Светлана Зернес - Великие научные курьезы. 100 историй о смешных случаях в науке
Мир Евклида был идеален. Через идеальную точку по идеальной линейке прочерчивалась идеальная прямая. Идеальные прямые образовывали идеальные треугольники и четырехугольник с идеальными углами. Среди таких идеалов Евклиду было хорошо и комфортно, потому что любые рассуждения о практичности, пользе и выгоде он презирал. Был даже такой случай: когда некий ученик спросил, зачем ему нужно учить геометрию, Евклид позвал раба и приказал: «Дай этому молодому человеку монету, поскольку он непременно хочет извлекать выгоду из того, что изучает!»
Идеальным евклидовым параллельным прямым никогда не суждено встретиться, как бы далеко они ни «зашли». В обычной, неидеальной, жизни не все были согласны с таким раскладом, но противопоставить ничего не могли, по крайней мере столь же убедительного и четкого. А Янош Бойяи почувствовал в себе силу. Хотя отец предупреждал его: «Оставь эту материю, страшись ее не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что и она может лишить тебя всего твоего времени, здоровья, покоя, всего счастья твоей жизни». Отец знал, что говорит: когда-то и он был так же молод, горяч и точно так же дались ему эти прямые.
Но Янош не слушал. Через некоторое время он огорошил родителя словами: «Я создал странный новый мир из ничего». Это означало: если постулат о параллельных прямых заменить чем-нибудь другим, то и геометрия получится совсем другой, неевклидовой.
Бойяи-старший горько покачал головой. Но на то он и отец, чтобы поддержать своего отпрыска! И когда выходит новая книга Бойяи-старшего, работа сына идет в приложении к ней, так и называясь - «Аппендикс» («Приложение»). Свою новую геометрию Янош Бойяи считает абсолютно истинной, как же иначе! А тут еще и Гаусс, король математики, как его тогда называли, похвалил «Аппендикс» в самых высоких выражениях.
Молодой человек ждал славы, но понять и принять новую геометрию никто почему-то не спешил. Это была первая плохая новость. Бойяи даже не думал, что его огорчения только начались.
Как выяснилось, Гаусс сам изучал этот вопрос довольно серьезно. Но мысли свои публиковать не торопился, побоявшись людского осуждения.
Такая новость ошеломила Яноша. «Предательство» Гаусса вывело его из равновесия настолько, что в математике он совершенно разочаровывается. Бросает свои расчеты, пытается начать новые и снова бросает. Но он не знает, что еще один коварный удар подстерегает его. На три года раньше «Аппендикса» опубликовал похожую по взглядам работу русский математик Николай Лобачевский.
Когда-то Лобачевский думал, кутаясь в пальто: Как мир прямолинеен - видно, что-то здесь не то, Но он вгляделся пристальней в загадочную высь И там все параллельные его пересеклись!
Такую песенку пели в советские времена. Лобачевский занял пост ректора Казанского университета всего в тридцать три года, но успевал заниматься и теоретической наукой и написал книгу «Воображаемая геометрия» - о том, что пространство может быть искривлено и что евклидова геометрия для этого случая не подходит. Время показало, что «воображаемая» геометрия существует, и совсем не в воображении Лобачевского, а нашем реальном мире. Это хорошо знакомо астрономам, космонавтам, физикам, создателям глобусов и карт.
Прочитав ту книгу, Бойяи приходит в бешенство. Он уверен, что его идеи попросту украдены и что «воображаемый» тут единственный Лобачевский, а в действительности это снова проделки Гаусса!
С геометриями, и евклидовой, и всеми прочими, было покончено раз и навсегда. «Аппендикс» остался единственной работой, напечатанной при жизни его автора. Но потомки оценили идеи Яноша Бойяи и даже назвали его именем университет, астероид и лунный кратер (венгр был бы очень польщен).
В общем, дуэль с Евклидом не удалась. Вот если бы сразиться на шпагах - тогда держись! Ведь однажды Янош вызвал на бой сразу тринадцать человек, оставил от них рожки да ножки, а в качестве перекура играл на скрипке пьесы. Сейчас за такие проделки он сел бы в тюрьму без промедления!
От тюрьмы да от сумы.
Объектом научных исследований иногда становится даже тюрьма. Эти невеселые исследования дают такие невеселые результаты, что отнести их к курьезам позволяет разве что сама задумка, поначалу напоминающая маскарад.
В местной газете небольшого калифорнийского городка Пало-Альто появилось необычное объявление. Для участия в психологическом эксперименте требовались студенты-добровольцы.
Предложение было довольно заманчивым: каждому согласившемуся обещали неплохое вознаграждение - по пятнадцать долларов в день. Среди студентов всегда найдутся желающие подзаработать, и на объявление откликнулись семьдесят молодых людей, из которых прошли «кастинг» двадцать четыре.
В один из последующих дней к половине из них в дом ворвались полицейские. Юношей обвинили в вооруженном ограблении, на глазах у соседей заковали в наручники, затолкали в машины и под вой сирен увезли. Эксперимент начался.
Идея эксперимента принадлежала профессору психологии Стэнфордского университета Филипу Зимбардо. В подвале его кафедры была оборудована тюрьма - почти как настоящая. Парни знали, на что идут: роли были уже распределены, бумаги подписаны, видеокамеры настроены. Одна половина добровольцев броском монетки превратилась в заключенных, другая - в их надзирателей.
После самых настоящих процедур досмотра, фотографирования, снятия отпечатков пальцев доставленные в «тюрьму» арестанты были раздеты и тщательно обысканы. Затем их облачили в одинаковые одеяния - нечто наподобие халатов, длина которых не доходила даже до колен. Ношение нижнего белья под халатами не предусматривалось. Зато на головы днем и ночью должны были быть натянуты тугие шапочки из женских колготок (для имитации бритоголовости). Довершала наряд цепь вокруг щиколотки.
В действительности такой дурацкой униформы не носят нигде. Но Зимбардо вовсе не перестарался, ведь его консультировали настоящие эксперты (не один год отсидевшие за решеткой!). Просто целью исследования было максимально точно воссоздать не копию условий в местах не столь отдаленных, а психологическое состояние тех, кто под стражей. Чувство унижения, растерянности, страха.
Своих имен заключенные тоже лишились, и вместо них каждому присвоили номер, на который и следовало отзываться. Таблички с номерами были пришиты на эти самые балахоны.
С охранниками дело обстояло совершенно иначе! Их униформа была новенькой, удобной, выбранной совместно в армейском магазине. Им не запретили ничего. Единственным условием была недопустимость физического насилия, а единственной обязанностью - поддержание порядка всеми остальными способами. Обыкновенные студенты, вполне приличные парни, имели представление об этих способах разве что по газетам и телепередачам.
Итак, заключенные были размещены в трехместных камерах. Камеры имелись «хорошие» и «плохие» (для послушных и не очень). Для самых злостных нарушителей оборудовали карцер.
Карцер опробовали быстро: уже на вторые сутки заключенные подняли бунт. Они забаррикадировались в своих камерах, сорвали шапочки и требовали либерализации режима. Охранники подавили бунт довольно профессионально, в карцер был отправлен зачинщик, а всех остальных поменяли местами. Они могли облегчить участь товарища, отказавшись от некоторых своих привилегий, но никто даже не подумал этого сделать.
