Эндрю Битти - Каир: история города
Река по-прежнему обеспечивает Каир питьевой водой, но ее основное назначение сегодня — сугубо эстетическое. Вереница роскошных отелей вдоль обсаженных пальмами нильских набережных, стоит увидеть ее воочию хотя бы единожды, навсегда запечатлевается в памяти. Эти отели, по словам Андре Раймона, суть «караван-сараи наших дней. Отсюда не разглядеть нищеты и грязи, которые портят великолепие Нила». В значительной степени река облагораживает город. Поль Теру замечает, что в холодный февральский день, когда он прибыл в Каир, «этот город дурного воздуха и безумного уличного движения показался приятным глазу и даже привлекательным… благодаря величественной реке, неторопливо влекущей свои бурые воды». Каирские набережные — едва ли не самая красивая часть города. Здесь часто гуляют влюбленные парочки, которым исламские обычаи запрещают держаться за руки (а низкие зарплаты и высокая стоимость жилья означают, что период ухаживаний длится довольно долго — пока у влюбленных не появятся средства, чтобы поселиться вместе).
Корабли, бороздящие реку и проходящие под широкими мостами, отражают многообразие Каира. Речные такси, которые берут за доставку из Старого Каира к площади Тахрир менее десяти центов, соседствуют со скоростными полицейскими катерами, рыбацкими лодками, громоздкими баржами длиной с небольшую взлетно-посадочную полосу, круизными теплоходами и фелуками, с которых машут руками туристы. По ночам река озаряется сполохами: сияют неоновые вывески отелей, мощные прожекторы подсвечивают здание оперы, на кораблях сверкают зеленые, синие и желтые огни, расцвечивающие темные нильские воды.
Многие не согласятся с тем, что Каир — город африканский. Но географы это подтвердят, да и на карте видно, что Нил связывает город с сердцем Африки. Эту великую реку можно было бы назвать пуповиной, вот только до сих пор неизвестно, к чему эта пуповина крепится, то есть где истоки Нила; впрочем, какая разница — вода есть вода. Более правомерно сравнить Нил со швартовым, который удерживает Каир, плавающий в море ближневосточной культуры, у берегов Черного континента.
В долгом путешествии через тысячи миль серого песка река увлекает за собой людей. Торговцы верблюдами в Билеше — отнюдь не единственные темнокожие в Каире. Нубийцы и суданцы, которых легко отличить по иссиня-черной коже, столь разительно контрастирующей с оливковой кожей египтян, торгуют сувенирами на рынках и встречают автобусы с туристами у пирамид. Это новый низший класс египетского общества, который в последние годы пополнили беженцы из раздираемых внутренними конфликтами других стран Африки (почему-то трудно поверить, что эти страны и Каир находятся на одном материке) — Сомали, Эритреи, Южного Судана, Руанды, Конго, словом, из тех стран, откуда, цитируя Поля Теру, приходят «исключительно дурные вести». Нубийцы занимают среди них привилегированное положение. Себя они, подобно коптам, причисляют к истинным потомкам фараонов — ведь арабы, с их точки зрения, народ «пришлый». Нубия, местность на границе Египта и Судана, была родиной одной из поздних фараонских династий, там набирали наемников и слуг Фатимиды и мамлюки. Однако даже нубийцы тушуются в период хаджа, паломничества в Мекку, когда Каир вспоминает о своем старинном предназначении — служить воротами в Джедду и другие святые места Саудовской Аравии, и когда к паломникам присоединяются чернокожие африканцы со всего континента и город превращается, как пишет Поль Теру, в «многоязычную столицу обширной черной империи».
Возвращение в Фустат
В Фустате зародился исламский Каир. Именно там был основан первый арабский город — на месте, которое показала полководцу Амру голубка, посланная самим Пророком Мухаммадом. А территорию по соседству с археологическими раскопками древнего Фустата занимают трущобы, существующие уже по меньшей мере сто лет. Современный Фустат — местность, которая олицетворяет все проблемы Каира XXI века: здесь царят перенаселенность, грязь и нищета.
В трущобах Фустата обитают семнадцать тысяч человек. Улицы загромождены мусором, дышать трудно из-за пыли и дыма костров, на которых сжигают различный хлам, дома — двух- или трехэтажные, сложены из кирпича и такие ветхие, что, кажется, вот-вот рухнут. Там, где кирпичи выпали, дыры забиты досками или листами железа. На крохотных балкончиках сушится белье. Недавние постройки даже не кирпичные, это всего лишь полотняные тенты, натянутые на каркас из досок. Один дом представляет собой конструкцию из автомобильных покрышек, крыша другого — разложенная картонная коробка. Некоторые из недавних построек ютятся в тени кирпичных домов, прочие оккупировали участок земли между поселением и мелководным озером, отделяющим трущобы от Старого Фустата.
Узкие улочки, куда не протиснуться автомобилю, и еще более узкие переулки сливаются в самый настоящий лабиринт, заблудиться в котором не составит ни малейшего труда; скорее, нужно удивляться тому, как тут ориентируются местные. На карте эта территория выглядит белым пятном, где улицы и дороги отсутствуют напрочь. Повсюду снуют бродячие собаки, роются в пыли куры, выискивают траву тощие козы и ослики с покрытой рубцами шкурой, над которой вьются мухи. Рядом бегают дети — одни играют, другие толкают тележки с грузом, третьи присматривают за животными, четвертые дерутся и кидают камни. Изредка попадаются пикапы и легковые машины, но самый распространенный вид транспорта — запряженная осликом повозка. Появление чужака вызывает у местных интерес, мгновенно перерастающий в неприкрытую враждебность. Здесь не стоит рассчитывать на дружелюбие, свойственное жителям других районов Каира. Трущобы огромны, но скрыты от постороннего взора высокими стенами, автобусными парками, свалками и громадами гипермаркетов. Чтобы их увидеть, нужно знать, где они расположены. Люди живут здесь по собственным правилам, и другого подобного района в Каире попросту нет.
Тем не менее и жители Фустата считают, что добились некоторого успеха в жизни. Здесь изготавливают глиняную посуду, черепицу и курительные трубки, которыми торгуют прямо на улице, с полуразвалившихся тележек. На задворках можно разглядеть печи, в которых обжигают и глазуруют глину. Кроме того, в Фустате живут заббалин — мусорщики, которые собирают мусор по всему городу и продают его перерабатывающим заводам. В Каире насчитывается 27 000 мусорщиков, живут они в Фустате и прочих «бидонвилях» у подножия гряды Мукаттам. Их роль в поддержании городской экологии чрезвычайно велика, что подтверждается, в частности, специальной наградой Всемирного экологического форума 1988 года. Собрав мусор в жилых кварталах Каира, мужчины и мальчики передают его своим женщинам, которые сортируют по отдельности пластмассу, стекло, металл и бумагу. Затем мусор сдается на переработку. В городе насчитывается не менее 500 предприятий по переработке только пластмассы. Применение находят даже выброшенной еде — заббалин держат 40 000 свиней, которые охотно поглощают отбросы (навоз мусорщики отвозят на фабрику на окраине Каира, где его перерабатывают в компост и продают как удобрение в те районы Египта, что были недавно отвоеваны у пустыни).
Некоторые виды мусора до перерабатывающих заводов не довозят, поскольку заббалин сами находят им применение: хлопок идет на набивку матрацев, из выброшенной материи местные женщины делают простыни и наволочки. Они приобретают в кредит швейные машинки и другое оборудование, а Всемирный банк, египетское правительство и такие западные благотворительные фонды, как «Оксфам», поддерживают эти так называемые «схемы самообеспечения». Государственная программа по улучшению условий жизни заббалин (ZEDP) позволила сократить уровень детской смертности и несколько исправить экологическую обстановку в Фустате. В трущобы в качестве учителей и механиков приезжают зарубежные волонтеры, помогающие местным жителям налаживать быт, причем они оказывают реальную помощь, поскольку содействуют осуществлению истинных чаяний общины, а не тех умозрительных конструкций, какие зачастую выстраиваются в министерских кабинетах. АМР, агентство США по международному развитию, построило в Фустате новую клинику, резко выделяющуюся из этого уникального урбанистического ландшафта своими большими окнами и сверкающим фасадом, который выходит на главную дорогу, тянущуюся по окраинам Фустата, между свалкой и христианскими кладбищами Старого Каира.
Но проблем по-прежнему много. Заббалин перерабатывают две трети того мусора, который собирают, однако тот мусор, что не подлежит переработке, сжигается прямо на улицах, вследствие чего висящий над Каиром смог становится еще гуще. Мусорщики страдают также от разнообразных кожных заболеваний, часто режутся осколками стекла, мучаются от болей в спине и в пояснице, что не удивительно, если учесть, какие тяжести им приходится носить. В мусоре нередко попадаются шприцы и даже человеческие останки. Среди мусорщиков много неграмотных, свыше двух третей детей в таких районах, как Фустат, не посещают школу — им некогда, они собирают и сортируют мусор. Вдобавок власти, прежде относившиеся к заббалин достаточно благосклонно, в последнее время демонстрируют суровость: ведь общины мусорщиков не платят налогов; постепенно получает распространение практика привлечения к уборке мусора на каирских улицах иностранных компаний.
