Dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь
Нам предстояло еще не раз с удовольствием проводить время в обществе Эдит и ее мужа Рольфа, довольно известного политолога, к которому я сразу же почувствовал симпатию. В Рольфе было то, чем я всегда восхищался в лучших представителях «европейского» типа: это был человек культурный, остроумный, талантливый, начитанный в самых разных областях, очень знающий и с мягкими манерами. Однако в основном именно присутствие Эдит сделало нашу жизнь намного лучше: все наши родные и друзья, познакомившись с ней, моментально успокаивались и переставали волноваться за нас — двух детишек, заброшенных в Германию, — ведь у них есть Эдит!
Пока меня мягко ведут по коридору к четвертой комнате, я пытаюсь понять, как Фигуре удается тянуть меня за руку, ведь по всему остальному выходит, что она - ничто, пустота. Как пустота может кого-нибудь тянуть? Разве что... Я ошарашен этой мыслью...
Что вы видите ?
Чточто ? Я? Что я вижу ? - я медленно всматриваюсь в комнату. Я уже знаю, что увижу что-то необычное и жуткое. Но то, что я вижу, оказывается не столько жутким, сколько ошеломляющим, абсолютно ошеломляющим. На несколько минут я замираю в детском удивлении.
А теперь мы зайдем туда, хорошо ?
Химиотерапию еще не начали, но жизнь идет какая-то странная. Казалось бы, я лежу в больнице и жду, но у меня ни на что не хватает времени! Я пишу письма, читаю романы, читаю свои духовные книги — сейчас это «Исцеление в жизни и смерти» Стивена Левина, — принимаю таблетки, занимаюсь на велотренажере, отвечаю на почту, пишу дневник. Ко мне приходят Кен, Кэти, Эдит, другие люди, я рисую. Это просто смешно. Лишнее доказательство, что времени не хватает никогда. Когда я думаю об этом, мне становится забавно от того, что в этой жизни мне, скорее всего, явно не хватит времени. Иногда я чувствую себя вполне оптимистично, а иногда мне становится страшно — ведь это все правда, я могу умереть в течение года.
Только что я выходила из палаты и наткнулась на группу людей; у них у всех были заплаканные, красные глаза. Кто знает, какие новости о своих родных или друзьях они узнали? Но зрелище очень печальное. Молодой человек обнимает женщину — наверное, жену или возлюбленную, и у обоих распухшие красные глаза. Другая женщина, перегнувшись через стол, обнимает женщину в зеленом больничном халате, и обе плачут. Еще три человека сидят за столом, и у всех троих распухшие красные глаза. Вот первая благородная истина: в мире существует страдание.
Я прочитала статью в «Ньюсуик» о праве на смерть. Эта тема интересовала меня давно, еще до того, как я заболела раком. Столько времени, материальных затрат и страданий — настоящих страданий — расходуется на то, чтобы героическими усилиями поддерживать в человеке жизнь, но при этом сама такая жизнь не стоит того, чтобы ее проживать. Я надеюсь, что, когда пробьет мой час, я умру в хосписе без каких-то невероятных мер по поддержанию жизни, и физическая боль будет вполне терпимой. На следующий день я сказала Кену, что хотела бы попросить у доктора Шейефа кое-каких таблеток, — просто чтобы знать, что они при мне.
Я хочу, чтобы моя воля к жизни была сильной, я хочу как можно больше времени прожить без этого кошмара, поэтому мне надо работать с предельной сосредоточенностью, самоотдачей, ясным пониманием и концентрацией, прилагать усилия в нужном направлении и одновременно оставаться безучастной к результату, каким бы он ни был. Боль — не наказание, смерть — не поражение, а жизнь — не награда.
Получила очень милое письмо от Лидии. То, что она написала, искренне тронуло меня: «Если Господь призовет тебя, если это тебе суждено, я знаю, что уйти из жизни ты тоже сумеешь достойно». Если я не выкарабкаюсь, то умру достойно. Я тоже на это надеюсь. И все же иногда мне кажется, что окружающие будут судить, победила я или проиграла, на основе того, сколько я проживу, а не того, как я проживу. Разумеется, я хочу жить долго, но если мне отпущен короткий срок, я не хочу, чтобы меня считали побежденной. Поэтому так прекрасно то, что было написано в письме.
Я начала медитировать как минимум дважды в день: випассана утром и тонглен Ченрезик вечером. Я стараюсь заниматься визуализацией три раза в день. Сейчас я делаю это все, чтобы доказать себе, что я не настолько ленива, чтобы не делать то, что может мне помочь. Усилилось мое убеждение: все это в моей жизни надолго, но опять-таки надеюсь, что я безучастна к результату. Я просто хочу укрепить свою веру в себя, прославить свой дух, совершить жертвоприношение.
Несмотря на тяжелейшие обстоятельства, не прошло и недели с нашего приезда, как к Трейе вернулось спокойное и даже веселое настроение, — и об этом часто говорили врачи, медсестры и многочисленные посетители. Люди начали подолгу задерживаться в ее палате только ради того, чтобы приобщиться к радости, которую она буквально излучала. Порой было нелегко улучить время, чтобы побыть с ней наедине!
Меня саму удивляет, как быстро я оправилась после дурных известий, насколько я готова жить с тем, что у меня происходит. Без сомнений, дело в медитации. В первую неделю после страшного известия я была просто вне себя. Я позволила излиться всему, что готово было излиться, — ярости, страху, гневу, тоске. Все вышло наружу, очистив меня, и тогда я снова стала жить с тем, что есть. Если дела обстоят именно так — пусть это случится. Мне кажется, что это не отрицание неизбежного, а готовность принять — хотя кто знает? Может быть, я обманываю себя? Все тот же тихий голос говорит: Трейя, тебе надо больше волноваться. Но это тусклый голос. Он звучит, но сейчас ему трудно привлечь внимание публики.
А правда состоит в том, что я невероятно счастлива: из-за того что у меня такая семья, такой муж, такие удивительные друзья. Просто не верится, как прекрасна моя жизнь! За исключением этого проклятого рака.
Сказала Кену, что сама этого не понимаю, но мой дух бодр, настроение отличное, я наслаждаюсь жизнью, мне нравится, как за окном поют птицы, мне нравится, когда в клинику приходят люди. У меня не хватает времени на все мои дела. Я наслаждаюсь каждым днем, мне не хочется, чтобы он заканчивался. Я этого не понимаю! Может быть, мне осталось жить меньше года! Но зато послушайте, как поют птицы!
Наконец, нам сказали, что химиотерапия начнется в понедельник. В день первой процедуры я неловко сидел на велотренажере, а Кэти — в углу. Трейя была абсолютно расслабленной. Желтая жидкость стала медленно капать в ее руку. Прошло десять минут. Ничего. Двадцать минут. Ничего. Полчаса. Ничего. Не знаю, чего мы ждали, — может быть, что она взорвется или чего-нибудь вроде этого, слишком уж мы были напуганы рассказами, которыми нас кормили в Штатах. Всю прошлую неделю люди звонили с пожеланиями, в которых чувствовались прощальные нотки: все были уверены, что химиотерапия убьет ее. И это действительно было крайне сильное и агрессивное лечение, во время которого уровень лейкоцитов порой падает до нуля! Но в клинике были разработаны такой же силы препараты-«спасатели», снимающие большую часть негативных последствий. Об этом наши американские врачи, естественно, не упоминали. В общем, Трейя решила, что все это пара пустяков, и преспокойно начала обедать.
Что ж, после первой процедуры прошло уже несколько часов, а я чувствую себя великолепно! Есть легкая сонливость из-за антирвотного, но я даже передать не могу, насколько это легче, чем адриамицин. Я даже поела, пока в меня вливали химиотерапевтические препараты...
Сегодня была вторая процедура, и я снова чувствую себя превосходно. Начала пятидесятиминутную тренировку на велосипеде. Думаю, они вовремя ввели свои препараты-«спасатели». Браво им! Браво! Браво! Браво! Но как же я дико зла на всех американских врачей, которые, толком ничего не зная об этом лечении, забивают нам головы садистскими картинками. Впрочем, ладно: все хорошо, что хорошо кончается. А я чувствую себя отлично, совершенно здоровой. Вот так, запросто!
Янкер-Клиник, 26 марта 1988 года
Дорогие друзья!
Не знаю, как отблагодарить каждого из вас за ваши прекрасные и неожиданные открытки, письма и телефонные звонки... Это прекрасно — чувствовать такую сильную поддержку, словно плаваешь в удивительно теплых, мягких, ласкающих океанских волнах. Каждая открытка, каждый звонок вливаются в этот теплый, восхитительный океан.
В этом океане любви у меня есть много очень важных источников поддержки. Один из них — Кен, который был идеальным мужчиной-сиделкой, — а эта работа всегда нелегкая и редко оцениваемая по достоинству. Он выполняет мои поручения, держит меня за руку, развлекает меня, мы с ним ведем важные беседы — попросту влюблены друг в друга, как и все это время. Другой источник — мои родные, любовь и поддержку которых трудно сравнить с чем-либо еще. Мои мама и папа встретили нас в Сан-Франциско, куда я приезжала за запасом костного мозга перед отъездом в Германию (на тот случай, если он мне понадобится для дальнейшего лечения); моя сестра Кэти пробыла здесь десять дней и помогла нам обустроиться. Родители сейчас в Германии и планируют общее путешествие, когда у меня восстановится уровень лейкоцитов; другая моя сестра, Трейей, и ее муж Майкл встретят нас в Париже и поедут с нами в Бонн к началу второго цикла лечения. Не могу не упомянуть замечательных родителей Кена — Кена и Люси, которые окружили меня поддержкой и любовью. А еще прекрасные люди из ОПРБ, и особенно Вики, которая достала для меня запас костного мозга и собрала информацию по всем фронтам. Еще — мои замечательные друзья в Аспене и Боулдере, мои любимые друзья по Финдхорну, которые рассыпаны по всему миру... Мне очень-очень повезло...
