Люк Рейнхард - Трансформация
– На платформе, – отвечает она, нахмурившись.
– Где я, Марсия? – снова спрашивает он.
Марсия в смущении смотрит на тренера. Она глядит по сторонам, ища помощи.
– Ты на платформе.
– Посмотри на свое переживание, Марсия, там ли я?
– Да, так, как я это вижу, ты на платформе.
– А, так ты это видишь? – говорит Мишель. – Ага.
Где же я, Марсия?
– Я… в моем переживании? – спрашивает она, глядя на него.
– Да! И если я в твоем переживании, то кто меня создал?
– Я.
– Как тебе не стыдно!
(Смех.)
– Да! Ты создаешь меня. Ты создаешь меня каждую секунду, когда ты выбираешь создать меня в своем переживании. Теперь, Марсия, берешь ли ты на себя ответственность за выбор создать меня и позволить мне быть на этой платформе, а тебе быть здесь, в зале, а не на платформе?
– …Да.
– Берешь ли ты на себя ответственность за создание рака у жены Фрэда?
(Молчание)
– Да.
– Спасибо.
(Аплодисменты.)
– Дэвид?
– Ты по-прежнему играешь словами, – решительно заявляет Дэвид. – Марсия может взять на себя ответственность, но готов поспорить, что она не собирается оплачивать больничные счета.
– Я согласен.
– Есть разница между принятием ответственности за создание своей злости или страха – это я понимаю и согласен, что это важно, – и принятием ответственности за создание солдат во Вьетнаме или рака у чьей-то жены.
– Ты прав, Дэвид, так оно и есть.
– Это не то же самое, – говорит Дэвид, удивленный согласием.
– Это не то же самое, Дэвид. Страх – это страх, а чей-то рак – это чей-то рак. Для некоторых людей чей-то рак страшнее собственного страха. Для тебя важен твой страх, а рак жены Фрэда – нет. Я понял. Я понял, что некоторые вещи, которые ты создаешь, ты создаешь как чрезвычайно важные для себя, а другие – как тривиальные или незначительные. Все, что я говорю, – ты, конечно, не обязан мне верить, – это то, что ты создаешь и то, и другое.
– Я подумаю об этом, – говорит Дэвид, нахмурившись.
(Аплодисменты.)
– Робби?
– Ты путаешься, Мишель, – говорит молодой негр Робби, – с одной стороны, ты повторяешь, чтобы мы не верили тому, что ты говоришь, с другой – ты очень громко и авторитарно провозглашаешь идеи, в которые, если мы согласимся, мы должны поверить.
– НЕТ! ВЫ НЕ ДОЛЖНЫ в них верить. Вы не должны с ними соглашаться. Я только прошу вас ИССЛЕДОВАТЬ СВОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ и посмотреть, не переживаете ли вы РАБОТОСПОСОБНОСТЬ определенных точек зрения, развитых Вернером. Если вы не можете с этими положениями пережить свою реальность, то вера в них не будет улучшением, какую бы систему верований вы ни имели сейчас. ВЕРОВАНИЯ НЕ РАБОТАЮТ!
– Послушай, – говорит Робби, – я работаю в электронной фирме, и мой босс – стопроцентный болван. Кто бы что ни делал, ему ничего не нравится. Как я могу за него отвечать?
– Ты думаешь, что твой босс идиот?
– Я знаю, что мой босс – идиот, – улыбаясь отвечает Робби.
– Сколько других турок застряло на боссах-идиотах? – спрашивает Мишель.
Поднимаются по крайней мере пятьдесят или шестьдесят рук.
(Нервный смех)
Мишель качает головой.
– Хотите знать, почему вещи не работают? Потому что вы не хотите, чтобы они работали! Если бы в вашей конторе вещи работали, ваш босс должен бы был заслуживать доверия, а вы знаете, что ваш босс – жопа и не заслуживает доверия. Будь вы прокляты, если станете хорошо работать в неправильном мире. Нет уж, сэр!
Вы все ебнутые. Ваш босс не работает, потому что знает, что его босс этого не заслуживает. Ты валяешь дурака из-за своего босса, и я удивляюсь, почему не работает эта жопа, твоя секретарша?
ЕСЛИ РАБОТА НЕ ДЕЛАЕТСЯ, ТО ВОЗЬМИ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ УВИДЕТЬ, ЧТО ОНА ДОЛЖНА БЫТЬ СДЕЛАНА! Мне все равно, кто заслуживает доверия. Это тебе выгодно хорошо работать. И если ты начинаешь брать на себя ответственность за создание своего отвратительного босса – бац! – твой босс начиняет меняться!
Я расскажу вам одну историю. Я когда-то работал в отделе внешних сношений Корпорации Барроу. Мой босс никогда не улыбался и никогда не поощрял меня. На протяжении года я делал так мало, как только мог. Потом я прошел тренинг, и идея, что я создаю своего говенного босса, показалась мне нелепой. Тем не менее примерно через месяц я решил попробовать, только ради шутки, заставить работать весь отдел. Я вообразил, что это не Корпорация Барроу, а моя Корпорация – Корпорация Рида.
И я начал работать. Если кто-то не делал свою работу, ее делал я, причем иногда даже так, что этого никто не замечал. Я был вроде вредителя, который по ночам ремонтирует машины, вместо того чтобы их ломать.
И вы знаете, через три месяца и мой босс, и моя секретарша работали в два раза лучше. После этого мы с боссом три или четыре раза в неделю выпивали вместе.
Он по-прежнему не хвалил меня, особо не улыбался, но, послушайте – мы ведь начали работать.
– Но если я стану работать лучше, – говорит Робби после долгих колебаний, – это не сделает моего босса меньшим болваном.
– Может, и нет, – говорит Мишель, – но это сделает меньшим болваном тебя. Ты станешь получать больше сыра, а об этом мы и говорим.
– Да, я понимаю. Но ты говоришь, что мы должны – работать лучше, даже если нам не нравится система, в которой мы работаем?
– Вы ничего не должны. Мы просто пытаемся ответить на вопрос «Кто отвечает за твою хорошую работу?».
Этот твой босс?
– Нет.
– А кто?
– Я.
– Прекрасно. Я только хочу, чтобы вы увидели и пережили, что это вы переживаете своего босса как болвана, который ничего не понимает. Это вы отвечаете за свою работу. Не обвиняйте тупых, алчных и ленивых боссов. Это вы выбрали заниматься идиотизмом.
ПРОСНИТЕСЬ! ВЫ – причина всего.
И не забывайте этого…
* * *
На вопрос «Кто это сделал?» ответ дан. Правда освободила одних, но другие, как и предупреждал Мишель, описались.
Вторая половина третьего дня состоит из четырех длинных процессов. Каждый из них чрезвычайно интересно пережить. Первый процесс – как долгожданное освобождение от груза ответственности за Вселенную. В этом процессе тренер преддаигает ученикам возможность обгадить самих себя. Процесс состоит из разыгрывания коротких нелепых ролей, каждая из которых требует криков, жестикуляции и часто противоречит нашим социально принятым ролям. Кажется парадоксальным, что, как только нас научили брать на себя полную ответственность за свою жизнь, мы сразу начинаем дурачиться. Для некоторых это прекрасная возможность раскрепоститься. Для других это еще труднее, чем процесс опасности, так как нас просят оставить все свои действия, достоинство, серьезность, респектабельность.
В двух наиболее трудных ролях женщин просят сыграть крикливого, глупого буйного пьяного, а мужчин хорошенькую десятилетнюю девочку, читающую глупенький игривый стишок про саму себя. Женщин просят быть агрессивно-мужественными, а мужчин – кокетливо-женственными. Во всех ролях учеников просят пронаблюдать, действительно ли они вошли в роль или застряли и не могут достичь полного физического выражения.
«ПОДАТЬ ВИСКИ!» – кричат хором двадцать пять женщин, стоящих перед аудиторией. Затем, обращаясь к воображаемому таперу в воображаемом западном баре:
«А НУ, СЫГРАЙ МНЕ НА ЭТОЙ ПИАНИНЕ, КРИВОЙ НОС!»
«Меня зовут не Кривой Нос», – отвечают женщины сами себе. Затем изображают удар правой: «А ТЕПЕРЬ ЗОВУТ!»
Аудитория смеется и аплодирует. Но тренер немедленно замечает пятерых затрудняющихся женщин.
– Я вас предупреждал, – говорит он, – то, что вы делаете это на сцене, еще не значит, что вы действительно это делаете.
Мишель снова тщательно объясняет им роль, карикатурно разыгрывая ее, и эти пять женщин по новой начинают представление.
«Подать ВИСКИ!» – кричат они, точнее – четыре из них. Одна из женщин – Лилиан – хорошенькая темноволосая женщина, одеревенела, как кукла. Роль сыграна, и все, кроме Лилиан, возвращаются на свои места.
– Нет, нет, – шепчет Лилиан, обнаружив, что осталась на сцене одна.
– Я хочу, чтобы на этот раз ты совершенно перестала быть собой, – говорит Мишель.
– Я не могу, – мягко говорит Лилиан, – это слишком… я не могу.
Она смотрит то на пол, то на стену. Она смущена.
– Здесь никого нет, кроме жоп, – говорит Мишель.
– Оставь все свои старые действия и начни новые.
– Нет, пожалуйста, я не могу. Отпусти меня, – умоляет Лилиан и порывается уйти.
Мишель встает на ее пути.
– Нет смысла продолжать жить с этим барьером, Лилиан. Он уже достаточно попортил твою жизнь. Я хочу, чтобы ты избавилась от него. Я хочу слышать твой крик, – его голос тверд и мягко настойчив.
– Я не могу, – мягко говорит она и бросает на тренера перепуганный взгляд.
– Я хочу, чтобы ты только крикнула, – говорит Мишель, – только крикнула.
– Я не могу, – шепчет Лилиан. Ее глаза наливаются слезами.
