Эндрю Битти - Каир: история города
Сегодня площадь окончательно пришла в упадок. Великолепное здание оперы, в котором публика лицезрела «Риголетто» (и где впервые была поставлена «Аида» Верди), сгорело дотла в 1971 году. Этот факт вряд ли покажется удивительным, если упомянуть, что здание почти целиком построили из дерева и покрыли слоем алой с золотом штукатурки. Теперь на месте оперы находится мрачный и сугубо функциональный многоэтажный гараж. Неподалеку прозябает медленно разрушающийся отель «Континентал», выходящий окнами на ухоженные, но почти всегда пустынные сады Эзбекийя. Некогда гости этого шикарного отеля бродили по садовым дорожкам, коротая время до начала спектакля. Ныне там пусто и мрачно, а по соседству возвышается громада дорожной развязки, из-за которой выступают серые фасады многоквартирных домов.
Еще одним напоминанием о грандиозных строительных проектах хедива служит нильский остров Гезира. На нем, помимо хижин феллахов, заселивших остров, едва тот образовался из наносов нильского ила, высился роскошный дворец Гезира. В 1869 году там селили гостей, прибывших на торжественное открытие Суэцкого канала, причем на расходы при строительстве дворца не скупились, ибо хедив желал произвести наилучшее впечатление на европейскую публику. Он пригласил венского архитектора Карла фон Дибича, который спроектировал чугунные портики, выходящие на знаменитый сад. Картины на стенах, мебель и подсвечники — все привезли из Европы (в том числе экспонаты Парижской выставки 1867 года). Сад спланировал француз Жан-Пьер Барийе-Дешам, с именем которого ассоциируются многие общественные парки Парижа (и каирские сады Эзбекийя).
Сегодня этот дворец является частью отеля «Марриот». Даже невзирая на реставрацию, с первого взгляда замечаешь, что отель, один из самых дорогих в Каире (ночь здесь стоит немногим меньше 200 долларов на человека), поглотил значительную часть очарования дворца. Более того, современные крылья отеля подавляют собой дворец и сады до такой степени, что великолепное здание XIX столетия словно проседает под бременем нынешней агрессивной архитектуры. Филигрань на портиках фон Дибича по-прежнему сверкает на солнце — и дает тень посетителям кафе при отеле. В небольшом, но милом европейском парке Барийе-Дешама сохранились отдельные статуи и фонтаны. Но в целом отель выглядит помпезно и вычурно, лишний раз подчеркивая «эксклюзивный статус», которым остров Гезира пользуется с XIX века. В начале XX столетия этот остров оказался своего рода «заповедником колонизаторов», поскольку здесь они жили и здесь находились их клубы и спортивные площадки. В этом отношении отель вполне соответствует «колонизаторскому духу» острова.
Как уже говорилось, хедив лелеял чрезвычайно амбициозные планы. Он не только построил Суэцкий канал, а затем потратил колоссальные средства на украшение города к торжественной церемонии открытия, но и прокладывал железные дороги, строил школы, телеграфные линии и ирригационные отводы. Когда торжественное открытие канала наконец состоялось, Египет, что называется, проснулся в тяжком похмелье — задолженность страны перед европейскими кредиторами составила сто миллионов фунтов. В 1875 году хедив предпринял попытку уменьшить долг, продав свою долю в канале правительствам Великобритании и Франции. Это событие ознаменовало собой начало полномасштабного утверждения европейцев в Египте.
«Завуалированный протекторат» лорда Кромера
Исмаилу наследовал его сын Тевфик. Номинально в те годы Египет входил в состав Османской империи, и турки попытались воспользоваться слабостью положения нового паши, чтобы укрепить собственные позиции. Однако их попытки сократить численность египетской армии встретили отпор — не со стороны Тевфика, но со стороны полковника Ахмед-бея Араби, поднявшего мятеж. В ситуацию не замедлили вмешаться британцы, защищавшие «своего человека» — Тевфика: 12 июля 1882 года Королевский флот подверг Александрию двенадцатичасовой бомбардировке. Хедив Тевфик официально обратился к британскому правительству с просьбой о защите от мятежников, и очень скоро в Александрии высадился британский десант; чуть позже были оккупированы город Исмаилийя на Суэцком канале и Каир.
Либеральное правительство Гладстона утверждало, что присутствие британского военного контингента в Египте будет кратковременным. Двадцать пять лет спустя французский писатель Пьер Лоти, пришедший к мечети Мухаммада Али, увидел около нее часовых в форме британской армии. «Сколь неожиданно видеть европейских солдат в этом священном для Египта месте! Красная униформа, бледные европейские лица… Англичане захватили обитель Мухаммада Али». В целом британское владычество над Египтом продлилось семьдесят лет. К началу Второй мировой войны в каирской Цитадели размещался многотысячный гарнизон, а конюшни, теннисные корты и площадки для смотров соседствовали с мечетью Мухаммада Али и дворцом аль-Гауара.
В первые годы после бомбардировки Александрии наиболее заметной фигурой в Египте был сэр Ивлин Бэринг (позднее лорд Кромер). Он занимал должность генерального консула Великобритании, но фактически управлял страной в качестве генерал-губернатора с 1882 по 1907 год. Бэринг говаривал, что рассматривает Египет как «завуалированный протекторат», как полноценную часть Британской империи. («Имперский статус» Египта всегда оставался неопределенным. В своих воспоминаниях «Олеандр, палисандр» Пенелопа Лайвли упоминает, что на географических картах той поры Египет изображался не просто розовым, как остальная империя, но «в розовую полоску — и это сбивало с толка»). В египетской администрации все ключевые посты волей Бэринга заняли британские чиновники.
Разумеется, насаждение «английских порядков» не могло не вызвать недовольства местного населения; в 1906 году лорду Кромеру пришлось пойти на некоторые уступки национальному движению во главе с Мустафой Камалем (впрочем, колониальные чиновники успешно контролировали деятельность этого движения). Османская империя слабела на глазах, британцы все прочнее утверждались в Египте, ревниво оберегали Суэцкий канал, экспортировали египетский хлопок, обеспечивая работу фабрик Ланкашира, и одновременно вынуждали египтян импортировать британское оборудование и товары.
Как ни удивительно, языком общения (или лингва франка, если угодно) делового сообщества Каира стал не английский, а французский язык. Во многом это объяснялось той значительной ролью, которую французы сыграли в прокладке Суэцкого канала и перестройке города в XIX столетии. Французский был языком прессы, на нем говорили члены правительства, на нем общались посетители кофеен и чайных. В каирской опере регулярно выступали знаменитости из «Комеди Франсез», французскому стилю отдавали предпочтение перед английским в убранстве интерьера (однако не в одежде). Чем крепче становилась британская «хватка», тем все больше египтян среднего класса говорили по-французски, выезжали на лето в Париж и нанимали французских нянь и гувернанток для присмотра за детьми.
При этом в Каире возникло и неуклонно расширялось сообщество англоговорящих — прежде всего колониальных чиновников и их жен. Постепенно тот район, в котором они жили, превратился в своего рода «маленькую Европу», где обувь продавалась в универмаге Роберта Хьюза, а мармелад и прочие сладости — в магазине Дэвида Брайана. Живописные картины тех времен мы находим в воспоминаниях Мэйбл Кайар, дочери главного почтмейстера Египта. Она прожила в Египте много лет и в 1935 году опубликовала автобиографию под названием «Вся жизнь в Египте».
Как человек, который жил в этой стране с детства, и как жена видного британского чиновника, Мэйбл Кайар имела возможность воочию наблюдать поразительные подробности жизни каирского «колониального общества» на рубеже столетий. Главным событием считался зимний бал во дворце хедива. Все «сливки» каирского света — и европейцы, и состоятельные египтяне, ощутившие вкус иноземных удовольствий, — считали для себя обязательным присутствовать на этом балу. Можно даже сказать, что бал хедива являлся для каирского высшего общества событием не менее значимым, нежели скачки в Аскоте — для общества английского.
На площади Оперы гостей ожидали экипажи, доставлявшие их во дворец Абдин. По роскошной парадной лестнице гости поднимались наверх, и церемониймейстер торжественно объявлял имена вновь прибывших. Сам бал, по словам Кайар, представлял собой «изумительное зрелище — восточная роскошь в сочетании с космополитической модой. Его высочество принимал гостей… в первой из длинной анфилады комнат, залитой ослепительным светом, который отражался в бесчисленных зеркалах». Представившись хедиву, гости переходили в просторный танцевальный зал, где «было чрезвычайно тесно, так что танцы в те времена оборок и жабо являлись скорее испытанием, чем удовольствием». За танцами следовал ужин — в огромном помещении, вмещавшем 700 человек; эта «людская масса» толпилась у столов с различными яствами, причем «лишь тем, кто стоял ближе всего к столам, удавалось добыть съестное. Элегантные европейские дамы аккуратно цепляли вилочками угощения с тех же блюд, с которых менее утонченные гости хедива брали еду пальцами; египтяне отворачивались, стоило им узреть очередное вызывающе бесстыдное декольте, — и звучно рыгали, проглотив особенно лакомый кусочек».
