Константин Ротиков - Другой Петербург
Катерину Филипповну изгнали из Михайловского замка лишь в 1824 году (да и покровитель ее, князь Александр Николаевич, не задержался в должности), но ничего, купив дачу за Московской заставой, Татаринова продолжала радения столичных хлыстов до 1837 года. Будучи заключенной, наконец, в Кашинский монастырь и покаявшись, она завершила свой жизненный путь в Москве, в преклонном возрасте: в 1856 году было ей за семьдесят.
С 1819 года в Михайловском замке разместилось Главное инженерное училище, потому он и называется Инженерным. Из многих замечательных его воспитанников вспомним лишь двух юношей, дружба которых родилась в этих стенах и сохранилась до гробовой доски, примером назидательным и возвышенным.
Дмитрий Александрович Брянчанинов и Михаил Васильевич Чихачев поступили в училище пятнадцатилетними отроками. Мальчики благонравные, кроткие, тихие, — кого там из них собирались делать? топографов? саперов? — явно не подходили они к военной службе. Побудки, построения, галдеж в умывальнике, разборки в сортирах, топот сапог, запах пота, — все, что имеет, может быть, свою поэзию и некоторым нравится в казарменном быту, вызывало в наших юношах брезгливое отношение. Пользуясь любой возможностью, они убегали в Александро-Невскую лавру беседовать со святыми старцами. Родители их, однако, желали для своих чад непременно военной карьеры. Перед Дмитрием, способностями своими заслужившим особое благоволение Императора, открывались, казалось, блестящие перспективы. Послушные родительской воле юноши окончили училище и вынуждены были расстаться: Дмитрий направлен в Динабург, а Михаил оставлен в столице, в саперном батальоне.
Но не прошло и года, как они встретились. Михаил внезапно исчез и обнаружился в Николо-Бабаевском монастыре под Костромой. Тут его ждал уже Дмитрий, подавший в отставку, несмотря на уговоры и угрозы. Здесь друзья приняли монашеский постриг.
Нет, никаких разжигающих воображение картинок из жизни монахов мы рисовать не будем. Эта жизнь совершенно нам не известна, нет оснований считать, будто за монастырскими стенами может гнездиться какой-то особенный разврат. Скорее наоборот, препятствий для этого там гораздо больше, чем на воле. Конечно, люди везде одинаковы, праведников в монастырях вряд ли больше, чем где-либо. Но мы ведем речь именно о праведниках: святом епископе Игнатии и схимомонахе Михаиле. Физическая близость в любви — фактор желательный, но не обязательный. Трудно согласиться с представлением о безусловной греховности физической близости людей, любящих друг друга, но вполне возможно, что моральные предрассудки способны подавить врожденные свойства.
С 1834 года друзья находились в Троице-Сергиевой приморской пустыни под Стрельной, основанной еще при царице Анне Иоанновне. Став архимандритом этого небольшого монастыря, Игнатий Брянчанинов способствовал его расцвету; здесь он писал «Аскетические опыты» — важное пособие для ученых богословов. Через пятнадцать лет Игнатий получил новое послушание, и друзьям пришлось навсегда расстаться. Михаил Чихачев умер и похоронен в Сергиевой, а Игнатий скончался в том самом Бабаевском монастыре, куда они бежали в юности.
В. В. Розанов в «Людях лунного света» развивал остроумную и, в сущности, близкую к истине мысль, что идея мужского целомудрия и воздержания принадлежит гомосексуалистам. В доказательство он приводил пример жития святого Моисея Угрина. Юноша этот (венгерец родом, отсюда прозвание) был сердечным другом святого князя Бориса, убитого с братом Глебом Святополком Окаянным. Моисею удалось спастись, и после многих приключений он оказался в плену в ляшской земле. Тут его приглядела, ибо «был он крепок телом и прекрасен лицом», некая богатая вдова и выкупила из плена. Похотливая полячка всячески понуждала его к совокуплению, но блаженный отвечал: «не хочу ни власти твоей, ни богатства; для меня лучше всего этого чистота душевная, а также и телесная». Не добившись своего, хищница велела отрезать Моисею тайные уды. Избавившись от злого корня, блаженный отошел в Печерский монастырь, где и умер, храня девство…
В первом этаже Инженерного замка в 1860-е годы жили служащие. В частности, была квартира начальника архива Александра Петровича Опочинина. Сестра его, Надежда Петровна — подруга матушки Мусоргского, Юлии Ивановны, скончавшейся в 1869 году. С детства Модест Петрович был близок с этой семьей и на квартире Опочининых жил в 1868–1871 годах. «Борис Годунов» написан в Инженерном замке.
Житейской своей неустроенностью и неприкаянностью Мусоргский напоминает Гоголя. Интуитивно эта близость как-то самим композитором ощущалась («Сорочинская ярмарка», «Женитьба»). Прожили они примерно одинаково, около сорока двух лет. Но Гоголь в одинокости своей имел хоть возможность гулять по Европе, московские славянофилы его баловали и ласкали, а Мусоргского все путешествия: в Петербурге, с квартиры на квартиру, да к знакомым в Павловск на дачу. Для полной беспросветности — служил еще в следственном отделе Лесного департамента на Мариинской площади; разбирал дела о потравах да пожарах (уж не Астерий ли Гусев — см. главу 8 — принимал от него бумаги?).
Круг друзей и знакомых Мусоргского: или хрестоматийные, малоинтересные (Александр Даргомыжский, Владимир Стасов, «Могучая кучка») или совсем уж неизвестные, такие, как Петр Андреевич Наумов, с которым он жил на квартире М. И. Костюриной, на Васильевском острове (5 линия, 10) в 1875–1879 годах.
Лишь в 1932 году были опубликованы письма композитора к поэту Арсению Аркадьевичу Голенищеву-Кутузову, по которым отчасти можно заглянуть во внутренний мир гения русской музыки. Познакомились они в 1872 году. Мусоргскому было 33, Арсению на девять лет меньше. Первый же отзыв в письме к Стасову заставляет задуматься: в молодом поэте Модесту Петровичу «понюхалась свежесть хорошего теплого утра». Собственно, Арсений, только окончивший университет по юридическому, был тогда еще никому не известным скромным чиновником. Мусоргский же, отчасти, уже «хвалу, рукоплесканья восторженной толпы с улыбкою внимал», так что эта дружба должна была льстить молодому поэту. «Далекий для других, ты близок мне являлся», — писал он в стихах памяти Мусоргского:
Дорогой невзначай мы встретились с тобой;
Остановилися, окликнули друг друга,
Как странники в ночи, когда бушует вьюга,
Когда весь мир объят и холодом и тьмой.
Первая совместная работа Мусоргского и Голенищева-Кутузова — цикл, названный «Песни и пляски смерти» (как не вспомнить популярное советское словосочетание «ансамбль песни и пляски»). Название подсказал Стасов, вдохновленный стихотворением Арсения под названием «Трепак»: пьяница, застигнутый вьюгой в степи, мечется, будто смерть с ним пляшет.
Горького пьяницу в мраке ночном
С плачем метель схоронила.
Знать, утомился плясать трепака,
Песни петь с милой подругой —
Спит, не проснется… Могила мягка
И уж засыпана вьюгой.
Владимир Васильевич Стасов (кстати, не без странностей; тоже правовед, не женат; но там что-то другое было, темперамент явно отличается от наших героев) — известный энтузиаст. Прочтя «Трепак», он загорелся продолжить и воспеть в стихах уж и смерть ребенка, внезапно упавшего наземь на школьной переменке, средь смехов и игр; политического изгнанника, погибающего в волнах, возвращаясь на родину, близ берегов отчизны… всего предложил двенадцать сюжетов: смерть пролетария, царя, больной барыни, попа… Увлекшийся критик писал стихотворцу: «представьте, какая прелесть может выйти!», ежели показать смерть древнерусского воина. Тут и Мусоргскому подпало под настроение — в связи со смертью в 1873 году друга, Виктора Александровича Гартмана, архитектора «русского стиля», слабого грудью и скончавшегося, не дожив до сорока (помните, «Картинки с выставки»).
С 1871 года Мусоргский жил на другом берегу Фонтанки: близ Пантелеймоновской церкви (нынешний адрес дома — улица Пестеля, д. 11). Снимали они квартиру на пару с Н. А. Римским-Корсаковым, на пять лет младшим Мусоргского воспитанником Морского кадетского корпуса. Тут нет ничего решительно: Корсаков все свободное время проводил на соседней Моховой с Наденькой Пургольд, на которой женился в следующем году и зажил своим домом, сняв квартиру на Шпалерной. Мусоргский в 1873 году туда же потянулся, в меблированные комнаты (Шпалерная, д. 6). А вот Арсений Голенищев-Кутузов снял как раз комнату, освобожденную Мусоргским в доме Зарембы на Пантелеймоновской.
Накануне премьеры «Бориса Годунова» в Мариинском театре 27 января 1874 года композитор, не находя себе места от волнения, зашел к молодому другу и провел всю ночь, не смыкая глаз. Вскоре после этого Арсений перебрался к Мусоргскому на Шпалерную. Там было тесновато и холодно, у Арсения ломило в суставах (он даже ездил лечиться в Карлсбад), и весной 1875 года друзья вместе поселились на Галерной. Арсений вскоре уехал в свое родовое поместье Шубино в Корчевском уезде Тверской губернии, взяв с собой ключ от квартиры — по забывчивости или жалея добро, в рассуждении наклонности друга к употреблению коньячка. Мусоргскому пришлось попроситься на время пожить с Наумовым, и на Васильевском он застрял надолго, в привычном ему, к сожалению, угаре полупьяной жизни.
