Бхагаван Раджниш - Великий путь. Вечное пламя
Проститутка согласилась:
- Легко.
Он пришла к хижине святого и постучалась. Монах открыл дверь. Она вошла, тут же скинула с себя халат и оказалась совершенно голой, потому что под халатом ничего не было.
Монах закричал:
- Что ты делаешь?!
Он весь задрожал, затрясся, и прежде, чем проститутка успела хоть словом обмолвиться, он выбежал из хижины. Тогда она вернулась к умирающей женщине и все ей рассказала:
- Ничего особенного и не случилось. Он открыл дверь, я скинула халат. Он начал дрожать, закричал: «Что ты делаешь?! Чего тебе надо?!» и убежал в лес.
И женщина вздохнула:
- Я растратила все мои годы на этого болвана. Возьми деньги и сделай для меня кое-что еще - я дам тебе все, что пожелаешь: сожги эту его дурацкую хижину!
Религии заставляют монахов и монахинь жить раздельно. Если почитать их писания, то можно встретить немало забавного. Например, прежде, чем куда-либо сесть, джайнский монах обязательно спросит: «Сидела ли здесь женщина?» Если сидела, то прежде, чем сесть на это место, нужно подождать девять минут. Уж не знаю, откуда они взяли эти девять минут! Потом он почистит седалище своей маленькой шерстяной щеточкой, чтобы, не дай бог, не раздавить какую-нибудь букашку-таракашку, и только затем расстелет бамбуковую подстилку и наконец сядет.
Я спрашивал джайнов:
- Почему именно девять минут?
Мне отвечали:
- После женщины на месте, где она сидела, на девять минут остаются ее вибрации, и они могут потревожить монаха.
Я изумлялся:
- Что же это за монахи такие? Обычных людей не тревожат никакие вибрации, а монахов, видите ли, тревожат? Все это лишь свидетельствует о том, что они постоянно думают о сексе.
Уже доказано, что обычный мужчина думает о женщине, по меньшей мере, один раз за девять минут. Наверное, тысячи лет назад эти люди вычислили иначе - что в течение девять минут сохраняется опасность. Но вся опасность не в женских вибрациях, а в мужском уме. Каждый мужчина на протяжении всего дня каждые девять минут, по крайней мере, однажды думает о женщине. Женщина в этом плане намного духовнее: она думает о мужчине один раз за восемнадцать минут - духовнее в целых два раза.
Основная причина разделения мужчины и женщины была в том, что одним этим приемом убиралось с глаз долой сразу множество проблем. В противном случае, с ними было бы много возни. Но даже если и спрятать все проблемы одним махом, то все равно они не будут вырваны с корнем. Серьезность религиозных людей не имеет ничего общего с духовностью; серьезность просто указывает на то, что они живут в отрыве от своих сердец.
Совсем недавно в суде Германии мы выиграли дело против правительства. Правительство пыталось доказать, что я нерелигиозен, потому что на одной пресс-конференции я сказал, что я несерьезный человек. Они доказывали, что религиозный человек обязательно должен быть серьезным. Это ведь взаимосвязанные вещи: если человек заявляет, что он несерьезен, то как он может быть религиозным?
Если оглядываться на прошлое, то прокурор был прав. Все религиозные люди были серьезными ребятами. Но судья, кажется, читал мои книжки, потому что в его заявлении говорится, что поскольку слова были взяты из пресс-конференции, неизвестно, что я имел в виду, говоря, что я несерьезный человек. Судья сказал: «Докажите это по его книгам; и даже если он и утверждает, что он несерьезен, то это не имеет значения, потому что его учения, однозначно, религиозны. Он учит, что человек - это не только тело, что человек - это не только ум, что человек - это трансцендентальное духовное существо», - тут он прямо процитировал из моей книги и особо подчеркнул: «трансцендентальное духовное существо». И, следовательно: «Это достаточное доказательство его религиозности и религиозности его учеников. Слова, произнесенные на пресс-конференции, в расчет не принимаются». И он вынес решение в нашу пользу, но вот факт: прокурор хотел доказать, что несерьезный человек не может быть религиозным.
Если бы я был на месте судьи, то я не стал бы приводить никаких цитат, а оспорил бы само утверждение и доказал бы, что религиозность и серьезность, на самом деле, не могут идти в ногу, потому что серьезность - это болезнь, болезнь души, а когда душа больна, то о какой духовности можно говорить? Религиозный человек должен радоваться, изливаться юмором, смехом, любовью.
Несерьезность - это, вне всяких сомнений, один из самых наших значимых вкладов. Против несерьезности выступят традиции и религии всего мира, потому что так мы оспариваем их тысячелетние заблуждения - а это больно ранит их эго.
Они, скорее, уничтожат нас, нежели смирятся с фактом, что духовность должна быть полна смеха, юмора, игривости, потому что так не будет никаких волнений, никаких проблем, никаких мучений, так человек расслабится и отпустит себя навстречу существованию.
Ради чего быть серьезным?
Но несерьезность перечеркивает все прошлое. Однако я выступаю против прошлого не только в этом вопросе. Я критикую историю со всех сторон потому, что в прошлом царил патриархат, и все правила устанавливали только мужчины, ни в чем не оглядываясь на женщин.
Женщин вообще не принимали во внимание, но вся беда в том, что если мужчина не принимает женщину во внимание, то так он сам режет себя напополам; стоит ему отречься от женщины вовне, как он тут же отречется и от женщины внутри себя - и вот вам готовый шизофреник, а никакое не духовное существо. Ему нужна не паства, а психиатр.
Вопрос второй:
Возлюбленный Ошо,
Одно из самых важных проявлений мастера заключается в его умении дарить. Более того, сам мастер по своей сути и есть постоянное дарение. Мне кажется, что часть умения быть учеником — если не все умение целиком — в свою очередь, заключается в умении принимать... принимать внимание мастера, но не как пищу для эго, а как питание чего-то более сущностного... видеть, что когда тебе кажется, будто тебе чего-то недодали, то это твое неумение принимать. Способность принимать означает умение принимать наставление — когда ты сходишь с пути - со здоровой скромностью, но не с болезненным отсутствием самооценки... быть способным принимать не всегда то, что хочется, но то, что требуется.
Ошо, не мог бы ты поговорить об умении принимать как о вкладе ученика в отношения с мастером?
Это правда, что сами отношения мастера и ученика - это целая наука. Со стороны мастера - это способность вливать в ученика все, что сам мастер получает от существования. Он не источник, он лишь проводник, полый бамбук: ведь если из стебля бамбука вырезать дудочку, то это не значит, что бамбук заиграет музыку - музыка придет откуда-то еще. Мастер - это полый бамбук, бамбуковая дудочка. Он играет своим ученикам музыку божественного.
Умение ученика - это умение впитывать, принимать, но ни в коем случае не требовать - и здесь есть четкое разграничение. Ученик обязан увидеть эту границу.
Недавно Амийо прислала вопрос: «Ошо, когда ты смотришь на меня, я чувствую огромную радость. Но когда не смотришь, мне очень грустно». Она честно признается, но нужно понимать, что так вы возлагаете на меня обязательства: что я непременно должен смотреть на каждого, потому что иначе вам всем будет грустно, - так вы сажаете меня в тюрьму, лишаете меня даже моей свободы.
Когда я смотрю на вас - радуйтесь. Вас много, я один. Иногда я могу пропустить кого-то из вас. Но вам не надо пропускать меня.
Одна суфийская поговорка гласит, что глаза ученика всегда должны смотреть на мастера - это совершенно необходимо. Но глаза мастера не могут смотреть сразу на всех учеников - это тоже естественное условие. Учеников может быть тысячи - так и есть; так что радуйтесь не только, когда я вижу конкретно вас - радуйтесь, когда вы сами видите меня. Так вы сохраните независимость, свободу, и меня оставите свободным, потому что, в противном случае, вы будете на меня давить.
И я не смотрю ни на кого конкретно с каким-то особым умыслом. Мои глаза двигаются точно так же, как и мои руки: по собственной воле, в зависимости от того, что и как им нужно выражать. Но сам я не ничем не двигаю, ничего не делаю ни руками, ни глазами.
Ученик должен учиться принимать. Я открыт всем, без оглядки на чью-либо пригодность; заслуживаете вы или не заслуживаете - это не важно. Будьте же и вы открыты и чувствительны, чтобы быть способными принимать, и когда я смотрю на кого-то из вас - радуйтесь; но не грустите, когда я смотрю в другую сторону. Не ставьте передо мной невыполнимых задач.
Вот, например, Кавиша сидит в таком месте, что для того, чтобы увидеть ее, мне пришлось бы сделать усилие, поэтому, естественно, я не буду смотреть на нее. Она должна это понимать - и она понимает. Тот, кто сидит прямо передо мной, тот, понятно, видит больше других, но это не значит, что он заслуживает больше - он просто занял положение напротив меня.
