Елена Холмогорова - Улица Чехова, 12
Участок, на котором расположился дом, был довольно велик и спланирован согласно наиболее распространенной схеме: дом стоит фасадом на красной линии, а вход, вернее, несколько входов устроены со двора, куда могли через ворота въезжать экипажи.
Поскольку любая, даже незначительная, перестройка и даже ремонт требовали разрешения, в архивном деле дома все они нашли отражение. С 1823 по 1906 год (последний, имеющийся в деле) серьезным изменениям главный дом не подвергался, они касались в основном хозяйственных построек на заднем дворе. Единственная перестройка, сказавшаяся на его облике, предпринята в 1893 году, когда был снесен портик с шестью колоннами и заменен висячими балконами на кронштейнах в центре и по бокам. Эти преобразования, бесспорно, обеднили фасад, и центр восприятия переместился на угловой флигель с полукруглым балконом. Рисунок фасада, относящийся к концу XIX века, позволяет сделать вывод, что в остальных архитектурных деталях дом сохранил свой вид.
Как большинство московских жилых домов, в отличие от Петербурга, где преобладала каменная застройка, этот дом деревянный, «на каменном этаже». Дом двухэтажный, с мезонином, с двумя асимметричными ризалитами, направленными в сторону двора,— по тем временам обширный. Это можно утверждать, поскольку в альбомах «образцовых» проектов, соблюдающих определенные пропорции между этажностью и количеством окон, а тем самым и между высотой и длиной здания, не встречается двухэтажных домов более чем в 11 окон. Судя по рисунку конца XIX века, их было именно столько, и вряд ли со времени постройки это число резко увеличилось. Вообще же нечетное количество окон по фасаду было одним из архитектурных правил послепожарной застройки.
Помимо центрального дома на красную линию выходят два несимметричных боковых флигеля. Между ними и главным домом располагались ворота, все три строения имеют общий декор (междуэтажный пояс, клейма с изображением лир и венков), составляют единый ансамбль. Строение, образующее угол Малой Дмитровки и Успенского переулка, здесь закруглено, а дугообразный балкон на втором этаже, появившийся в конце XIX века, придает ритмический рисунок повороту, подчеркивает архитектурную значимость этого отрезка улицы. Угловым участкам вообще с начала прошлого века отводилась особая роль: недаром выходящая в переулок стена дома также считалась фасадом.
Чтобы представить себе более полно, как выглядел дом, скажем несколько слов об окраске. С 1816 года архитекторы стали брать с домовладельцев подписку «о неупотреблении грубого цвета красок». Разрешены были только светлые колеры: белый, дикой (светло-серый), палевый, бледно-желтый, с прозеленью. Вскоре ограничения коснулись и цвета крыш — допускались дикой, зеленый и красный.
В течение двух третей XIX столетия хозяйственный Двор постоянно пополнялся различными подсобными помещениями и пристройками. В глубине двора был сад или, по меньшей мере, огород. На заднем дворе появляются подвалы, сараи, деревянный крытый колодец, каретный сарай, перестроенный впоследствии в конюшню, несколько деревянных одноэтажных небольших строений, обозначенных как нежилые. Позднее •наблюдается противоположный процесс: число мелких подсобных построек уменьшается, едва ли не каждый год испрашивается разрешение на их слом. Это вполне естественно и отражает процесс развития промышленности и торговли, утрату значения подсобного хозяйства при городском доме.
К сожалению, мы почти не располагаем сведениями о внутренней планировке дома, неоднократно подвергавшейся изменениям. Единственное, что можно утверждать,— парадные комнаты располагались во втором этаже и выходили окнами на улицу, скорее всего растянувшись анфиладой. Жилые помещения смотрели во двор и занимали мезонин. Все внутренние перепланировки диктовались функциональными соображениями. Мы знаем, что, по крайней мере, с 30-х годов дом сдавался внаем, с течением времени он дробился на все большее число помещений, приближаясь по характеру к доходным домам. Львиная доля прошений в архивном деле содержит просьбу о переделке окон в двери, очевидно для устройства отдельных входов с улицы. Особенно интенсивно идет этот процесс в 60—80-х годах.
Помимо жилых квартир и крупных учебных заведений, о которых речь пойдет ниже, в доме в разное время располагались самые различные заведения: винная и пивная лавка крестьянина Кулькова, контора перевозки мебели Третьякова, модное заведение Соловьевой, овощная лавка Толокнова и прочие.
Только в 1905 году владелец дома А. Е. Владимиров решил превратить центральный дом в особняк для своей семьи, соответственно перестроив его внутри. Испрашивая на это разрешение, он указывал, что в нем в то время имелось четыре квартиры, сдающиеся внаем разным лицам. Дробление боковых флигелей было еще более мелким.
Судьба дома сложилась так, что самые интересные главы его истории оказались связаны не с домовладельцами, а именно с теми, кто занимал сдающиеся внаем помещения. Тем не менее перечислим имена владельцев, о которых, правда, известно немногое.
Итак, не позднее 1817 года дом переходит в руки семейства Шубиных.
Как отмечал В. Андросов, автор «Статистической записки о Москве», вышедшей в 1832 году, «целая треть домов в Москве написаны на имя женщин». К этому числу относился и наш дом, который числился за женой, а с 50-х годов вдовой ротмистра Николая Петровича Шубина Анной Михайловной. С этого времени прощения о перестройках подаются ее дочерью «девицей, дочерью ротмистра Александрой Николаевной Шубиной, опекуншей над имением матери своей». Старый москвич Д. И. Никифоров, издавший в 1901 году книгу «Из прошлого Москвы» с подзаголовком «Записки старожила», писал: «На углу Успенского переулка стоял большой дом дворян Шубиных... Я помню последнего представителя семьи владельцев этого дома, бывшего офицера л.-гв. гусарского полка, покинувшего полк после случившегося с ним инцидента в бытность его караульным офицером в Петергофском дворце в царствование императора Николая I. Шубин был, хотя и добрый, но весьма вспыльчивый человек. Заметив, что один из караульных солдат напился пьян, он так рассердился, что тут же приказал наказать солдата. Крик наказуемого в караульной комнате достиг слуха императора, и он приказал узнать причину. Шубин на Другой день был подвергнут аресту и, обидевшись, вышел в отставку». Трудно сказать, конечно, насколько можно доверять этому свидетельству. Имя ротмистра Н, Шубина мы встретили в списке лиц, которые в 1826—1833 годах просили разрешения открыть в Москве литографии «для печатания эстампов, портретов, ландшафтов и т. п.». Шубин просил позволения открыть литографию для печатания на своей обойной фабрике «обоев на манер французских». К сожалению, никаких следов этой фабрики обнаружить не удалось. Трудно поэтому сказать, реализовал ли Шубин свои намерения. Между 1881 и 1885 годами дом числится совместным владением Шубиной и Оболенского, а с 1895 года целиком переходит в руки князя Владимира Владимировича Оболенского. Но ненадолго. Не позднее 1898 года он становится собственностью коммерции советника Александра Ефимовича Владимирова, который и владел им до 1917 года.
НЕ ПО СВОЕЙ ВИНЕ ПРОЩЕННЫЙ
13 мая 1831 года шеф III отделения Бенкендорф уведомил московского генерал-губернатора князя Д. В. Голицына о том, что Михаил Федорович Орлов удостоился получить дозволение жить в Москве. Одновременно он просил Орлова «по прибытии в Москву возобновить знакомство с генерал-майором корпуса жандармов графом Апраксиным, и в случае, если вам угодно будет сообщить правительству какие-либо сведения, доставлять оные ему, графу Петру Ивановичу Апраксину, для представления мне». Недвусмысленное указание на полицейский надзор! Дозволение вернуться в Москву Орлов получил в своем имении Милятине Калужской губернии, куда был сослан в 1826 году после полугодового заключения в Петропавловской крепости и следствия по делу декабристов.
Михаил Орлов родился в Москве 25 марта 1788 года. Он был побочным сыном генерал-аншефа и обер-прокурора Сената Федора Григорьевича Орлова и помещицы Татьяны Федоровны Ярославовой. Братья Орловы— Григорий, Алексей и Федор стояли в 1762 году во главе заговора, результатом которого был дворцовый переворот: свержение Петра III и провозглашение его жены императрицей Екатериной II. В 1796 году благодарная императрица узаконила детей Федора Григорьевича Орлова, которые получили дворянские права, фамилию Орловы и фамильный герб. Учился Михаил Орлов в Петербурге, в пансионе французского эмигранта аббата Николя, был «первым учеником в отношении учебном и нравственном, и был уважаем наставниками и товарищами», как вспоминал его соученик декабрист С. Г. Волконский. Кстати, в пансионе товарищами Михаила были и другие будущие декабристы — А. П. Барятинский и В. Л. Давыдов. Мы практически ничего не знаем об отрочестве и ранней юности Михаила Орлова. Известно, что несколько лет он числился юнкером по коллегии иностранных дел, а в 1805 году поступил в кавалергардский полк эстандарт-юнкером. Так, в неполных восемнадцать лет Орлов стал военным и в составе гвардии выступил в долгий заграничный поход против армии Наполеона. Боевое крещение Михаил получил в знаменитом Аустерлицком сражении, участвуя в атаке кавалергардов против французских коя-ных гренадеров и егерей, атаке, описывая которую в «Войне и мире» Лев Толстой заметил, что «это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы».
