Эльза Мурадьян - Ходатайства, заявления и жалобы
а) либо только ссылку на согласие ответной стороны;
б) либо дать полное обоснование решения, продемонстрировав, с учетом позиций сторон, исследованные в процессе надлежащим образом факты и доказательства. Но и у сторон есть право самостоятельно распоряжаться своими процессуальными правами. Для истца, приложившего к своему заявлению также заявление о согласии ответчицы, может быть особо существенным указание в решении именно на согласие супруги на развод. И только на согласие (а не на какие‑то негативные факты о семейных скандалах сторон и иная компрометирующая информация, например – по материалам прекращенного уголовного дела или публикаций в печати).
Мотивы, как и решение в целом, предназначены прежде всего сторонам, участникам дела (обобщающая категория – заинтересованные лица). Сторонам или одной из них может быть небезразлично, на чем основано решение – на признании другой стороны, и только, или на всей совокупности проверенных в судебном разбирательстве существенных достоверных фактов и доказательств (последние должны быть еще и приемлемыми, удовлетворяющими критерию допустимости). Кроме того, в судебном акте могут быть суждения, основывающиеся не на доказательствах, а на презумпциях, преюдициях или на общеизвестных фактах. Возможно, решение главным образом держится на доказательственной презумпции или на презумпциях (при отсутствии или невосполнимой недостаточности кондиционных доказательств). Если же ответчик признал иск (или истец признал встречный иск), и к тому же в основании решения – доказательственная презумпция, это уже решение, которое мы бы не назвали презумптивным (по крайней мере, чисто презумптивным).
Решение, мотивируемое согласием ответчика с иском, представляет собой так называемое согласительное судебное решение.
Может ли сторона просить суд о включении или невключении в фактический состав основания предстоящего решения отдельных определенных фактов‑обстоятельств? Сторона предлагает суду собственный анализ фактического состава, доказательств, иной значимой для дела информации.
Другой вопрос, вправе ли сторона просить о включении в решение в качестве его основания только признания иска? На наш взгляд, стороны вправе ставить так вопрос перед судом и должны аргументировать свою позицию. Не доказанная негативная информация не подлежит включению в основание решения суда.
Особо важным представляется следующий вопрос: можно ли считать рациональной заложенную в действующем процессуальном законодательстве процедуру (технологию) отсроченного написания мотивировочной части решения в общем или в арбитражном суде? Если ориентироваться на практику которая, как правило, следует этому подходу, вывод должен быть в пользу существующего порядка (решения с отсроченным написанием мотивов).
Любой судья, прокурор или адвокат скажут, что такое правило позволяет рассматривать дела оперативней, не тратить гражданам лишнее время на ожидание очередного процесса.
Так ли это в действительности? Достоинства практики повсеместного отложения судами написания решения в полном объеме вызывают большие сомнения.
Первый аргумент. После объявления последнего фрагмента (резолютивной части) решения и при неизвестности оснований выводов суда у сторон, их представителей, других участников процесса нет убежденности в том, что решение законно, разумно и справедливо.
Второй аргумент следует из первого. Сторона, не довольная собственно решением как итогом определенного судебного императивно‑властного воздействия на спорные правоотношения, оставаясь в неведении относительно объективности суда и обоснованности судебного акта, психологически скорей и энергичней будет готовиться к новому раунду судебной борьбы (чем если бы в судебном заседании сразу же объявлялось убедительно мотивированное полное решение). К тому же недовольная сторона оценивает свое ожидание мотивов как судебную волокиту, нарушение права на сопричастность к процессу, права на безотлагательную информированность о доводах и аргументах решения, расходящегося с ее заявленной в процессе позицией. Это момент формирования критического отношения к суду, скептической оценки априорных представлений о доступности процесса, праве на справедливое решение и свободе обжалования решения, воспринимаемого как судебное недоразумение.
Третий аргумент касается судей, постановивших неполное решение. Объявив резолютивную часть и переключаясь на очередные судебные дела, судья мысленно не освобождается от предыдущих «не отписанных» дел и решений, что прибавляет ему нагрузки и на психику и на интеллект (напряженность, чувство избыточной профессиональной ответственности и беспокойства, сомнений относительно того, не подведет ли память, насколько адекватно удастся восстановить в уме хотя и с помощью материалов дела и собственных записей (заметок) по ходу ведения процесса о фактах, аргументах, доводах, ходатайствах, доказательствах, их согласованности, взаимопротиворечивости и пр.).
Четвертый аргумент. Ради чего используется процедура завершения судебного заседания по делу объявлением незавершенного решения? Ради экономии времени? Или есть еще какие‑то соображения? Например, судья не знает, как обосновать свое решение или по психофизиологическим данным не в состоянии написать его здесь и сейчас? Такое возможно как исключение (и с этим нельзя не считаться!), но вряд ли оправдано как правило.
Экономии судейского времени отложением написания решения «во всех четырех частях», по нашим представлениям, достичь невозможно.
Возвращаясь в последующие дни (нередко и не на пятый день, а еще позднее) к решенному делу, в котором недостает описательной и мотивировочной частей, судье скорей всего придется на восстановление в памяти релевантной информации затратить существенно больше времени, чем если бы дело было полностью завершено в день оглашения резолютивной части. Похожие дела, заслушанные в тот же период времени, близкие и вместе с тем отличающиеся судебные ситуации, объяснения и показания, данные то ли в данном, то ли в другом процессе. При столь высоких информационных нагрузках сбои весьма вероятны[145].
Пятый аргумент следует из профессионального качества высокой самокритичности судьи (как и вообще строгого к себе профессионала, деятельность которого носит публичный характер), которое никогда не выставляется напоказ. (Сказываются специфика работы судьи – как и прокурора или адвоката, микроклимат судебного процесса, околосудебная атмосфера, когда малейшая ошибка, промах и даже оговорка используются пристрастным субъектом для «предъявления судье обвинений» – в геометрической прогрессии.) Читая решенное дело заново с целью написания недостающей сердцевины акта гражданского правосудия, судья, случайно обнаружив ошибку в заключительной или еще и в начальной (вводной) собственного решения (объективированного в его итоговой части и оглашенного в порядке первой нормы ст. 199 ГПК), как бы оказывается в психологическом капкане. У него нет полномочий самостоятельно внести коррективы в объявленное решение. Норма ч. 2 ст. 200 ГПК указывает выход, но простым применительно к подобной ситуации этот выход не кажется. Судья не вправе и возобновить рассмотрение дела по существу (ст. 191 ГПК) или исследование доказательств (ст. 165 АПК). Так что рассматриваемая процедура по отношению к судье может оказаться детонатором.
Шестой аргумент. В повсеместном применении процедуры отложения завершения работы над окончательным текстом решения проявляется недооценка: а) транспарентности, открытости судебного процесса как лучшей школы усвоения действия закона, последствий его нарушения, воспитания у судебной аудитории уважения к закону, предметного понимания социальной ценности и преимуществ соблюдения закона; б) решения как цельного полновесного итогового документа, в котором важна не только правильность сама по себе, но также понятность, аргументированность для адресатов и судебной аудитории, убедительность акта гражданского правосудия, единственного из всех судебных актов, принимаемого именем государства, обладающего потенциалом конкретного позитивного и предупредительного жизненного урока судебной законности.
Седьмой аргумент. Процедурой завершения процесса фрагментарным решением размываются устои процесса, разрушаются принципы непосредственности, концентрации и непрерывности (что не может быть поставлено в укор только правоприменителю, поскольку усложненный двухступенчатый порядок работы над решением нормирован, «введен в права» законом. Но ведь это норма закона не императивная. Ею судье предоставляется правомочие воспользоваться отлагательным порядком как запасным вариантом. Причем, вариантом не безупречным. Рассогласованность нормы закона с правовым принципом бросает тень на закон. Можно ли считать правовым установление закона при его противоречии с принципами судебного права? Не случайно по двум предыдущим ГПК (с 1923 по 2002 год) норма имела статус не общего правила, а исключения.
