Андрей Кобяков - Русская Доктрина
2). Установка запрета или табу: “Не поступай с другими так, как они не поступают с тобой”, вариант: “Не делай другим того, чего ты не хочешь себе”. Философы назвали эту установку “золотым правилом этики”. Такая моральная система может быть охарактеризована как классический консерватизм. Она была распространена в большинстве культур Востока (наиболее известный случай – “десять заповедей” Ветхого Завета), в Эллинской, Римской и средневековой Западной цивилизациях, а также обществах типа Японии. Консервативная этика воспринимает новации как угрозу нравственному порядку. В социально-классовом отношении этический консерватизм свойствен крестьянам (пахарям, скотоводам), ремесленникам, которые руководствуются не подражанием коллективу, а запретами на определенные модели поведения как неправильные, “греховные”.
3). Установка индивидуализма: “Другие должны поступать по отношению ко мне так, как я поступаю по отношению к ним” или в упрощенном виде: “Пусть все будут как я”. К ней сводится и категорический императив Канта. К этой же установке восходит и либеральный этический стереотип, который можно определить как взаимное ограничение эгоизмов: “Каждый может поступать как хочет, если он не мешает поступать другим так, как они хотят”.
Данная этическая система сформировалась в цивилизации Нового времени – западноевропейских и американских обществах последних нескольких столетий. Ее выразителями является торговое и предпринимательское сословие, которое рассматривает высшие духовные ценности как проекцию мирского строя, нравственность выводят из ее зависимости от физического и материального уклада жизни.
4). Асоциальная установка: “Никто ничего никому не должен”. Вариант: “Каждый должен поступать так, как ему удобней и выгодней”. Асоциальное поведение не может стать фундаментом для создания цивилизации, но может стать основой “этики” (вернее, системы отсутствия какой-либо сдерживающей этики) для паразитических групп, не производящих каких-либо ценностей. Аморальность и ориентация на сиюминутную пользу, свойственная паразитам, проявляется в двух основных вариантах: пассивном, связанном с собирательством (каста “неприкасаемых” в Индии, бомжи), и активном, “побирушничестве”, иногда переходящем в форму кражи или присвоения того, что осталось без присмотра. Пример “асоциальных сообществ” – таборы некоторых кочевников.
5). Антисоциальная установка работает по принципу обратного знака: “Я не буду делать другим того, что они делают мне, я буду делать другим то, чего они не делают мне”. Антисоциальное поведение предполагает отрицание окружающего мира, нигилизм, нарочитое хулиганство, насилие или грабеж. Эта своеобразная “этика” противостоит цивилизации как таковой, она свойственна варварству и криминалу, пиратским бандам, агрессивным племенам, промышляющим разбоем и войной, некоторым тайным обществам.
При этом существуют и усложненные формы криминала, которые предполагают не просто разрушение и ограбление цивилизации, но и ее использование, то есть изощренные формы паразитизма. Таковы, например, торговля наркотиками, преступления, связанные с мошенничеством, обманом, азартными играми и т.п. В современном теневом бизнесе происходит сращение криминальных и легальных структур, их взаимопроникновение. Такой вид антисоциальных систем – самый опасный, поскольку он маскирует паразитизм под видом внешне нормальной цивилизации, создает “химерические образования” (даже целые государства), выстроенные на перевернутой этике преступного мира.
6). Евангельская установка: “Не делай людям того зла, что делают они тебе, делай им добро, даже если они тебе его не делают”. Существование этого типа поведения не привязано к одной конкретной цивилизации, но фактически поддерживает духовные основания любой из них, их ценностную вертикаль. Представления о “святости”, “праведности” даже в рамках одной культуры могут быть весьма разнообразными. Тем не менее, отражаясь в идеалах духовного сословия разных обществ, данная “этическая система” отражает и особенности каждой конкретной цивилизации. В части 1 Доктрины (гл. 8) мы писали о том, что в государственной политике России, особенно международной, нередко проявлялись чрезвычайно странные черты: помощи слабым и обижаемым вопреки здравому смыслу и политическому расчету. Однако, как мы увидим дальше, это не означает, что России и русским в повседневности свойственна шестая этическая установка, поскольку, хотя указанное политическое “бескорыстие” близко подходит к этическому идеалу “праведности”, но все же ему не тождественно.
7). Этическая система России, еще не вполне сложившаяся, скорее может соответствовать другой центральной установке, пожалуй, самой сложной и загадочной из рассматриваемых здесь: “Не позволяй другим того, чего ты себе не позволяешь”. Вариант: “Не позволяй ни себе, ни другим делать то, что ты ненавидишь”. Упрощенная формула этой максимы звучит так: “Пусть все, но не я”. Данный этический тип ведет себя правильно (с его собственной точки зрения) несмотря на других, и очень часто вопреки другим. Это нравственный мир воина, не наемника, а скорее рыцаря, воина– защитника идеала. Очевидно, что к этой установке приближается аристократия, благородное воинское сословие в разных культурах. Такая моральная система может быть охарактеризована как динамический консерватизм в морали.
Политическое “бескорыстие” России близко подходит к этическому идеалу “праведности”, но все же ему не тождественно. Россия создает нравственный мир воина, защитника идеала (динамический консерватизм в морали).
4. Завершить выработку русского нравственного мира
Современный Запад можно представить как сообщество индивидов, не мешающих делать друг другу что-либо (предпринимать и потреблять), тогда как Россия — страна, в которой вырабатывается новая этическая система: ненависть к злу, упорная защита идеала.
Воинствующая установка нравственного динамического консерватизма проявляется не только в самом воинском сословии, но во всем обществе – русский крестьянин также “воюет” за свою духовную суверенность, активно не приемлет мирского зла, русский рабочий живет не столько по принципу “быть как все” (коллективизм), сколько по принципу: “каждому и всем потребна социальная справедливость”. Воинствующий характер всей нашей цивилизации сказывается и на русском дельце, ведущем тяжелую внутреннюю брань (русский купец и предприниматель – в первую очередь кормилец, жертвователь, а уже во вторую – хозяйственник), и на священнике (воителе веры). Но наиболее выпукло седьмой нравственный идеал – идеал защитника – выражается в образе Главы Государства, вождя духовно-политической нации.
Представителям седьмого нравственного мира свойственно обращаться к высшим ценностям и к высшим уровням социальной иерархии, минуя средние. Народное сознание фактически не признает никаких промежуточных инстанций между собой и царем, воплощающим верхний уровень общественной интеграции. В религиозной вере русскому важно не только представление о “спасении”, которое было столь же существенно для обществ классического консерватизма, но и осознание того влияния, которое вера оказывает на посюстороннюю деятельность человека, – духовное древо познается по его мирским плодам. Если религия не указывает путей обуздания зла в мире, то она согласно седьмой нравственной установке отрывается от жизни.
В становящейся русской этике человек, который не защищает свой идеал (добра, правды, истины), – сам не добр, не правдив, не истинен. Здесь сказывается коренное отличие от восточной этики удержания себя от зла. Поэтому “непротивленческая” философия Л.Н. Толстого была, несомненно, подвержена влиянию дальневосточного буддизма, тогда как И.А. Ильин в своей работе “О противлении злу силою” начал выработку русского ответа на толстовские заблуждения, отталкиваясь от них. Внутри русского нравственного мира представители различных религиозных этических систем, не вписывающихся в седьмую модель поведения (в том числе мусульмане, буддисты, язычники), проникаются веяниями русской нравственности и нередко признают ее огромную силу убеждения, ее чувство правды. Представления мусульман и буддистов о “белом царе” отражали именно это примыкание к седьмому нравственному миру, уважение к нему и его духовному смыслу, признание “воинствующего идеала” и России как цивилизации воинов. Можно говорить о том, что олицетворением “удерживающего” в России был в первую очередь царь, во вторую очередь – воины, но в огромной степени – и все остальные.
