Григорий Курлов - Путь к Дураку. Книга первая. Философия Смеха.
Сам оглядел стоящих вокруг и остановил взор на одном, невзрачном с виду, с пузырьком и ложкой в руках.
— Бальной нуждается в уходе лекаря, — сказал, продолжая смех, — и чем дальше лекарь уйдёт, тем лучше…
Лицо у тщедушного человечка с пузырьком перекосилось от страха.
— Ах ты, лекаришка, — проговорил Кощей изменившимся голосом, сейчас его скрипучести и пронзительности позавидовал бы любой колодезный ворот. Он уставился на тщедушного, прожигая его взглядом. — В прошлом у тебя было прекрасное будущее. Но одно тухлое яйцо всегда помнится больше, чем тысяча свежих…
Лекарь затрепетал, тихо взвыв от ужаса, и Пете стало его жалко.
— Чего там, — сказал он Кощею уже по-свойски, — давай не будем делать слона из навозной мухи.
Кощей захохотал. Он хлопнул Петю по плечу здоровой рукой.
— Слона, говоришь? Знаю, знаю — медведь такой… с носом… А ты мне нравишься… Как, говоришь, зовут тебя? Петя?.. А палец, Петя, болеть-то перестал… Яга, значит, прислала?
— Она самая, — подтвердил Петя, ловко накладывая лубки на сломанный палец.
— Да, долг платежом страшен, — вздохнул Кощей, — ну ничего, опосля разберёмся.
Он глянул на стоящих у кровати и стал подзывать их по одному, представляя каждого Пете, пока тот возился с пальцем.
— Это умелец мой, — гордо сказал Кощей про первого, — готовит техническое обеспечение всем моим подлостям. Талантище… Левшой зовут.
Глянув на умельца вблизи, Петя онемел от удивления: по всему телу Левши медленно ползали блохи, с трудом волоча за собой подковы.
— Это мой звездочет, — продолжал Кощей, подзывая коротышку с перебинтованным глазом и в высоком остром колпаке, усеянном звёздами.
— На Солнце в телескоп можно посмотреть только два раза, — сказал Кощей, — левым глазом и правым. Левым он у же посмотрел… — и, скривившись, добавил: — Близко не подходи…
— Беда у него, — пояснил Пете, — недавно к нему пробрались хулиганы с большой дороги и превратили его обсерваторию в нечто соответствующее её названию. Никак не отмоется…
— А это мой повар, — продолжал Кощей. — Да, кстати… Когда это я ел в последний раз? Валяючисъ здесь, я и забыл, что кроме чужих неприятностей существуют ещё и другие радости жизни…
— Самое главное, — доверительно сказал он Пете, — правильно питаться. Когда питаешься — это правильно, — и обратился к остальным, — проваливайте теперь. Видеть вас, конечно, одно удовольствие, но не видеть — другое. В трапезной встретимся.
* * *Оставив в трапезной шумно гуляющих Кощея и компанию, Петя вышел на большой балкон с видом на каменистую даль.
Заглянул внутрь себя. Последнее время он ощущал Хозяйское состояние как «зеркальную гладь озера внутреннего», так проще было удерживать себя в Хозяине и пресекать малейшие тревожные сигналы. Сейчас на «зеркале озера» наблюдалась лишь мелкая рябь небольшого напряжения.
Просмеявшись несколько раз, Петя уселся на каменную лавку. Мыслей в голове не было, но вся суть Петина, как и прежде, была пронизана устойчивым намерением — найти старуху. Ощущая в себе этот настрой не один день уже и настойчиво поддерживая себя в Хозяйском состоянии, Петя почему-то не сомневался, что события неизбежно выстроятся самым благоприятным образом. Но хотелось, чтоб поскорее всё же…
Внутри у него раздалось громкое урчание, и в воздухе прямо перед ним обозначилась кошачья улыбка.
— Ну и как тебе Кощей-то? — спросил Мяв у Пети. — Хорош?
— Да ну… что же в нём хорошего-то? — скривился тот. — Только и того, что бессмертный. Но таким занудой быть бесконечно… уж лучше помереть смеясь…
— Ну, ну… — хмыкнул Мяв, — не признал, выходит…
— Кого? — удивился Петя. — Кощея, что ли?..
— Себя, Петя, себя, — засмеялся Мяв, — в Кощее-то… И растаял.
У Пети даже рот от удивления отворился. Кучу слов хотелось сказать Мяву вдогонку, таких… рыбацкой крепости…
Вовремя глянул в «зеркало внутреннее, озёрное» — буруны по нему пошли.
— Непорядок, — спохватился Петя, просмеивая волнение внутреннее.
— Мяв-то просто так не приходит, — молвил сам себе погодя, — раз заявился, значит, резон, в его речах был. Вот какой только?..
— Начнём-ка сызначала, — решил Петя. — А сызначала — это значит завсегда одно — Творец я, — не спеша, думу он думал, — то есть мир вокруг себя сам творю. Из себя же творю, из настроев своих, беспокойств суетных или, напротив, покоя и красы своей внутренней.
— Красив Кощей? — спросил себя и даже плюнул, скривившись. — Как бы во сне ненароком красоту эту не увидеть… И кто его такого придумал…
— …Стоп, — сказал себе же Петя, — это как — кто?.. Я же и придумал… Мамочка родная!.. Ведь я ж и есть творец-то его…
— Так, так… — растерянно мыслил он, продолжая. — Чем дальше в глаз, тем больше брёвен…
— А что это значит?.. А одно лишь и значит: пока в Кощее я себя не признаю, не соглашусь, таким же придурком и он останется и во мне кощейское что-то сохранится, не исчезнет. А там, глядишь, когда-то и наружу выскочит…
Петя посидел ещё немного, вспоминая Кощея во всех мелочах, и вновь поежился внутренне, не хотелось признавать всё то, что в мыслях выстроилось.
— А надо, — решился. Он вспомнил сизый бугристый нос Кощея с красными прожилками и, как в воду кинулся, — сказал вслух: — Это — я…
— Это — я… — повторил, прислушиваясь к себе.
— Это — я, …сказал уже увереннее.
Он представлял мутные глаза Кощеевы цвета непонятного, острые уши его волосатые, длинную, костлявую и сутулую фигуру и непрестанно повторял: «Это — Я… и это — Я… и это — Я… И все вместе — Я».
С каждым разом соглашаться становилось всё легче и легче… В какой-то момент Петя ощутил внутреннее: «Хватит», — и как-то странно почуял себя… Будто больше прежнего его стало. Словно расширился он за счёт Кощея, в себе его признав…
…Скрипнула дверь и на балкон вывалился сам Кощей Бессмертный. Бухнулся на скамью рядом и сидел так какое-то время молча. Петя глянул на него, а затем внутрь себя — «зеркало озёрное» не шелохнулось.
— Я это… — с удовлетворением подтвердил себе Петя.
Он вновь покосился на Кощея. Тот сидел и, запрокинув голову, смотрел в голубое небо.
— …Когда я родился, — неожиданно сказал он, — я посмотрел на небо, но увидел только потолок…
Он молчал какое-то время, затем добавил:
— И так в моей жизни было всегда… Сплошные потолки и стены… Сплошные запреты и обвинения… И каждый раз потом, как только хотел я небо бездонное в себе узреть, то видел лишь поеденный плесенью потолок…
Петя посмотрел на него удивлённо — что-то в Кощее стало другим, не говорил он такого прежде. Поддавшись внутреннему порыву и сам не зная почему, Петя стал вдруг рассказывать ему о внутреннем смехе.
Вначале Кощей досадливо отмахивался.
— Какой там смех, какой оптимизм… Оптимизм — это недостаток информации, а ты поживи с моё…
Но затем, услышав что-то явно интересное для себя, буквально вцепился в Петю и не отпускал вопросами, покуда тот ему всё, что знал о смехе, не рассказал. Послушно смеялся, кудахча нутром. Рукой смеялся, ногой, печенкой своей…
Долго сидел потом молча. Наконец сказал:
— Ты никогда не думал, Петя, отчего это мосты завсегда поперёк течения строят?.. Так вот ты только что внутри меня мост такой по течению развернул… И знать того даже не можешь, что именно для меня сделал сейчас…
— Заколдован я, Петя, давно уже, — продолжал Кощей в порыве чувств, — вот уж и не думал не гадал, что именно ты мне ключ к спасению подаришь… Верно говорят — меньше пользуйтесь головой, от этого могут случиться неприятности по всему телу…
Петя, ещё раз глянув на Кощея, решил, что случились-таки…
— Двое меня, — говорил меж тем Кощей, — двое в одном обличий. Сам не знаю, когда наружу Кощей-придурок вылезет, а когда я появлюсь. Может и час пройти, и месяц… Заклятье такое… Сказано было: как дурак в тебе до тебя же умного подымется — дорастёт и как, напротив, ты Дурака в себе — умнике сыщешь, как встретятся они в тебе, сравнявшись, как двое одним станут, — так и проклятье пройдёт. Тыщи лет жду уже того… Неспешный процесс…
— Поначалу думал много, всё хотел хитростью взять, — изливал душу Кощей, — но мысли что, знания пустопорожние они, и только. А нужна мудрость была — то, что остаётся, когда забываешь всё, чему учился, когда мысли исчезают… Понял тогда, что значит Дурака найти в себе. Но понять и отыскать — разные вещи. Так и жил с понятием, но без Дурака…
— Наши мысли — они вместо мира, — поучал Кощей, разошедшись, — они меж нами и миром всегда встревают. Хотим мир пощупать, а натыкаемся лишь на мысли о мире… Сколь их на нас одето…
Он ткнул пальцем в Петю.
