Джидду Кришнамурти - Первая и последняя свобода
Мы говорим сначала, что в нас присутствует конфликт: чёрное против белого, алчное против неалчного, и так далее. Я алчный, жадный — что ведёт к боли; чтобы освободиться от этой алчности, я должен дисциплинировать себя. То есть я должен сопротивляться любой форме конфликта, которая приносит мне боль, которую в данном случае я называю алчностью. Я говорю тогда, что это антиобщественно, это неэтично, это неправедно, и так далее и так далее — для сопротивления этому мы выдвигаем различные социально-религиозные резоны. Разрушается ли алчность, покидает ли она нас путём принуждения? Прежде всего давайте исследуем процесс, вовлечённый в подавление, в принуждение, в избавление, в сопротивление. Что происходит, когда вы делаете это, когда вы сопротивляетесь алчности? Это главный вопрос, не так ли? Почему вы сопротивляетесь алчности, и что это за сущность, которая говорит: «Я должна освободиться от алчности»? Сущность, которая говорит: «Я должна освободиться» — тоже алчность, не так ли? До настоящего момента алчность была выгодна, но теперь это болезненно; поэтому она говорит: «Я должна избавиться от этого». В этой мотивации избавления от алчности всё ещё действует алчность, ведь здесь желание быть чем-то, чем не являешься. Неалчность теперь предпочтительнее, поэтому я преследую неалчость; но мотив, намерение — по-прежнему быть чем-то, быть неалчным, — то есть по-прежнему алчность, несомненно; то есть опять негативная форма проявления «я».
Мы обнаружили, что быть алчным болезненно, по разным причинам, которые очевидны. Пока мы наслаждаемся ею, пока она оправдывает себя, никакой проблемы нет. Общество различными способами подталкивает нас быть алчными; религии также подталкивают нас различными способами. Пока это выгодно, пока это неболезненно, мы действуем под её влиянием, но когда это становится болезненным, мы хотим сопротивляться ей. Это сопротивление и есть то, что мы называем дисциплиной против алчности; но освободимся ли мы от алчности путём дисциплины, путём сублимации, путём подавления? Любое действие со стороны «я», желающего освободиться от алчности, по-прежнему является алчностью. Следовательно, любое действие, любой ответ с моей стороны по отношению к алчности очевидным образом решением не является.
Прежде всего должен быть спокойный ум, нерастревоженный ум — чтобы понять что-либо, особенно то, чего я не знаю, во что мой ум не может вникнуть — в то, что, говорит задавший вопрос, является Богом. Чтобы понять что-либо, любую запутанную проблему — жизни или взаимоотношения, на самом деле, любую проблему, — должна быть определённая спокойная глубина ума. Приходит ли такая спокойная глубина путём какой-либо формы принуждения? Поверхностный ум может принудить себя, сделать себя спокойным; но, несомненно, такой покой является покоем распада, смерти. Он утрачивает способность к адаптации, гибкости, чувствительности. Так что сопротивление — не путь.
Но чтобы видеть это, требуется разум, не так ли? Видеть, что ум делается от принуждения тупым, — уже начало разумности, ведь так? — видеть, что дисциплина есть просто приспособление к шаблону действия посредством страха. Это-то и вовлекается в дисциплинирование себя: мы боимся не получить того, что мы хотим. Что происходит, когда вы подвергаете дисциплине ум, когда вы подвергаете дисциплине сами себя? Вы становитесь очень жёстким, не так ли? — негибким, не быстрым, не способным приспособиться. Вы не знаете людей, которые подвергают сами себя дисциплине, — если есть такие люди? Результат очевиден — процесс распада. Имеет место внутренний конфликт, который отодвигается, скрывается; но он здесь, полыхающий, обжигающий.
Итак, мы видим, что дисциплина, которая представляет собой сопротивление, просто создаёт привычку, а привычка, несомненно, не может способствовать пониманию: ни привычка, ни практика — никогда. Вы можете стать очень умелыми, упражняя свои пальцы игрой на рояле целый день, делая что-то своими руками; но чтобы управлять руками требуется разум, и сейчас мы проникаем именно в этот разум.
Вы видите кого-то, кого вы считаете счастливым или же достигшим понимания, и тот делает определённые вещи; вы, желая такого же счастья, подражаете ему. Это подражание называется дисциплиной, не так ли? Мы подражаем, чтобы получить то же, что имеет другой; мы копируем, чтобы быть счастливыми как он — как мы считаем. Можно ли найти счастье путём дисциплины? Практикуя определённое правило, практикуя определённую дисциплину, модель поведения — свободны ли вы при этом? Совершенно очевидно, что для раскрытия должна быть свобода, разве не так? Чтобы открыть что-то, вы должны быть внутренне свободны, это очевидно. Свободны ли вы, формируя свой ум определённым образом, который вы называете дисциплиной? Очевидно, что нет. Вы же тогда просто механизм повторения, который сопротивляется в соответствии с определённым умозаключением согласно некоторой модели поведения. Свобода не может прийти путём дисциплины. Свобода может прийти только с разумом; и разум этот пробуждён — то есть вы имеете этот разум — в тот момент, когда вы видите, что любая форма принуждения отрицает свободу как внутренне, так и внешне.
Первым требованием, не с позиций дисциплины, является, несомненно, свобода; только добродетель даёт эту свободу. Алчность, гнев, злоба, горечь — во всём этом заложено смятение. Когда вы видите это, вы, несомненно, свободны от них; вы не сопротивляетесь им, но вы видите, что открывать вы можете только в свободе и что любая форма принуждения свободой не является, а потому и открытия никакого нет. Что делает добродетель — она даёт вам свободу. Недобродетельный человек — человек запутанный, сбитый с толку; будучи запутанным, сбитым с толку, в смятении — как вы можете открыть что-либо? Как вы можете? Добродетель — не конечный продукт дисциплины, добродетель — свобода, и свобода не может прийти через действие, которое само по себе ни добродетельно, ни правдиво. Наша трудность в том, что большинство из нас читают так много, большинство из нас поверхностно следуют столь многим дисциплинам: подниматься каждое утро в определённый час, сидеть в определённой позе, стараться удержать наши умы в определённом направлении — вы знаете, практика, практика, дисциплина, поскольку вам было сказано, что если вы будете делать эти вещи несколько лет, то в результате этого вы обретёте Бога. Возможно, я высказал это жёстко, но именно это и есть основа нашего мышления. Конечно, Бог ведь не приходит так же легко, как всё это? Бог — не просто вещь для обмена: я делаю это, а вы даёте мне то.
Большинство из нас настолько обусловлены внешними влияниями, религиозными доктринами, верами и нашими собственными требованиями приблизиться к чему-то, добыть что-то, что для нас очень трудно продумывать эту проблему заново, не думая в терминах дисциплины. Сначала мы должны видеть очень ясно всё, что включает в себя дисциплина, как она сужает ум, ограничивает ум, подчиняет, подталкивает ум к определённому действию — с помощью нашего желания, посредством различных влияний и всего остального того же рода; обусловленный ум, сколь «добродетельной» ни была бы эта обусловленность, лишён возможности быть свободным и потому не может понимать реальность. Бог, реальность или как вам угодно — название не имеет значения — может прийти только когда присутствует свобода, а свободы нет, когда есть принуждение, положительное или негативное, посредством страха. Свободы нет, если вы ищете результат, ибо вы привязаны к этой цели. Вы можете быть свободным от прошлого, но будущее вас держит — не свобода и это. Только в свободе можно открыть что-либо: новую идею, новое чувство, новое восприятие. Любая форма дисциплины, политическая или религиозная, которая основана на принуждении, отрицает эту свободу; и пока дисциплина — то есть подчинение действию с намеченной целью — ослепляет, ум никогда не сможет быть свободным. Он может функционировать лишь в этой колее, подобно граммофонной пластинке.
Так что с помощью практики, путём привычки, путём культивирования шаблона ум только достигает того, что он сам себе наметил. Следовательно, он не свободен; поэтому он не может представить себе того, что неизмеримо. Осознавать весь этот процесс — почему вы постоянно подгоняете себя под общественное мнение; под определённых святых; весь этот бизнес подчинения мнению, либо святого, либо соседа, что одно и то же, — осознавать всё это приспособление путём практики, с помощью тонких способов подавления себя, отрицания, утверждения, возвышения, всего, что включает приспособление к образцу, подчинение шаблону, — это уже начало свободы, из которой исходит добродетель. Добродетель, конечно, не культивирование определённой идеи. Не-жадность, к примеру, если она преследуется как цель, больше уже не добродетель, не так ли? Это как если вы осознаёте, что вы не-жадны — добродетельны ли вы? Это как раз то, что мы делаем с помощью дисциплины.
