Dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь
ТРЕЙЯ: Смерть маленького «я» есть обретение вечности?
КЕН [долгая пауза]: Да. Но нужно учитывать, что «вечность» — это не бесконечно продолжающееся время, а некоторая точка вне времени, так сказать, вечное настоящее, или бесконечное «сейчас». Самость не обладает вечной жизнью во времени, она живет во вневременном настоящем — прежде времени, прежде истории, эволюции, событий. Самость существует в качестве Чистого Бытия, а не в качестве бесконечной протяженности, которая сама по себе является довольно отталкивающей идеей.
Отсюда — переход к шестому из основных положений «вечной философии», которое состоит в том, что нросветление, или освобождение, знаменует для нас конец страданий. Гаутама Будда, к примеру, говорил, что он учит всего двум вещам: в чем причина страданий и как от них избавиться. Причина страданий — это вожделения и запросы нашей обособленной Самости, а то, что освобождает от них, — это путь медитации, который трансцендирует обособленную самость и ее вожделения. Все дело в том, что страдания — неотъемлемая часть этого узелка, или сгустка, которое именуется «я», и единственный способ остановить страдания — это остановить свое «я». Это не означает, что после просветления или после духовных практик в целом вы перестанете чувствовать боль, досаду, страх, обиду. Не перестанете. Просто эти чувства больше не будут угрожать вашему существованию, а значит, они больше не будут представлять собой проблемы. Вы перестанете идентифицировать себя с ними, драматизировать их, подпитывать их энергией, бояться их, потому что, с одной стороны, уже больше не существует фрагменти- рованной самости, которой что-то может угрожать, а с другой — большой Самости вообще ничего не может угрожать, потому что оно едино со Всем, за пределами которого нет ничего, что могло бы повредить ему. В сердце поселяется чувство глубокой раскрепощенности. Человек понимает, что любое страдание, каким бы сильным оно ни было, в принципе не сможет повредить основам его Бытия. Страдания приходят и уходят, а человек обладает «спокойствием, превосходящим пределы понимания». Мудрец может чувствовать страдания, но они не ранят его. А поскольку мудрец знает, что страдания существуют, он движим сочувствием, он хочет помочь всем тем, кто испытывает страдания, и считает, что они реальны.
ТРЕЙЯ: И тут мы переходим к седьмому пункту: что движет теми, кто обрел Просветление.
КЕН: Да. Считается, что подлинное просветление влечет за собой социальную активность, которая в основе своей исходит из милосердия, сострадания и знания. Цель такой активности — помочь всем живым существам достичь высшего освобождения. Тот, кто обрел Просветление, занимается бескорыстным служением. Поскольку мы все едины в единой Самости, в мистическом теле Христа, в Дхармакайе, то значит, служа другому, ты служишь своему «Я». Я думаю, что, когда Христос говорил: «Возлюби ближнего своего как самого себя», он имел в виду: «Возлюби ближнего своего как свою Самость».
ТРЕЙЯ: Спасибо*.
Но после этого интервью я думал лишь об одном: есть человек, которого я люблю больше, чем свое «я» — и с большой, и с маленькой буквы.
Я пришел, подобный Времени, пожирателю народов, ожидая того часа, когда процвету на их останках**.
Извини, я не расслышал. Что ты сказала?
—Ожидал того часа, когда процвету на их останках.
Кто здесь ? Трейя, это ты ? Милая!
Когда Трейя едва-едва вступила в подростковый возраст, она пережила мощный и очень глубокий мистический опыт; может быть, это переживание сильнее всего остального повлияло на ее жизнь.
Когда это было? — спросил я ее однажды вечером вскоре после нашего знакомства.
— Мне было тринадцать лет. Я сидела у камина, совершенно одна, и смотрела на огонь. И вдруг совер-
<* Сейчас, в эпоху торжества «политкорректное™», люди часто упускают из виду одну вещь — разумеется, речь идет о «вечной философии». Идеология политкорректное™ утверждает, что во всех современных цивилизациях господствует определенный образ мышления — евроцентричный, логоцент- ричный и сексистский — и что единственная политически адекватная или корректная позиция, таким образом, состоит в радикальном утверждении всеобщего равенства и плюрализма и отрицании того, что какое-либо мировоззрение может быть «лучше», чем другое. Проблема этой идеологии вот в чем: хоть она и претендует на то, чтобы быть удивительно либеральной — сказано же: не бывает ничего «лучше» или «выше», чем другое, — но в итоге оказывается абсолютно реакционной. Если ничто не «лучше» другого, то и либеральные идеи не являются чем-то лучшим, чем все остальное, и просто незачем улучшать текущее положение вещей. В этой идеологии нет внятного и цельного представления о человеческих возможностях. Кроме того, радикальный плюрализм сам по себе является евроцентричной и логоцентричной конструкцией.
«Вечная философия», с другой стороны, сформировалась в эпоху матриархата — следовательно, ее нельзя обвинить в сексизме; она существовала у народов, не знавших письменности, и поэтому она нелогоцентрична; она расцвела в странах, которые сейчас считаются странами «второго» и «третьего» мира, — ее нельзя назвать евроцентричной. Вдобавок у нее есть преимущества, которых лишена идеология политкорректности: это цельное мировоззрение, которое каждому дает свободное пространство для самореализации и в то же время делает упор на «лучшем» состоянии, а именно — Высшем Единстве. Таким образом, ей органически присуща либеральная цель — увеличение степени свободы и на индивидуальном, и на социальном уровне.
** Цитата из «Бхагават-Гиты», глава 11, стих 32. — Прим. пер.>
шенно неожиданно я стала дымом от огня и стала подниматься в небо, все выше и выше, а потом слилась со всем пространством.
Ты перестала чувствовать, что ты — это твое тело и твоя душа?
Я растворилась полностью, стала одним целым со всем миром. Не было вообще никакого своего «я».
И ты не спала?
Точно нет.
Но ощущения были очень реальными, да?
Абсолютно реальными. Было такое чувство, словно я вернулась домой, словно я оказалась там, где мне и надо быть. Сейчас я знаю, как это все называется, — я нашла свое истинное «Я», обрела Бога, Дао и так далее, но тогда-то я не знала всех этих слов. Я просто знала, что я дома, что я в полной безопасности или, скорее, что я спасена. Это был не сон, наоборот, все остальное казалось сном, обычный мир выглядел как сон, а это было по-настоящему.
Это мистическое переживание на всю жизнь стало для Трейи главной путеводной звездой, хотя она и нечасто об этом говорила («те, кто много знает, немного говорят...»). Оно сказалось на ее прошедшем через всю жизнь интересе к духовности и медитации, оно привело к тому, что она поменяла свое имя на Трейя; оно стало частью той силы и стойкости, с которыми она встретила свою болезнь.
Я растворяюсь, мои молекулы смешиваются со всем космосом — с самого детства эта картина стала чем-то вроде определяющего символа моей жизни. Только она по-настоящему трогает меня, способна вызвать слезы у меня на глазах, заставляет идти по духовному пути, находить свою общность со всем миром, делать «дело моей жизни» — заставляет лучше, чем если бы я делала это для себя или для других. Кажется, одна из причин, по которой я недовольна своей работой и учебой,—в том, что мой подлинный интерес находится внутри меня. Остальное быстро мне надоедает. Думаю, что отчасти это потому, что по-настоящему меня интересуют только внутренние, духовные вопросы, а когда я пытаюсь направить их вовне — например, занимаясь психологической помощью, — я теряю к ним интерес.
Мне надо прислушиваться к внутреннему голосу, к своему внутреннему наставнику, делать его сильнее, взаимодействовать с ним... Только тогда я буду способна слышать его настолько, чтобы моя жизнь приобрела направление. При мысли об этом сладко замирает сердце, и я, печатая с закрытыми глазами, чувствую, что могу поймать это внутреннее ощущение растворенности и всепоглощающего стремления. Оно было главной темой, путеводной нитью моей жизни. Все началось с чувства растворенности, а потом оно стало глубже и вылилось в глубокую, светлую заботу обо всем, что связано с нашей человеческой природой — или, лучше сказать, божественной природой. По правде сказать, в конечном счете я тоскую по тому состоянию, где нет моего эго, где я свободна от него...
И по правде сказать, именно в этом и заключается цель медитации.
Трейя, милая, знаешь, это не смешно. Давай наливай чай и иди сюда, наконец. — С легким, слабым звуком угас огонь. — Это совершенно не смешно. Сейчас я сам туда приду.
Но нет никакого «туда». Мне ничего не видно. Я ощущаю только одно — чувство холода.
Ладно, ты меня поймала. Левое плечо, и так далее. «Процвету на твоих останках». Просто замечательно. Послушай, давай хотя бы минутку просто поговорим.
