Эрнст Шумахер - Малое прекрасно. Экономика для человека. Карта для заблудившихся.
В поисках ответа на этот вопрос мы вновь обращаемся к отцу современного прогресса, Декарту. Самоуверенности ему было не занимать. Он писал: «В своей книге я изложил истинные принципы, при помощи которых достижима высочайшая степени мудрости, составляющая высшее благо человеческой жизни. До сих пор у человечества были лишь гипотезы, но никогда не было несомненного знания чего бы то ни было… Но теперь человек повзрослел и становится полноправным хозяином своей жизни, способным все познать при помощи интеллекта». Так Декарт заложил основы «восхитительной науки», построенной на «самых очевидных и простых идеях, что могут быть непосредственно продемонстрированы»[146]. А что же, в конце концов, наиболее очевидно, просто и может быть непосредственно продемонстрировано? Именно количественные показания приборов, столь любимые сэром Артуром Эддингтоном[147].
Зрением, ограниченным одним глазом, не различающим цвета, как низшим, самым внешним и поверхностным (то есть различающим лишь поверхности) органом человеческого познания, равно как и способностью считать, обладают в равной мере все нормальные люди. Стоит ли говорить, что понимание значения таким образом полученной информации требует более высоких, а значит более редких, способностей ума. Но не в этом дело. Дело же в том, что любую выдвинутую (быть может, гениальным человеком) теорию может «проверить» каждый, кто готов потратить определенное количество времени и сил. Знание, получаемое через показания приборов, таким образом, является «всеобщим достоянием», доступным каждому, точным, несомненным, легко проверяемым, легко передаваемым и, самое главное, практически неокрашенным какой бы то ни было субъективностью наблюдателя.
Я уже упоминал, что зачастую чрезвычайно сложно добраться до голых фактов, не смешанных с мыслями, исходными предположениями и установками наблюдателя. Но что может добавить ум наблюдателя к показаниям прибора, не различающего цвета и объема? Что может добавить ум к счету? Ограничиваясь этим способом наблюдения, мы действительно устраняем субъективность и достигаем объективности. Но одно ограничение влечет за собой и другое: да, мы достигаем объективности, но обрести знание объекта в его целостности нам не удается. Используемые нами инструменты выявляют только «низшие», самые поверхностные аспекты наблюдаемого предмета; все, что наполняет этот предмет смыслом, делает его значимым и интересным человеку, ускользает от нас. Не удивительно, что при таком способе наблюдения мир предстает «безжизненной пустыней», в которой человек — причудливая ошибка Космоса без всякого значения.
Декарт писал:
Я понял: мне следует начать с того же, чем занимаются математики, ибо только они сумели найти доказательства… При помощи длинных цепочек простейших и легчайших умозаключений математики приходят к самым сложным доказательствам. Это навело меня на мысль, что все предметы, доступные человеческому познанию, следуют друг за другом таким же образом и… нет предметов столь удаленных, чтобы их нельзя было достать, или столь скрытых, чтобы их нельзя было открыть[148].
Очевидно, что в математическую модель мира, о которой мечтал Декарт, укладываются лишь те аспекты реальности, которые можно представить в виде взаимосвязанных количественных показателей. Столь же очевидно, что хотя чистого количества не существует, количественные характеристики имеют наибольший вес на низшем Уровне Бытия. По мере продвижения вверх по Лестнице Бытия важность количества снижается, а значение качества увеличивается, и за построение математической модели приходится платить потерей качественных характеристик, имеющих наибольшее значение.
Променяв «самое приблизительное знание высшего» (Фома Аквинский) на математически точное знание низшего, на «знание самое желанное и полезное в мире» (Кристиан Хугенс, 1629–1695), западная цивилизация перешла от «науки понимания» к «науке манипуляции». Первая служила просвещению и «освобождению» человека, вторая — достижению власти. «Знание — это власть», — сказал Фрэнсис Бэкон, а Декарт пообещал, что человек станет «хозяином и властелином природы». Усложняясь и развиваясь, «наука манипуляции» почти неизбежно переходит от манипуляции природой к манипуляции человеком.
«Науку понимания» часто называли мудростью, а термином «наука» обозначали «науку манипуляции». Такое различие проводили многие философы, в том числе и Святой Августин. Этьен Гилсон так излагает его мысли:
Истинное отличие одной науки от другой заключается в природе их предметов. Предмет мудрости таков, что требует от человека проявления высших способностей разумения, и хотя бы по этой причине его нельзя использовать во зло; предмет же науки по причине своей материальности постоянно рискует попасть в когти алчности. Отсюда можно провести различие между наукой, подчиненной алчности (а это неизбежно, когда наука становится самоцелью), и наукой, служащей мудрости и направленной на достижение высшей добродетели[149].
Это различение чрезвычайно важно. «Наука манипуляции», подчиненная мудрости, то есть «науке понимания», являет собой ценнейший инструмент, использование которого не может принести вреда. Но люди перестали стремиться к мудрости, и наука манипуляции уже давно вышла из ее подчинения. Такова история западной мысли со времен Декарта. Старая наука, «мудрость» или «наука понимания» была устремлена в основном «к высшей добродетели», то есть к Истине, Добру, Красоте, знание которых приносит счастье и спасение. Новая наука в основном направлена на достижение материальной власти. Со временем эта тенденция приобрела такой размах, что усиление политической и экономической мощи теперь считается основной задачей и главным обоснованием расходов на научную работу. Старая наука рассматривала природу как творение Бога и Мать человека; новая наука склонна смотреть на природу как на врага, которого необходимо покорить, или на ресурс, подлежащий разработке и эксплуатации.
Но самое большое и значимое отличие между двумя науками — это их взгляд на человека. «Наука понимания» видела человека созданным по образу Бога, венцом творения, и следовательно «хранителем» мира, ибо noblesse oblige. Для «науки манипуляции» человек всего лишь случайный продукт эволюции, высшее коллективное животное и предмет изучения теми же методами, которыми «объективно» изучают и другие феномены в этом мире. Мудрость — это знание, которое можно приобрести только через подключение высших и благороднейших сил разума. В «науке же манипуляции», напротив, для получения знания достаточно использовать лишь способности, доступные каждому (кроме изувеченных калек), в основном считывание показаний приборов и счет. Нет никакой надобности понимать, почему работает та или иная формула, для практических целей вполне достаточно знать, что она действительно работает.
Таким образом, эти знания являются публичными: их можно описать в точных общепринятых терминах и сделать понятными для любого человека. Если эти знания описаны правильно, то доступ к ним открыт любому. Знания, относящиеся к более высоким Уровням Бытия, не могут быть столь же доступными и «открытыми» просто потому, что их невозможно описать в терминах, которым бы соответствовал каждый. Считается, что «научными» и «объективными» можно назвать лишь знания, открытые публичной проверке на истинность; все же другие отбрасываются как «ненаучные» и «субъективные». Это совершенно ненадлежащее использование терминов «субъективный» и «объективный», ибо любое знание «субъективно», поскольку может существовать только в уме человека. Разделение же знания на «научное» и «ненаучное» только сбивает с толку, поскольку в отношении знания справедливо говорить лишь о его истинности.
С уничтожением остатков «науки понимания», или «мудрости», в западной цивилизации быстрое и постоянно ускоряющееся накопление «знания манипуляции» становится все более опасным. Теперь мы слишком умны, чтобы выжить без мудрости, и дальнейшее увеличение нашей учености не принесет никакой пользы. То, что научные интересы человека обращены почти исключительно к «науке манипуляции», имеет, по крайней мере, три очень серьезных последствия.
Во-первых, пренебрегая изучением таких «ненаучных» вопросов, как «В чем смысл и цель существования человека?» «Что — добро, и что — зло?» и «Каковы непреложные права и обязанности человека?» цивилизация неизбежно погрязает в муках, отчаянии и неволе. Здоровье и благополучие людей постоянно ухудшается, несмотря на рост уровня жизни и успехи «здравоохранения» в продлении их жизни. Дело ни много, ни мало в том, что «не хлебом единым жив человек».
