Элдерсон Дуг - Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли
Кстати, мое самое первое воспоминание в жизни связано как раз с Паной. Мне было три года. Я бродил по дому. Мой дед лежал на кровати. Ему нездоровилось, и я старался не шуметь. Тогда я еще не понимал, что он умирает.
В какой-то момент я молча прошел мимо него, и наши глаза встретились. Дед слабо улыбнулся. Он захватил меня своим взглядом, и тогда — мне было всего три года! — я ощутил его любовь.
Говорят, что самое первое воспоминание обычно позитивно. Мое воспоминание относится к тому моменту, когда старик и младенец в последний раз посмотрели друг другу в глаза, удаляясь друг от друга в разных направлениях. Это воспоминание о деде было единственным, но символизм нашей встречи проявлялся впоследствии снова и снова, когда старое встречалось с новым, проникаясь взаимоуважением и любовью.
Пока мы ехали по шоссе, дорога извлекала из глубин моей памяти и другие воспоминания. В 1984 году в рамках трансконтинентального похода во имя Земли мы пересекли Иллинойс именно по этому шоссе. По этому же маршруту когда-то совершалась миграция бизонов. Я и тогда подумывал свернуть в Пану, но не хотел бросать группу. За пять месяцев путешествий мы срослись в плотный клубок, сплетенный из двадцати пяти человеческих жизней.
Во время этого похода мы пережили удивительное, волшебное чувство единства и гармонии с Землей и друг с другом. Было очень хорошо. Мы делились друг с другом едой, помогали, когда кто-то уставал или терял настрой, и вежливо и с пониманием закрывали уши, чтобы не слышать по ночам того, что предназначено только для двоих. Но к этому единству и взаимопониманию мы шли долго, и шли мы через тернии межчеловеческих отношений. Мы преодолели немало трудностей, за что и были вознаграждены.
Проходя через Иллинойс, мы ночевали в городских парках, на церковных подворьях и вспаханных полях. Мы двигались словно по пестрому одеялу, расшитому лоскутами полей, деревьев и городов вроде Ливана, Одина и Салема. Хоть здесь и не было прерий, общий пейзаж выглядел крайне живописно: силосохранилища, амбары и белокаменные фермы, общим элементом которых было большое, как бы приглашающее гостей, крыльцо. Люди здесь отличались дружелюбием. Первые намеки на осень коснулись земли. Казалось, что даже пешком мы идем через Иллинойс слишком быстро. В моем путевом журнале сохранилась запись тех дней:
09.09.84: мы остановились на ночлег в парке «Лайонс Клаб» в городе Саммерфилд. Как хорошо, что там оказалась открытой беседка. Начинается буря. Военный с ежиком на голове — управляющий парком. Он не согласен со многими нашими взглядами, однако поддерживает закон, в соответствии с которым нужно стремиться к открытому диалогу между людьми. Вполне понятно, что некоторые члены клуба «Лайонс» просто опасались вандализма, и потому выступали за запрет нашего здесь пребывания. Но этот человек смело защищал нас. Он развеял их страхи и сомнения, проведя с нами всю ночь под дождем с кружкой кофе в руках. «Я с ними разберусь, — сказал он. — Они изменят свое мнение». Его, как и многих других, удивляло то, что мы шли через восточный Сент-Луис и стремились заявить об этом. Для нас же образ восточного Сент-Луиса был воплощен в рукопожатии, к которому стремились несколько наших спутников.
Через два дня после этой записи я несколько иначе изложил суть того опыта:
Семь месяцев ходьбы — что это? Сморщенные, мокрые стопы. Стоптанные, изнемогающие от жара стопы. Стопы, которые превращаются в глыбы льда. Стопы, источающие запах. И это удовольствие от массажа ног, тепло объятий, десятков объятий, приятное чувство усталости под конец дня и радость каждого утра. Мы болтали в крохотном кафе в небольшом городке о нечистоплотности мегаполисов. Мы в полной мере испытали на себе смену времен года, нас разрывало от чувства безграничной свободы, мы играли, словно дети, мечтали, преодолевали страхи и ограничения и чувствовали, что можем помочь этой планете — стоит лишь открыться другим людям, избавиться от личного эмоционального мусора. Я нашел уединение на пустынных просторах страны. Я испытал трудности преодоления препятствий. И нашел уют в кругу друзей. Однажды эти семь месяцев, которые казались мне семью годами, станут еще одним ценным воспоминанием, и я буду только удивляться — куда ушло время, когда успело...
Для многих культур считается вполне обычным начинать какое-то масштабное дело, руководствуясь полученным однажды откровением — и только в западном обществе это что-то из ряда вон выходящее. И вот теперь, путешествуя по Иллинойсу спустя девятнадцать лет, я шел по зову другого своего видения, пришедшего ко мне в виде яркого сна. Я искал горы там, где раньше были прерии, зная из личного опыта, что не следует пренебрегать такими образами.
В Сандовале, решив исполнить то, что было задумано в 1984 году, я повернул на 51-е шоссе и направился в Пану. По дороге в моем воображении рисовалось теплое приветствие тетушки Мэри. После смерти бабушки с дедом ее семья оставалась нашей единственной родней в этих местах. Я и мой брат Джон были почти ровесниками с тремя ее сыновьями. Наши кузены лихо увлекались фаер-шоу, катались на мини-мотоциклах и любили пострелять из ружей. Они отличались некоторой сумасшедшинкой, удальством, и нам с Дэвидом это всегда нравилось.
Кроме воспоминаний детства меня в эти места тянуло еще кое-что. Относительно недавно город обрел дополнение (речь идет вовсе не об очередном Уоллмарте[11]). Меня тянуло в парк Прерии Андерсона, названный так городскими властями благодаря усилиям Дэйва Нанса, школьного учителя. Парк простирается вдоль старой железной дороги, ведущей из Иллинойса в Тэйлорвиль, и является уникальным примером межзонного высокотравья. Поскольку люди забросили кладбища и железные дороги, эти места остались последними, где можно встретить редкие виды прерии. Дэйв Нанс прислал мне свою историю о том, как возник парк:
Был 1984-й год, середина осени. Я сидел в учительской, когда в дверь постучали и кто-то сказал: «Мистер Нанс, здесь человек, который хочет кое-что разузнать о центральной железной дороге Иллинойса и растущих там растениях». Так я познакомился с Гэри Колином. Он тогда спросил, думал ли кто-нибудь вообще о том, чтобы позаботиться о прерии, все еще существующей рядом с железной дорогой, протянувшейся на юг из центра Паны. Он также сказал, что часть прерии осталась нетронутой, и может стать очень хорошей научно-экспериментальной базой для школьников и студентов.
Я вспомнил себя в двенадцать лет. Тогда с помощью брата я собрал коллекцию бабочек, и мы провели немало солнечных дней, бегая с сачками по этим местам. Я подумал, как было бы здорово организовать там лабораторию под открытым небом, чтобы студенты могли воочию наблюдать жизнь нетронутого человеком мира природы и испытывать то же, что испытывал я, будучи мальчишкой. Несмотря на то, что я был школьным ученым и прожил рядом с прерией много лет, я ничего о прериях не знал, и просто согласился с Гэри. Гэри понял мою историю и решил отправиться туда со мной, чтобы показать найденные им растения. Этот поход пробудил во мне интерес, который никогда больше не угасал.
С помощью волонтеров Дэйв и студенты приступили к восстановлению прерии и начали прокладывать там пешую тропу. Они начали выжигать прерию, имитируя естественные пожары, и с корнем вырывали всю чуждую прерии растительность, включая деревья и кустарники.
— Сегодня прерии испытывают колоссальное давление со стороны прилегающих территорий, деревья и прочая нехарактерная для этих мест растительность активно проникают сюда, — сказал Нанс. — Растения прерии в большинстве своем многолетние, и каждый год вырастают из корней, которым сотни лет. Они растут не так быстро, как проникающие сюда растения с соседних районов, и однолетки могут вытеснить местную флору — особенно опасны в этом отношении амброзия, сладкий клевер и быстрорастущая жимолость.
Клочок прерии оказался отзывчив к их усилиям. Энтузиасты нашли здесь несколько очень редких, почти вымерших видов: зеленую орхидею, тонкую как женский волос, древесную лилию и ухолистную наперстянку. Редкие цикады прерии со временем стали здесь обычным явлением и даже появилась их крайне редкая разновидность — карликовые цикады.
— По этой железной дороге когда-то проезжал Авраам Линкольн, — сказал Нанс, — и тогда из окна своего вагона он видел прерию такой же, какой мы ее видим теперь.
Этим июльским утром парк сиял всеми красками мира. Ваточник, рудбекия и желто-красно-коричневые гелениумы, обильно застилавшие поверхность земли, давали наглядное представление о том, каково это — проходить многие мили по мягкому разноцветному ковру, который каждый новый год меняет свой узор.
При помощи определителя растений и трав нам удалось опознать некоторые виды, которые были хорошо знакомы мне в детстве — среди них бородачи, астры, остроконечные лобелии, фиалки, черноглазый гибискус, васильки, тонколистая горная мята, золотарник, «хозяин гремучника», паучник, сумах, земляника, иерусалимский артишок, «Нью-Джерси-чай», пушистая горечавка, пентастемон, кремовая кустарниковая аморфа, а также индейская трава. Большинство этих трав я видел либо в детстве, либо позже встречал на полях Флориды. Насчет остальных я не был уверен. В целом же растения были мне знакомы, словно старые друзья. Я даже расчихался, прямо как в детстве.
