Валерий Маруга - Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО
— А хрен с ним, — махнул рукой прокурор по надзору, — он сам решил уйти из жизни. У него осталось это право. Вынимайте этот нож и приобщите к акту о смерти.
И собственноручный палач, не приходя в сознание, вслед за возлюбленной ушел в иной мир. По своей воле и без принуждения.
В его смерти было торжество той же роковой непостижимости в пользу еще живой, но порядком захламленной природе, выражающейся в нетерпимости к пустоте людского духа.
Господь Бог им судья.
ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?
ТРЕВОЖНЫЕ БУДНИ
Участковый инспектор капитан милиции Шлапак Иван Васильевич опять загрустил. Преступность на его административном участке, охватывающем семь сел и четыре хутора, резко возросла, а желание бороться с ней и силы заметно исчерпались.
«Это по итогам года опять будет склонять начальник, — с тоской прикидывал он, — скажет, профилактикой не занимаешься, разбор заявлений затягиваешь, допускаешь халатность и волокиту… А что я могу сделать?»
Голова раскалывалась, росло чувство тревоги, отражаясь неровными сердечными ритмами и глубокой депрессией. Его служебные результаты, проще говоря, показатели, действительно, никуда не годились. За последний квартал он ни одного алкоголика не отправил в лечебно-трудовой профилакторий, никого не уличил в краже колхозной собственности, не доказал нарушений правил торговли, не завершил рассмотрение десяти жалоб. К тому же каждый день добавлял все новые проявления падения нравов и буйства его сограждан, которые следовало немедленно пресечь или, вникнув, разобраться, составить протокол и доложить руководству райотдела. Только прошедшие сутки дали столько необычных криминальных дел, что Иван Васильевич со своей милицейской выслугой в пятнадцать лет не переставал удивляться.
Семейная драма с угрозами взаимоуничтожения в селе Порки вообще потрясла. От некоего Лапотко сбежала жена с грудным ребенком, оставив ему пятилетнюю дочь. Беспокоясь о дитяти, в пылу ревности Лапотко рвался в дом ее любовника, пытаясь выломать дверь или залезть через окно. Участковый как мог успокаивал его, удерживая от преступления.
— Убирайся домой, сучка похотливая! — требовал от жены разгневанный супруг.
— Никогда! — кричала та, бегая вокруг дома. — Хочешь, забирай ребенка, а я к тебе никогда не вернусь!
И отдала, прячась за широким торсом своего покровителя, за которым уже значилось три брака и столько же разводов.
— Ты хорошо подумала? — поражался Шлапак. — Ведь от детей отказываешься. Может, все-таки вернешься?
— Никогда! — голосила та. — Тут меня любят, на руках носят, а этот ирод не ценил меня, бил и издевался! Заставлял стирать и посуду мыть каждый день!
Ее глаза пылали гневом к мужу и слепой привязанностью к любовнику, не замечая тупого равнодушия последнего…
В который раз за последний месяц возник скандал в семье Прокопчуков.
— Вы представляете, — плакала высушенная, как щепка, преклонных лет женщина, — мой старичок совсем рехнулся. Мало того, что всю пенсию пропивает, еще и подгуливает. Вчера ночью привел какую-то, извините, проститутку и, не стесняясь меня, забавлялся с ней. Как молодой.
— Что ж это вы, Степан Матвеевич? — укоризненно качал головой участковый. — Не пора ли угомониться?
— Это моя кровать! — хрипел захмелевший семидесятилетний дедок, хлопая ладонью по гряз ному одеялу. — Кого захочу, того положу здесь! А ты, старая ведьма, убирайся к чертовой матери, а то зашибу ненароком!…
За прошлую ночь у доярки Маньковой украли велосипед, у председателя сельского Совета угнали «Жигули». Два городских наркомана выбили окно и залезли в ветеринарную аптеку. Глотали все, что попадало под руку, пока не отравились. В селе Мышкив неожиданно объявился некий «Хлыст», находящийся в розыске за подделку документов. К этому всему еще оставались нерассмотренными жалобы о неуплате алиментов, нарушении паспортного режима, угрозе убийства и такое прочее.
Перелистав папку с заявлениями, Шлапак тяжело засопел и, охваченный тревожной тоской, собрался домой. До конца суток оставалось не более двадцати минут.
СОН
Тихо и осторожно, чтобы не разбудить жену и детей, Иван Васильевич разделся, подошел к умывальнику, намылил руки. Ему казалось, что вода смывает всю грязь, наслоившуюся на душе и теле от скорбной милицейской службы.
«Мусор есть мусор» — криво ухмыльнулся самому себе.
До красноты растирал ладони, но чувство свежести и чистоты так и не приходило.
«Да, замотался я, — прикидывал он, хлебая холодный чай, — скорее бы в отставку».
Несмотря на позднее время, не спалось. Скрипя зубами, крутился с боку на бок под тяжестью неприятных дум о низости и коварстве уголовного мира. Дремота медленно проникала в его растревоженное сознание, изгоняя мелочную, будничную суету, наполняя тело блаженством пьянящего отрешения от пространства и времени.
… Он медленно брел по каменистой пустыне, обходя острые камни и твердые колючки. Суровая, дикая местность не пугала. Шлапак даже радовался единству с незнакомой природой и полным отсутствием людей. Что-то влекло его в непроглядную даль, где глубокое, темно-синее небо пожирала желто-серая, выжженная земля.
Неожиданно прямо перед собой увидел сидящего на камне странника. Высокий, светлый лоб, ровный нос, большие грустные глаза, усы и редкая бородка, прямые, достигающие плеч темные волосы кого-то напоминали.
— Ты кто? — тихо спросил незнакомец.
— А ты? — по привычке подозрительно сощурился милиционер.
— Я — Иисус из Назарета.
— Это тот, которого распинали?
— Тот, у которого распятие еще впереди, — так же тихо и доброжелательно ответил Христос.
— Извините, я не хотел вас обидеть.
— Вы не обидели меня, скорее удивили своими познаниями. Читали Евангелие?
— Да, то есть нет, — замялся Шлапак, — просто в детстве бабушка в церковь водила, рисунки показывала о ваших приключениях.
— Приключениях? — Иисус тяжело вздохнул и поднял глаза к небу. — Ирония судьбы. Даже дикие муки и страдания со временем кажутся легкомысленной шалостью. Все oт того, что грубеют и умирают чувства, плесневеют души, развращаются тела, грехи множатся…
— Преступность растет, — неожиданно для себя вставил участковый и тут же спросил: — Что дальше будет?
— Много горя и беды будет. Без чистоты нравов потонете в пучине зависти, жадности и разврата.
— Что же делать?
— Что делать, что делать… Пути господни неисповедимы. Одно скажу: не ждите милости от Бога. Никто с небес вам не поможет. Сами очищайтесь покаянием, глубже вспахивайте поле жизни, жгите пни глупости и властолюбия, пропалывайте чертополох корысти и лицемерия, сейте разумное, доброе, вечное.
— Но ведь это так относительно, — ответил Иван Васильевич, — меня замучили воры, хулиганы, наркоманы, алкаши и дебоширы. С каждым днем их все больше и больше. Я уже не могу обеспечить элементарный порядок на своем участке. Я потерял веру в завтрашний день! Мне страшно! Прошу вас, подскажите, что делать, пока у меня не погасла последняя надежда, научите, как жить и работать? Верните людей к совести и добру!
— Много просишь, инспектор, очень много. Я не всесильный и могу быть только примером беззаветной веры и любви к Господу. Но это для вас смешное и непонятное. Одно скажу: следуй заветам Всевышнего, полюби ближнего, как самого себя, проникай в его душу, очищая от накипи зла и нетерпимости. Проповедь от сердца может заменить топор палача.
Христос встал, как бы прощаясь, кивнул капитану и, опираясь на длинный посох, пошел своей дорогой. Но Иван Васильевич не сдался.
— Никто не имеет права на истину! — почему-то выкрикнул он и засеменил рядом с Иисусом.
А когда их ходьба выровнялась, решительно преградил путь Спасителю, упал на колени и, вцепившись в рукава его широкой полотняной рубашки, затараторил все подряд:
— Христос, ради Бога, не спеши на свое распятие, помоги мне навести общественный порядок! Ты ведь все можешь, если захочешь. Ты умный и добрый, сильный и справедливый…
Иисус, не меняя выражения своего грустного лица, положил руку на голову Шлапака и тихо сказал:
— Инспектор, помоги себе сам, поищи силы в себе, обратись к Всевышнему.
— Мне еще пять лет до пенсии, у меня трое детей, — не внимая советам Христа, молил участковый, — и у тех, кого я обвиняю, тоже есть дети! Неужели ты хочешь, чтобы и в них ничего святого не осталось? Разве не видишь, как люди гибнут и развращаются?!
Иисус задумался. Над его головой вспыхнул и погас ярко-желтый нимб.
— Хорошо, — согласился он, жди меня завтра.
… Иван Васильевич с трудом оторвал голову от мокрой подушки, сел в кровати и заплакал от душевного потрясения. Он с детства верил в сны.
