разве это не определение — одновременно — хорошего грибного трипа?
История «Психеделической психотерапии» имеет бурное начало, мегаломанические планы, примерно десятилетие развития в несколько сторон сразу, сменившееся торможением и застоем. Легальное запрещение в могилу ее не свело, но поставило столько палок в колеса, что все так и застыло примерно на уровне 1965 года. Респектабельная мама—психотерапия легальная—как-то сильно переживать не стала, вероятно, решив, что и так детей немеряно.
Как и в истории научных изысканий, в истории «Психеделической психотерапии» ясно видно (мне, во всяком случае), как нечто очень очевидное и ясное (грибной опыт) становится необычайно сложным, когда его пытаются понять не само по себе, а в свете каких-то сторонних теорий. «Осознавание первого рода» так же направлено на запутывание, как и на понимание, об этом стоит помнить; это верно для одного человека и тысячекратно верно для сложной иерархической системы типа современной научной или терапевтической организации.
2. Убейте меня, но разрешите рассказать сказку! Начало ее вы, скорее всего, прекрасно знаете: это история о том, как четыре человека в темной комнате ощупывают слона. Тот, кто держит слона за хобот, считает, что слон — это нечто змееобразное и извилистое; держащий за уши утверждает, что стон — широкий, плоский и горячий; тот, кто ощупывает слоновью ножку, убеждает всех, что слон — неподвижен, неохватен и шершав; наконец, в хвостовой части уверены, что слон — это тонкая веревка, которая плохо пахнет. Хорошо. Это известная часть истории. Менее известно, что в какой-то момент появляются несколько докторов нескольких наук, новомодный Художник и Сенатор. Все они, имея доступ ко всем четырем описаниям, понимают, что дело нечисто, что слон не так-то прост и его только ощупью не возьмешь. После много или малооплачиваемой работы первые четверо приходят к следующим выводам:
Слон — это совокупность сенсорных ощущений, объединенных одномоментностью, но разделенных пространственно.
Слон имеет волновую природу, локально воспринимаемую как материальный объект.
Слон — это галлюцинаторный фактор латентно-психотических переживаний.
Слон — это лингвистический символ коррелятивного совмещения феноменологических описаний реальности.
5. Слон — это иллюзия преимущественно кинестетической модальности.
Художник изображает слона, экспрессивно совмещая на одном полотне все, что описано очевидцами, и добавив чуть-чуть личного отношения к миру.
Сенатор назначает особую комиссию для дальнейшего выяснения, пока же предлагает законопроект, ограничивающий доступ к слону лиц неуполномоченных.
Между тем в комнате незаметно появляется человек неопределенной социальной принадлежности. Он ощупывает слона за хобот, за уши, за ноги, за бока, за хвост, за половой член, осматривает его при свете иногда открывающихся дверей, делает его зарисовку, потом кладет перед слоном кусок хлеба и исчезает.
3. В свете этой сказки, я надеюсь, будет понятнее, как в истории применения психеделиков в психотерапии за короткое время появилось большое количество зачеркнутых записей типа:
Эйфорические эффекты ЛСД пытались использовать для лечения депрессии: ежедневные малые дозы. Увы, состояние скорее углублялось, чем однозначно улучшалось; немало психиатров попробовали это, а затем оставили.
Мощные, шоковые эффекты психеделиков живо напомнили психиатрам электроконвульсивный, инсулиновый и прочие виды шоков. ЛСД прогулялось по фантазиям и теориям психиатров как кандидат на шоковый агент. Даже использовалось вместе с шоком (электроконвульсивная терапия на фоне действия ЛСД при шизофренических эпизодах). Мне, честно говоря, жутковато думать о таких трипах. Повторяемых, предсказуемых результатов эти опыты не давали.
Традиционная групповая терапия, «усиленная» ЛСД, всем по чуть-чуть (кроме ведущих). Нет, либо дозы уж слишком маленькие, либо групповая динамика размагничивается, ибо каждый переживает свое.
Фрейдисты, пытавшиеся использовать энтеогены для интенсификации процесса анализа и абреакции (переживание эмоционально значимых эпизодов из прошлого), действительно обнаружили много ценного. Для тех из них, однако, кто был неортодоксальнее, было тяжко иметь дело не столько с сексуальными переживаниями, сколько с духовными. «Трансцендентальные» переживания в классическом анализе не приветствуются: они интерпретируются либо как избегание важного психодинамического материала, либо как шизофренические вывихи. Если человек соответственно подготовлен, то Психеделический опыт часто вступает в явные конфликты с «мышлением» и «анализом».
Исходя из теорий о сходстве трипа и делириума, ЛСД попробовали для лечения алкоголизма — поскольку многие алкоголики бросали пить после ужасов delirium tremens. Парадоксальным образом оно действительно работало, и у исследователей хватило ума забыть о своих теориях и создать форму «короткой» терапии, основанной на одном сеансе «чрезмерной дозы» ЛСД.
4. Ну и ладушки. Все-таки множество путей применения энтеогенов в психотерапии было, естественно, плодотворным. По большому счету можно выделить два основных способа того, как использовались эти вещества в психотерапии:[50]
— использование как помощника в долговременной терапии для преодоления сопротивлений, блоков, периодов «застоя», убыстрения, оживления и т. д.;
— трип как центральный момент психотерапии, остальные процессы имеют характер подготовительный (до), вспомогательный (во время) и интегрирующий (после).
В рамках первого подхода было сделано немало попыток использовать небольшие дозы, но в целом это мало себя оправдало (глубина и интенсивность меньше порядком, а время и риск — почти что нет). Тем не менее малые и средние дозы — в основном ЛСД — помогли терапии немалого числа людей. Занимались такой практикой преимущественно психоаналитики, подходившие к материалу таких сессий, в общем-то, так же, как к «обычным» снам, то есть с последующей проработкой в анализе. Кстати, многие из них отмечали, что процесс трансфера (переноса) так же обостряется при приеме энтеогенов, как «фантазия», и становится гораздо более очевидным для анализа и проработки.
В рамках второго подхода было развито несколько последовательных и наверняка работавших стилей. По краткости и нестабильности практической работы трудно все же назвать эти подходы «школами». Яркие личности, создававшие эти процессы, в основном остались индивидуумами с четко различимыми стилями, и мало кто из них имел учеников, которые бы их работу копировали и развивали. И понятно, Запрещение наложило на многое свою черную лапу. Кратко я постараюсь обрисовать основные формы психотерапии, ставившей в центр использование энтеогенов.
5. Термин «психолитическая терапия» (psycholytic therapy) сочинил один из пионеров, Рональд Санди-сон, британец, последователь Юнга. В него было заложено освобождение, рассасывание, разрушение конфликтов и напряжений в мозгу (греческое «лизис» — растворение, разрушение). По мне, так очень двусмысленный термин — «душа» и «разрушение». Эта терапия развивалась в Европе, с десяток имен можно поставить в число ее «апостолов». Сессий делалось несколько, с промежутком в пару недель и со встречами между ними. Дозы постепенно увеличивались. Сессии проводили в затемненных, уютных комнатах. Терапевт присутствовал обычно только на самой ответственной стадии трипа, часто оставляя пациента потом в одиночестве. Контакт между ними становился ближе, чем в обычной психодинамической терапии, хотя остальные процедуры и техники оставались «обычными». Некоторые из «психолитических» терапевтов «продержались» сквозь «темные годы» (после запретов в 1964–1966 и до смерти и даже до нынешней относительной «оттепели») — например, Jan Bastiaans, работавший в Германии и Голландии в основном с людьми, пережившими концлагеря.
