Радханатха Свами - Путешествие домой
Это был величественный мужчина с обритой головой. На нем были одежды шафранового цвета, и казалось, что от него исходит сияние. Он не шел, а плыл, как лебедь, и в его жестах чувствовалась царственная уверенность. При этом в манерах его читались скромность и смирение, как если бы он видел Бога повсюду, куда ни бросит взгляд.
Поприветствовав аудиторию сложенными вместе ладонями, он сел на приготовленное для него кресло. Мне из дальнего конца пандала было почти не видно его. С одной стороны, я очень хотел окатиться поближе к сцене, но, с другой, мне было неловко взять и сесть прямо перед кем-то. По сцене взад и вперед ходил какой-то человек и делал снимки фотоаппаратом. Гуру подозвал его и что-то сказал ему на ухо. Ученик повернулся к огромной толпе и начал пристально всматриваться в нее, пока не отыскал нужного ему человека. Он стал подавать ему знаки, приглашая на сцену, но никто так и не вышел, поэтому он сам спустился и стал пробираться сквозь десятитысячную толпу сидевших на земле людей. К моему немалому изумлению, этот человек, пройдя через весь пандал, подошел прямо ко мне. С невозмутимой улыбкой он обратился ко мне: «Шрила Прабхупада хочет, чтобы ты сидел рядом с ним на сцене».
Ошеломленный, я пробормотал: «Откуда он меня знает?»
Вместо ответа человек просто взял меня за руку и повел за собой через толпу на сцену. Там он подвел меня к гуру, безбрежная улыбка которого наполнила мое сердце радостью. Не знаю почему, но мне показалось, что я знаком со Шрилой Прабхупадой уже давно. Он сидел, скрестив ноги и выпрямив спину. Его монашеские одежды из ткани шафранового цвета лежали аккуратными складками. Жестом он любезно пригласил меня располагаться рядом. Я сел на застеленную ковром сцену и с благоговением воззрился на Шрилу Прабхупаду. В ответ он бросил на меня мимолетный взгляд своих больших и добрых глаз, который проник мне в самую душу. Его кожа отливала бронзой, нос был широким и округлым, а мочки ушей — большими, как у Будды. На висках его недавно обритой головы виднелись короткие седые волосы, а лоб украшали две вертикальные линии из желтой глины, указывающие на принадлежность к традиции бхакти-йоги. По обе стороны от носа пролегали глубокие складки, достигающие уголков крупных, выпуклых губ.
Его последователи в чистых и опрятных одеждах самозабвенно танцевали и пели, и я, глядя на них, вспомнил о том, как неприглядно выглядит моя одежда, дырявая и потемневшая от речного ила. У мужчин, танцевавших на сцене, были тщательно выбритые лица и головы, а я даже не мог вспомнить, когда последний раз брился, не говоря уже о том, чтобы стричь или расчесывать волосы. После ежедневных омовений в реках и илистых озерах я, по сравнению с ними, наверное, выглядел настоящим грязнулей. Все время, пока они с ликованием пели и танцевали, я сидел молча. Привыкнув жить в безлюдных лесах, я неожиданно для себя оказался на сцене, под взглядами десятков тысяч человек. Я почувствовал себя не в своей тарелке и смутился настолько, что готов был тихо встать и уйти, но тут Шрила Прабхупада одарил меня такой ободряющей и полной любви улыбкой, что я сразу ощутил себя как дома. Почему он пригласил меня сесть рядом? Именно меня из всех присутствующих?
Пока я ломал голову над этой загадкой, Шрила Прабхупада взял маленькие латунные тарелочки и стал отбивать на них ритм, изящно двигая пальцами. Покачиваясь в такт музыке, он низким голосом запел: «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе/Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе».
Я остолбенел от неожиданности. Я не верил своим ушам: Шрила Прабхупада пел ту самую мантру, которую я услышал в песне матери-Ганги. Сколько раз произносил я эту мантру с тех пор, как в Ришикеше река открыла ее мне! По коже у меня побежали мурашки, тело задрожало, а сердце застучало, как барабан. Сквозь пелену навернувшихся слез я неотрывно смотрел на Шрилу Прабхупаду, который сидел, плотно закрыв глаза и нахмурив брови. Когда он пел, губы его изгибались дугой, звуки мантры слетали с его уст, и вслед за ним мантру пели все, кто был в пандале. На сцене последователи играли на традиционных барабанах, тарелочках и гонгах, и весь шатер заполнился священными звуками.
Закончив петь, Шрила Прабхупада прокашлялся и звучным голосом стал объяснять в микрофон значение этой мантры:
«Мы поем Маха-Мантру, великую песнь освобождения».
Он объяснил, что Харе — это обращение к Радхе, — божественной энергии Господа, Его вечной супруге: «Она дарует любовь к Богу и является ее источником. Кришна — это имя Бога, которое означает „всепривлекающий“. А имя Рама указывает на то, что Господь — Верховный Наслаждающийся, дарующий неиссякаемое блаженство тем, кто служит Ему с любовью». Затем он стал говорить о том, что трансцендентный звук очищает сердце от корыстных желаний, пробуждает дремлющую в нас любовь к Богу и дарует духовное счастье.
«Произнося Маха-Мантру, — продолжал Шрила Прабхупада, — мы молим Господа: „Пожалуйста, навеки займи меня полным любви служением Тебе“».
Я мысленно перенесся в Гималаи, на облюбованный мною камень посреди Ганги. Теперь все встало на свои места. Это были имена того прекрасного юноши с кожей синего цвета, играющего на флейте. Юноши, который пришел ко мне в виде картины. Он был Самим Богом в одной из Своих ипостасей. Все это время я повторял Его имена и медитировал на Его изображение, даже не подозревая о существовавшей между ними связи. И сейчас Шрила Прабхупада всего в нескольких простых фразах дал ответ на загадку, над которой я безуспешно бился все это время. Мне оставалось лишь изумляться тому, какой необычный оборот приняли мои духовные поиски.
Блаженно улыбаясь, я снова сосредоточился на том, что говорил Шрила Прабхупада. Он с большой убежденностью объяснял, что истинная религия не принадлежит какой-либо касте или вероисповеданию, ибо заложена в самой природе живых существ. Любить Бога — наша природа, однако когда-то, в незапамятные времена, мы предали эту любовь забвению. Для того чтобы душа испытала полное удовлетворение, любовь к Богу должна быть бескорыстной и безусловной. «Мы вечные души, — сказал он, — но в невежестве своем считаем себя нашим бренным телом». Потом он стал говорить о том, что причиной всех страданий стало забвение наших отношений с Богом и что эти отношения можно с легкостью восстановить, повторяя имена Бога. Голосом, в котором звучало неподдельное сострадание, он призывал слушателей серьезно отнестись к его словам.
«Метод, который позволяет возродить дремлющую в нас любовь к Богу, называется бхакти-йогой».
Пока Шрила Прабхупада говорил, какой-то голос в глубине моего сердца произнес: Это твой гуру. Но мой ум, отказавшись принять это, вступил в схватку с сердцем:
Я уже встречал много святых и гуру раньше, и встречу их еще в будущем. Нет смысла торопиться. Ведь это самое важное решение в жизни. Я должен быть абсолютно уверен в правильности своего выбора, прежде чем смогу посвятить жизнь какому-то пути.
В схватке победил ум, и я, все еще сбитый с толку, отверг идею о том, что уже готов выбрать гуру.
После лекции Шрила Прабхупада, уже уходя, остановился прямо передо мной. Вокруг нас собралась шумная толпа, и от охватившего меня волнения мой ум разрывался на части. Я непроизвольно упал на колени и протянул руку, чтобы коснуться стоп Шрилы Прабхупады. Тут же прозвучал грозный окрик: «Никому не позволено прикасаться к стопам Прабхупады!» Сгорая от стыда, я отдернул руку, но Шрила Прабхупада пристально посмотрел мне прямо в глаза. Я понял, что он ощутил всю боль моего стыда и почувствовал ответственность за резкость своего ученика. Я ощутил волну любви и заботы, исходившую от него. Ослепительно улыбнувшись, он негромко сказал: «Тебе я разрешаю коснуться моих стоп». Чувствуя облегчение, я, польщенный, принял на голову пыль с его стоп. Он ласково потрепал меня по голове и пригласил сидеть рядом с ним на сцене каждое утро и вечер. От такой доброты я лишился дара речи.
После лекции на следующее утро я встал в огромную очередь за популярной индийской сладостью — халавой. Я ничего не ел уже почти сутки и потому был очень голоден. Когда примерно через час подошла моя очередь, я получил тарелку из листьев, полную только что приготовленной дымящейся, горячей халавы. Это было настоящим благословением! Не в силах больше терпеть, я уже готов был приступить к еде, но в этот самый миг кто-то подошел ко мне сзади и неожиданно выхватил у меня из рук тарелку. Что это такое? У меня тут же скрутило желудок, и кровь вскипела от ярости.
Обернувшись, я увидел того самого человека, который днем раньше провел меня на сцену, — его звали Гурудас. Не выпуская из рук мою халаву, он спросил:
«Ты что, собрался это есть?»
