Эндрю Битти - Каир: история города
В отличие от здания оперы, ко дворцу Абдин судьба оказалась милосердной. Расположенный в полумиле к югу от площади Оперы, возведенный в те же 1860-е годы хедивом Исмаилом, этот европейского вида двухэтажный дворец является сегодня официальной резиденцией президента Египта. Но дни, когда в нем устраивались балы для колониальной элиты, давно миновали. Теперь во дворец попасть практически невозможно, хотя вокруг него и нет изгородей из колючей проволоки — характерной приметы других египетских правительственных зданий. Он словно притаился в глубине небольшого парка с аккуратно подстриженными лужайками, на которые смотрят сквозь ставни его окна. Площадь Абдин перед дворцом — тихое местечко, с клумбами, скамейками и припаркованными по всем правилам автомобилями; сюда не заезжают туристические автобусы, да и суматошный поток уличного движения течет по другим «руслам».
Протекторат и Первая мировая война
Не задумываясь над тем, во что выльется «колониальная мечта» в ближайшие десятилетия, состоятельные египтяне и их европейские «господа» продолжали вести светскую жизнь вплоть до Первой мировой войны. Во многих отношениях это был «золотой век» колониализма, хотя далеко не все, кто приезжал в те годы в Египет, были в восторге от происходящего.
Один из осуждающих голосов принадлежал мелкому чиновнику Рональду Сторрзу, чьи сетования по поводу массового туризма мы уже цитировали.
Количество британских официальных лиц неуклонно возрастает, клубы и спортивные площадки множатся на глазах… между египтянами и иностранцами наблюдается все меньше взаимопонимания… иначе говоря, налицо классическая схема колонизации, — размышлял Сторрз в своих записках «Впечатления». — Все становится чище, богаче, лучше, делается более подобающим… но былой радости не осталось. Снова, в который раз, мы пожинаем то, что посеяли.
По описанию Сторрза, типичный британский чиновник в Египте был «добропорядочным и усердным работником, пунктуальным в мелочах, трудился в своем отделе или министерстве с раннего утра до наступления вечера. Потом он брал экипаж или садился на велосипед и ехал обедать — домой или в клуб "Турф", после чего до темноты играл в теннис или гольф, затем возвращался в клуб, чтобы поужинать и обсудить события дня с коллегами». Из комментариев Сторрза следует, что ни о какой социальной интеграции британцев и египтян речи не шло: наличествовала только интеграция политическая и экономическая. Сторрза угнетала ситуация, которую он охарактеризовал как «целенаправленное унижение дружелюбного, благородного и щедрого народа». В особенности его возмущал тот факт, что жены британских дипломатов и чиновников не предпринимают ни малейших усилий для того, чтобы «познакомиться, не говоря уже о том, чтобы подружиться, с женами и дочерьми коллег и подчиненных их мужей; подобное высокомерие проявляется во всем — достаточно увидеть, с каким мученическим выражением лица англичанка наносит вынужденный визит египтянке или турчанке, пускай та благороднее по происхождению, лучше воспитана, лучше образована, лучше одета и вообще лучше выглядит».
В 1914 году на короткий миг показалось, что британским чиновникам придется пожертвовать своим уютным существованием, поскольку война, охватившая Европу и затронувшая другие страны Восточного Средиземноморья, вдруг приблизилась к границам Египта. Турция вступила в войну на стороне Германии. Египет, несмотря на то, что им управляла британская колониальная администрация, по-прежнему считался частью Османской империи. Кризиса удалось избежать, объявив Египет государством под протекторатом Великобритании. Вскоре в Каире и других египетских городах появились солдаты имперской армии, офицеры стали заглядывать в облюбованные колониальными администраторами и бюрократами бары отелей «Шепердс» и «Континентал». Хотя сама страна в боевых действиях не участвовала (в отличие от следующей войны), высадка в Галлиполи и операции в Палестине организовывались именно из Египта.
Среди сотен британских офицеров и чиновников, побывавших в Каире в годы Первой мировой войны, был некий Т. Э. Лоуренс, прославившийся под именем Лоуренса Аравийского, археолог, герой войны, переводчик «Одиссеи» и вождь арабского восстания против турок. В Каире он некоторое время занимал малозначимую должность — и отчаянно скучал, как следует из письма, отправленного им домой 16 июня 1915 года (на бланке Управления военной разведки):
Что ж, прошла еще неделя, и ничего не произошло… Если что-либо и происходит, то не у нас. Здесь очень жарко, задувает хамсин (горячий ветер из пустыни), так что приходится закрывать окна и двери. Температура на улице в тени 45 градусов. Вчера было 43, ночью холодает до 40 и даже до 38 градусов. На солнце же все 50 градусов; в общем, жара, как в Персидском заливе, но, надо признать, почему-то не такая изнуряющая. Мы очень заняты — правда, не знаю толком чем: потоком валятся шифрограммы, с которыми надо разбираться, да и другой работы хватает, а еще мне требуется начертить шесть карт. Вчера забегал Уэйнрайт: он несколько недель проводил тут раскопки и теперь возвращается в Англию.
Действие романа Нагиба Махфуза «Среди дворцов» (первая часть «Каирской трилогии») происходит именно в эти годы. Эта трилогия, повторюсь, считается величайшим произведением самого известного среди египетских романистов. По сюжету сообщение об окончании войны поступает в Каир в тот самый день, на который назначена свадьба героини романа, красавицы Хадиджи. «Твоя свадьба совпала с благословением, которого так заждался весь мир! — восклицает брат Хадиджи Фахми. — Ты разве не знаешь, что заключено перемирие?» Мать героини, помогающей дочери готовиться к церемонии, более прагматична: «И что это значит? Австралийцы наконец уберутся восвояси, а цены упадут?» Реакция интересующегося политикой Фахми показательна для умонастроений египтян тех лет, примыкавших к различным националистическим движениям, которые объявляли своей целью создание истинно египетского правительства. Прежде чем прислушаться к словам родных, требующих от него забыть о политике хотя бы на сутки ради сестры, Фахми замечает: «Германию разбили… Кто бы мог подумать?!.. Значит, не стоит и надеяться, что вернутся хедив Аббас или Мухаммад Фарид (лидер националистов. — Э. Б.). Мусульманский халифат нам не восстановить. Звезда англичан восходит все выше, а наша закатывается. Что ж, такова воля Аллаха».
Миллионы египтян вместе с Фахми уповали на то, что мирные переговоры между европейскими державами приведут к отмене протектората. «Англия ввела протекторат по собственной воле, никого не спрашивая и ни с кем не советуясь. Это была военная необходимость. И теперь, когда война закончилась, протекторат больше не нужен». Вставляя эти фразы в школьное сочинение своего младшего брата Камаля, Фахми цитирует речь египетского националиста Саида Заглула перед законодательным собранием в 1918 году. Эта речь, по словам Фахми, была «всплеском праведного гнева перед лицом льва, не ведающего справедливости и милосердия».
Однако британский лев отказывался «усмиряться». Тому же Саиду запретили выступить с обращением к английскому парламенту. Протекторат существовал до 1922 года, и даже после этого британские чиновники сохраняли контроль над судебной системой, коммуникациями и армией Египта (а также над «жемчужиной Ближнего Востока» — Суэцким каналом). В рамках «ограниченного суверенитета» династия египетских наместников, основанная Мухаммадом Али, получила статус королевской — тем паче что Османская империя распалась. Трон занял король Фуад, Саид Заглул стал премьер-министром — и вместе с соратниками по националистической партии Вафд боролся против британцев до своей смерти в 1927 году.
Именно в ту пору, точнее, в 1925 году, профессором английской литературы в Каирском университете был назначен Роберт Грейвс (год спустя он отказался от должности, разочарованный низким уровнем преподавания). В мемуарах «Все прощай» Грейвс упоминает, что, хотя протекторат официально отменили, он и не представлял, «до какой степени британцы управляют Египтом. Страна считается независимым королевством, однако у меня сложилось ощущение, что я тружусь не на короля Фуада, утвердившего мое назначение и определившего жалование, а на верховного комиссара, которому подчиняются пехота, кавалерия и авиация. Меня уверяли, что египетского народа как такового не существует. Поэтому у британцев столько же прав на управление страной, сколько их было у греков, турок, сирийцев или армян… Национализм, это тлетворное и пагубное следствие современного западного образования, доступного местным, следует воспринимать, говорили мне, как признак растущего благосостояния страны».
Грейвс также отметил, что «в Египте нечем заняться, разве что пить кофе со льдом у Гроппи» (это сеть кофеен, основанная в Каире в 1924 году александрийским семейством выходцев из Швейцарии). Кофейни Гроппи быстро сделались модными, невзирая на дороговизну; сладости и торты, которые в них подавали, многим европейцам напоминали о доме. Кофейня на улице Шария Адли, с внутренним двориком и клумбами, пользовалась особой популярностью. «Это кафе словно утонуло среди жилых домов», — говорит о нем Оливия Мэннинг в романе «Дерево опасностей», действие которого происходит двумя десятилетиями позже. Кофейня Гроппи была «садом наслаждений, куда левантийские дамы приходили, чтобы полюбоваться на штабных офицеров, для которых она стала вторым домом». Кофейня сохранилась до наших дней и предлагает уют и спасение от суеты, царящей в деловом центре города. Сегодня заведения сети «Гроппи» разбросаны по всему городу и, как и прежде, обслуживают зажиточных египтян и иностранных гостей.
