Дженни Мэнсон - Что это значит: быть собой?
Компания и алкоголь стали моими единственными способами укрыться от действительности. В пабе я находил самую комфортную для себя атмосферу, однако посещение ванной неизменно проходило по привычному распорядку:
«Как я выгляжу? Замечают ли люди, насколько я нездоров? Могут ли они подумать, что я безнадежен? Должно быть, могут. Они наверняка видят это в моих глазах. Даже я вижу это в своих глазах. Может быть, мне следует носить темные очки? Возможно, мне надо сделать пластическую операцию, чтобы поднять кверху уголки губ, тогда мне не придется мучиться и прикидываться все время счастливым? Никто не должен знать, что я испытываю что-то, кроме счастья».
Наверное, единственным, что осталось во мне в целости и сохранности, было мое чувство юмора. Появившись у меня самопроизвольно, лишь оно одно помогало мне общаться с миром и в то же время держаться от него на расстоянии.
Как-то утром во время второго года обучения я проснулся неподвижным и не мог пошевелиться. В конце концов я кое-как поднялся. Я выдумал историю о больном дедушке и уехал. Оказавшись дома, я рассказал все отцу. Он был подавлен и растерян. Неделю спустя, немного придя в себя, я вернулся обратно. Значительную часть своей учебы в университете я был подвержен бесконечным колебаниям, переходя от одного страха к другому. Я поочередно боялся то толпы, то нахождения с кем-то наедине, то румянца от смущения на семинаре, то рвоты во время лекций, то излишней потливости… Так или иначе, я стал посещать психолога в студенческом городке. Каким-то образом мне все-таки удалось окончить университет, хотя я так и не получил внятного представления о «профессии». «Как я могу? – говорил я себе. – Я буду продолжать видеться с друзьями, и это все, чем я могу заниматься». По правде говоря, мой разум всегда был парализован страхом, я был слишком напуган, чтобы думать о будущем. Мое беспокойство было связано с боязнью развития. Моя болезнь заключалась в том, что меня насильно толкали в будущее, а у меня не было сил с этим справиться. Ход времени вызывал во мне болезненные ощущения. Я хотел, чтобы оно остановилось или повернуло вспять.
После окончания университета я поселился вместе с двоюродной сестрой и пел на улице под гитару, чтобы иметь средства к существованию, но снова заработал моноцитарную ангину, жутко испугался и вернулся домой. Я периодически устраивался на временную работу и через год начал заниматься продажами – работой, к которой я, как тревожный молодой человек, живущий за счет теперь уже далеких воспоминаний о том, что означает быть уверенным в себе, был плохо подготовлен. Мои родители переехали в Уэльс, и я поселился у бабушки в Лондоне. В ту пору моей матери был поставлен диагноз «вторичный рак» и отпущен всего год жизни. Я поехал к родителям, по дороге гоня машину на большой скорости. Я навестил мать в больнице Уэльса. В тот вечер я поехал покататься и подвергся очередной панической атаке, в результате чего стал задыхаться и не мог двигаться. Мне пришлось остановиться на краю дороги. Я снова перешел на антидепрессанты, и мое душевное состояние немного восстановилось. По природе я не был торговым агентом, но в работе добился определенных успехов. Прогноз болезни мамы стал получше, однако как только она встала на ноги, от сердечного приступа скончался отец. Теперь все тяготы ее болезни легли на мои плечи.
К настоящему времени я прожил в таком состоянии уже шесть лет и более или менее принял это как свою судьбу. Общее состояние духа может быть улучшено с помощью медикаментов, но во мне по-прежнему что-то не так. Разум выходит из-под контроля. Я научился жить в маленьком, строго ограниченном мирке, который мало похож на мое предыдущее существование. Я занимаюсь делом, которое не имеет для меня никакого смысла, и страшно боюсь продвижения вперед. Я научился отключаться, чтобы иметь возможность отделить себя от самого себя. Это большое счастье: самоанализ сведен до минимума, и ты впадаешь в глубокий сон сразу, как только ложишься в кровать. Способность отключаться особенно важна, когда я управляю машиной. Она много раз позволяла мне останавливаться у края дороги, зачастую менее чем за милю от дома, и мгновенно засыпать.
У меня целая вереница подружек. С ними я чувствую себя тревожно и неловко, особенно с теми, которые кажутся мне наиболее привлекательными. Я не осмеливаюсь раскрывать перед ними всю суть своего истинного «Я». Я никого не подпускаю к себе слишком близко, предпочитая заигрывания и короткие романтические связи длительным отношениям.
Несмотря на неимоверные старания, меня все-таки продвинули по работе. В то самое время, когда мама лежала в больнице, я должен был продавать дом в Уэльсе. Это было выше моих сил, я совершенно не мог справиться с этим. Мне было невыносимо оставаться самим собой. Я продолжал считать годы со своей первой панической атаки. «Сколько времени я прожил таким?» После многих лет консультаций я начал ходить к психотерапевту три раза в неделю. Убедившись в неспособности справиться со своими проблемами самостоятельно, я платил небольшую сумму другому человеку, чтобы он находил выход вместе со мной. За те пятьдесят минут, что мы проводили вместе, я полностью фокусировался на своих трудностях. После ухода я снова переставал признавать их, пока мы не встречались вновь. В каждую новую встречу я никогда не помнил, о чем мы говорили раньше.
Время в очередной раз помогло мне прийти в состояние, чем-то напоминавшее нормальное. Чувствуя себя немного лучше, я воспринял продвижение по работе как успех и удивился, что сумел справиться с ответственностью. В конце года мне предложили другую должность – опять повышение. Я согласился, и это событие, совпав с разрывом с первой женщиной, которой я наконец искренне открылся, полностью сломило меня изнутри. Я позвонил своему врачу и спросил его, легко ли попасть в монастырь. Он ответил, что это не особенно просто. Я с трудом продолжал бороться за существование и даже не пропустил ни одного дня на работе, хотя и был уверен, что все наверняка считают меня больным. Но я начал выздоравливать. И как только мне удалось освободиться от зимнего кризиса, меня сократили на работе, и умерла мама. Все это произошло в течение каких-то трех недель. Стоял 2001 год, мне было двадцать восемь лет.
В детстве я постоянно ощущал возможность смерти отца, но гораздо меньше верил в такую возможность для мамы. Когда мы вместе с папой отправлялись куда-нибудь вдвоем, я всегда боялся, что у него начнется сердечный приступ прямо у меня на глазах. Мама же не вызывала у меня беспокойства, пока мне не исполнилось тринадцать. Осознавал ли я в этом возрасте, что родители оба были уже довольно пожилыми людьми? Возможно. Повлияло ли это как-то на меня? Наверное. По правде говоря, какой-то страх расставания жил во мне с очень раннего возраста. Я отчетливо помню, как будто это было вчера, один случай, связанный с моим отцом. Мне было шесть лет. Мы находились в местном газетном киоске – крошечном магазинчике, который в то время напоминал мне пещеру. Мы часто ходили вместе с папой покупать для него кипу газет и сигареты. В этот раз я потерял отца из виду, когда он просматривал газеты. Мне показалось, что я его никогда больше не увижу, поэтому я страшно испугался. Я часто вспоминаю этот случай. Я уверен, что он не связан со страхом быть брошенным, а, скорее всего, стал проявлением болезни. Хотите верьте, хотите нет, но я до сих пор не могу долго находиться в магазине, не видя человека, с которым я туда пришел.
Смерть родителей (особенно мамы) была, конечно, очень болезненна для меня. Кроме того, смерть представляет собой огромную дозу реальности, а поскольку большая часть того, что я ощущал, находилась у меня в голове, а не в реальной жизни, то сосредоточенность на внешнем мире, а не на призрачных тенях, стала для меня облегчением, пускай и небольшим. По словам Уолперта, лучше страдать от горя, чем пребывать в депрессии.
Мне никогда не хотелось, чтобы это было именно так, но именно смерть моей матери привела к невероятному проявлению любви и нежности ко мне со стороны всех, кого я знал. В день маминых похорон, когда мы стояли у могилы и смотрели на венки, я потерял самообладание. Собравшиеся окружили меня, как будто я был бутоном цветка, а они – лепестками, и множество тел удерживало меня от падения. Я никогда не ощущал такой любви, как в тот момент, и она поддерживала меня еще несколько месяцев…
После смерти матери я поселился вместе с одним из своих заграничных друзей. Я слишком много пил и мочился в постель. Я безрассудно растрачивал свое наследство. Я начал писать роман и завел любовную связь с лесбиянкой. Я вернулся домой и стал встречаться с женщиной на четыре года старше меня. Освободившийся от повышенного напряжения на работе и защищенный, казалось бы, непробиваемой денежной подушкой безопасности, я расслабился и, пожалуй, впервые задумался над тем, что же мне все-таки делать со своей жизнью. Я баловался работой в области рекламы, но в итоге устроился торговым агентом в центральной части Лондона. Почти сразу я начал прилагать много усилий, не выдержал и решил встретиться со своим начальником в близлежащем кафе, чтобы отказаться от должности. Он предложил мне посмотреть, как я буду себя чувствовать после выходных.
