Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса
Он зарабатывал огромные деньги. Современные писатели, которые гордятся своими авторскими гонорарами, наверное, удивились, если б узнали, что за одну только «Жизнь Наполеона Бонапарта» — книгу, более известную в Эдинбурге, нежели в Лондоне — Скотту заплатили авансом 19 тысяч фунтов. У него вошло в привычку брать авансы. За «Вудсток» он получил таким же образом сумму в 6075 фунтов, за «Хроники Кэнонгейта» — 11 400 фунтов и 4200 за «Анну Гейерштейнскую». Так что кредиторы Скотта могли жить спокойно, их средствам ничего не угрожало.
Спешу успокоить шокированных авторов нынешних бестселлеров: эти цифры отнюдь не являлись рекордными. Известно, например, что Маколею за его «Историю Англии» выплатили 20 тысяч фунтов стерлингов (причем тоже авансом, за девять месяцев до окончания книги). И напомню, что дело происходило в прошлом веке, когда еще не было Голливуда, а нью-йоркские издатели не успели взвинтить авторские гонорары.
Под впечатлением своих подсчетов я дал себе слово перечитать кое-что из последних романов Скотта, написанных с целью погашения издательского долга.
Визит в Абботсфорд произвел на меня большое впечатление. Каждое помещение в доме писателя несет столь явный отпечаток яркой индивидуальности его хозяина, что невозможно не восхищаться этим человеком. Полагаю, даже те посетители, которые еще в школе распростились с романами Вальтера Скотта, испытали новый интерес к его творчеству.
Если подняться на Бемерсайд, оттуда открывается прекрасный (возможно, самый эффектный во всем Приграничье) вид на Эйлдонские холмы. Местные жители называют его «Променадом сэра Вальтера»: писатель частенько приезжал сюда на экипаже — отдохнуть и полюбоваться пейзажем. Это была его родная земля, он любил ее народ и всю жизнь собирал местные исторические предания.
Ранним вечером я тоже пришел на Бемерсайд. Закат окрасил небо над Мелроузским аббатством в алый цвет. Легкий дымок курился над крышами далеких ферм, он поднимался ввысь, чтобы позже в виде ночного тумана осесть на берегах реки Твид. Было так тихо, что я смог расслышать, как где-то в долине лает собака. По мере того, как солнце садилось, меж холмами залегали густые тени, и казалось, будто невидимая рука накинула на них серую вуаль.
Мне повстречался старик, возвращавшийся с работы, и мы разговорились. Сначала он говорил только о недавнем соревновании рыбаков, в его рассказе то и дело всплывали корзины, полные «фор-рели». Но незаметно мне удалось свернуть разговор на Вальтера Скотта, и я нисколько не удивился, узнав, что за всю свою жизнь старик не прочитал ни одной из его книг. Но это вовсе не означало, что он не восхищался своим знаменитым земляком! Как же могло быть иначе, они ведь оба выросли в Приграничье! Старик поведал мне историю о похоронах сэра Вальтера, когда здесь, на Бемерсайд, собралась длинная очередь экипажей. И все потому, что лошади Скотта, в этот день запряженные в катафалк, дошли до привычного места и остановились. Они терпеливо простояли полчаса — как делали на протяжении последних лет — и лишь потом тронулись дальше.
— Что там говорить… великий был человек! — вздохнул на прощание мой собеседник, не прочитавший ни строчки из Вальтера Скотта.
И мне подумалось, что, пожалуй, в этом нет ничего смешного. Возможно, именно так выражается народная любовь. Ведь для местных жителей Скотт был чем-то большим, нежели просто писателем. Да, он являлся признанным королем баллады. Но, помимо этого, в нем видели еще и великого человека, одного из вождей Приграничья. И именно так его воспринимали простые люди, не читавшие книжек, всю жизнь проработавшие косой и лопатой.
8Разглядывая карту, я увидел, что неподалеку от Мелроуза протекает небольшой ручей с названием, которое меня сразу очаровало. Богл-Берн… Ну разве можно проехать мимо и не взглянуть на подобную достопримечательность?
Любой знаток местного фольклора скажет вам, что «богл» — это злой дух. И не надо его путать с нашим английским боуги, куда более мелкой нечистью. Последний появился не так давно, в эпоху наполеоновских войн, и изначально назывался вовсе не «боуги», а «бони». Слово это происходит от имени французского завоевателя Бонапарта, которым английские матери пугали непослушных детей: «Вот будешь баловаться, придет бони и заберет тебя!» На мой взгляд, «богл» куда страшнее «боуги». В самом этом слове есть нечто жуткое, кладбищенское… такое, от чего мурашки по коже бегут. Так и представляется пучеглазое страшилище, темной ночью выползающее из могилы. Повстречаться с таким — это вам не шутки!
Короче, я свернул с дороги и направился к означенному ручью. Богл-Берн обнаружился где-то на полпути между Мелроузом и Ньютаун-Сент-Бозуэлс. Он весело журчал, протекая по дну неглубокого оврага с заросшими густым подлеском склонами. Оставив машину на дороге, я стал спускаться к ручью, продираясь сквозь заросли папоротника и колючий кустарник. По-моему, местность идеально подходила для обитания всякого рода духов — по виду настоящая зачарованная лощина. Время от времени я терял ручей из вида, он прятался под сплетением зеленых ветвей. Но я продолжал идти, безошибочно ориентируясь на звук.
Неожиданно я вышел на маленькое поле, где трудился старик. Его красное обветренное лицо украшала челюсть, сильно смахивавшая на стальной капкан. Поздоровавшись, я завел беседу.
— А кто такой богл? — закинул я удочку.
— Призрак, вестимо, — откликнулся старик.
— И что ж, у этого ручья действительно есть свой призрак?
— О чем вы говорите, — отмахнулся он. — Все эти россказни о призраках — сплошная ерунда… бабьи выдумки.
Ну, меня так просто не проведешь! Я уже сталкивался с подобным, когда путешествовал по Корнуоллу и Сомерсетширу: в глубинке люди не любят пересказывать чужакам свои предания и легенды. Боятся, что их поднимут на смех. Помню, мне тогда пришлось немало потрудиться — и так обхаживал, и эдак, прежде чем завоевал доверие. Однако здешний старик, похоже, был крепким орешком — сто очков вперед сомерсетцам. Напрасно я пытался его разговорить. Он простодушно хлопал нахальными ярко-голубыми глазами (подозреваю, самыми голубыми и самыми нахальными во всем Приграничье) и продолжал отнекиваться. Почему Богл-Берн? Нет, ничего не помнит… вроде, что-то такое слышал, да позабыл. Да и какой смысл всякую чепуху запоминать?
Когда я уже совсем потерял надежду и готов был отступиться, старик неожиданно смягчился. Он присел рядом со мной на ограду, помолчал немного, а затем не спеша поведал одну из типичнейших историй Приграничья.
— Ну, так слушайте, — начал он. — Давным-давно в местечке Эрлстон жил человек по имени Томас-Рифмач…
И тут меня осенило: старик пересказывает мне легенду о Томасе Лермонте. Однако я продолжал тихо сидеть и слушать. Кое-где в деталях старик допускал неточности, но я позже сверился по печатному варианту легенды.
Итак, тот, кого он окрестил Томасом-Рифмачом, на самом деле звался Томасом из Эрсилдуна или же Томасом Лермонтом. Жил он в тринадцатом веке неподалеку от Эйлдонских холмов, и по всему Приграничью о нем шла молва как о великом человеке, выдающем рифмованные пророчества. У нас в Англии тоже был подобный персонаж — Матушка Шиптон. Наверное, самое известное пророчество Томаса касалось графов Хейгов (уж его-то повторяли по всему миру):
Годам несчетным пролететь,
А Хейг Бемерсайдом будет владеть.
В тринадцатом веке — когда в Приграничье вовсю пылал пожар войны и люди гибли один за другим — это было очень смелое утверждение. Но, как ни странно, оно оказалось верным! Неважно, сколько бы Хейгов ни сошло в могилу, всегда в их роду находился лэрд, который наследовал Бемерсайд. В восемнадцатом веке репутации Томаса Рифмача возникла серьезная угроза, когда у тогдашнего графа Хейга одна за другой рождались девочки! Однако можете себе представить, пророк Приграничья и тут не подкачал: после двенадцати дочерей на свет наконец-то появился сын, наследник Бемерсайда!
Самым значительным событием в жизни пророка оказалась встреча с королевой эльфов, которая, испытывая парня, предложила ему себя поцеловать. Будучи настоящим шотландцем — дерзким, безрассудным — Томас принял предложение: не успели слова сорваться с губ королевы, как он вскочил и действительно поцеловал ее. После чего и сгинул на долгих семь лет. Королева эльфов увела его в волшебную страну, под холмы.
— Вот здесь, на берегу Богл-Берн, это все и случилось, — рассказывал старик. — В этой самой долине…
Я слушал одну из самых прелестных легенд Приграничья, и фоном к ней было журчание ручья, который весело бежал в своем зеленом туннеле и перекатывался по камешкам.
В сборнике баллад говорится, что Томас уснул под «Эйлдонским деревом» и не видел, как из леса показалась «прекрасная леди» в «зеленом, как молодая трава, платье», ехавшая на молочно-белом коне. Она приблизилась к Томасу, и тот сначала подумал, что ему явилась сама Дева Мария. Однако красавица поспешила его разуверить, сообщив, что она не кто иная, как королева эльфов.
