Бхагаван Раджниш - Девять сутр
Итак, Сократ побеседовал со всеми деревенскими мудрецами и вернулся восвояси.
— Оракул очень умен, — пояснил он. — Пифия говорит, что Сократ — мудрейший из людей. Это значит только одно — все жители деревни невежественны.
Только Сократу достало мудрости признать, что он невежда, — иного смысла в этих словах нет. Остальные жители деревни не обладают и крупицей мудрости. Только человек, осознающий свою невежественность, сможет преодолеть седьмую сутру: тот, кто понимает, что «Я ничего не знаю». О вопросе «Кто я такой?» даже речь не идет. И когда ты глубоко, с необычайной ясностью это осознаешь, боль твоего осознания станет невыносимой, обжигающей. Тебе неведомо «Кто ты такой», и боль твоего незнания наполняет каждую клеточку твоего существа. Отныне этот вопрос перестает быть просто вопросом, это уже не просто интеллектуальное упражнение с готовым решением, которое следует отыскать. Отныне он становится отчаянной страстью, заполняющей все твое существо, жаждой, терзающей тебя, беспрестанным удушьем. Один-единственный жгучий вопрос заставляет тебя трепетать — ты жаждешь узнать «Кто я такой?». И когда ты нигде не находишь ответа, оказывается, что его и вправду нигде нет.
Человек, получивший ответ извне, обманывает себя. Ответа нет — ты его не находишь, а вопрос продолжает тебя терзать, сводит с ума, лишает рассудка. Когда в тебе не остается ничего, кроме вопроса, и последняя надежда получить ответ тает, как дым, когда исчезает малейшая возможность получить ответ, само ожидание ответа растворяется и остается только вопрос... Здесь следует отметить, что, когда вопрошающий и вопрос становятся единым целым, в этот миг вопрос исчезает. Ответ не приходит, и вопрос тоже отпадает. Так, освобожденный от всех вопросов человек оставляет позади седьмую сутру и выходит на уровень восьмой. В это мгновение он не спрашивает «Кто я такой?». В это мгновение он говорит: «Скажи мне, что не есть Я». В это мгновение он вопрошает: «А где меня нет?»
Нанак отправился в Мекку и заночевал около гробницы. Он лег ногами в сторону священного камня Каабы. К нему подошли священники и сказали:
— Убери свои ноги, невежа. Разве ты не знаешь, что нельзя осквернять священный камень, укладываясь ногами в его сторону? Посмотрите на него — он выставил свои ноги напоказ перед Богом!
— Вы знаете, я в некотором затруднении, — ответил Нанак. — Передвиньте мои ноги туда, где Бога нет. Возьмите меня за ноги и передвиньте их в ту сторону, где нет Бога.
Священники впали в ступор. Они не осмелились трогать Нанака, ведь Бог — везде.
С того дня, когда исчезнет сам вопрос «Кто я такой?», он больше не будет тебя беспокоить. С того дня, даже если тебе зададут этот вопрос, единственным твоим ответом будет «А кем я не являюсь? Я — все». В тот день исчезает стена, образующая эго и отделяющая тебя от Сущего. Она рушится. Это стена грез в полном смысле слова — стена из мыслей, стена воспоминаний, стена убеждений. Ты верил, что ты такой-то и такой-то, — все это образует стену. И вот стена обрушивается и человек становится единым целым с Бесконечностью. Тогда исчезает эго-центрированная личность. Исчезаешь не ты, это не тебе приходит конец. Нет, ты никуда не деваешься — ты становишься тотальным. Ты больше не «я», ты становишься всем. Ты перестаешь быть волной и превращаешься в океан. Ты перестаешь быть каплей и становишься бесконечностью. Ты умираешь как «ты» и существуешь как Божественное. Вот почему с потерей «я» ты ничего не теряешь. Точно так же как никто ничего не теряет, пробудившись от ночного сна, человек ничего не теряет, избавившись от сновидения под названием «я». Напротив, сбросив с себя оковы сна, он приобретает — он получает пробуждение. И точно так же человек приобретает, пробудившись ото сна «я», — он получает божественную жизнь. Стена разваливается, бессмысленное тюремное заключение заканчивается, разделительная линия «я» растворяется — в ней больше нет необходимости. До сих пор она была нужна; вплоть до седьмой сутры она была нужна. До сих пор путешествие совершалось при помощи «я». Без иллюзии «я» нельзя пройти весь предыдущий путь. Видишь, и ложь помогает в пути, иллюзии помогают в пути — но они не могут довести тебя до цели, они не доставят тебя к месту назначения.
Один христианский священник двадцать лет просидел в русской тюрьме. Он написал совершенно уникальную книгу «В подполье у Господа». Это был удивительный человек; он называл свою тюрьму — темную камеру в подвалах — подпольем Господа и написал о своем заключении небольшую книгу. Темная камера была домом Господа, спрятанным в подземелье. Он провел в камере двадцать лет, раз в день ему бросали еду. Он ни разу не слышал человеческого голоса... Через пять или шесть дней после того, как его заключили в камеру, он услышал стук в стену — кто-то стучал в соседней камере. Как священник ни старался, он ничего не мог понять из этого стука. Но одно он понял — в соседней камере тоже есть заключенный. Так они и провели двадцать лет, общаясь через стену, и постепенно изобрели особый язык стуков: один удар — А, два удара — Б, три — В; этот язык рождался постепенно. Они узнали имена друг друга и начали посылать послания. Приветствовали друг друга по утрам и желали спокойной ночи вечером. Их общение набирало обороты благодаря изобретенному ими особому языку.
Если бы эти люди вышли из тюрьмы, как ты думаешь, они продолжали бы общаться при помощи стука? Конечно, нет. Им пришлось выработать язык условных сигналов, иначе они не смогли бы общаться через стену. «Я» человека — такой же условный язык, который используется во всем мире, где каждый из нас окружен своими собственными стенами, где мы, чтобы поговорить друг с другом, вынуждены перестукиваться. Вот для чего нужны имена: кого-то мы называем Рамой, кого-то Кришной и так далее. Все имена фальшивы. Дети не рождаются с именами, но без них было бы весьма затруднительно разговаривать через стены. Так что имя «Кришна» означает два удара; имя «Рама» — это три удара. С помощью таких ударов мы знакомимся друг с другом. Если постучать трижды, ты знаешь, что я тебя зову, — теперь ты Рама, а вот ты — Кришна! Мы наклеиваем на людей имена как ярлыки. Это условный язык мира, в котором иначе до другого не достучаться. Мы всем даем имена. Если я хочу позвать человека, я говорю: «Рама, иди сюда». У меня тоже может быть имя, и оно у меня есть — но если я произношу его вслух, очень сложно определить, зову я другого человека или говорю о себе. Поэтому, когда я хочу назвать себя, я говорю «я», а когда мне нужно позвать другого человека, называю его по имени. Когда ты хочешь назвать себя, ты тоже говоришь «я», а когда хочешь окликнуть кого-то другого, зовешь его по имени.
Свами Рама отправился в Америку. Он называл себя «Рама» и перестал пользоваться местоимением «я». Естественно, если ты нарушаешь правила условного языка, тебе не избежать проблем. А он называл себя «Рама». Если на улице над ним насмехались или начинали ругать, он говорил так:
— Сегодня у Рамы были большие неприятности — к нему подошли какие-то люди и стали осыпать его бранью.
— Что вы имеете в виду? — недоумевали американцы, не привыкшие к подобной манере изложения. — О чем вы говорите? Какой-такой Рама?
— Этот Рама, — отвечал он.
Поначалу люди плохо его понимали. Но постепенно они привыкли к его условному языку, к тому, что этот человек называет себя в третьем лице Рамой.
Неважно, называем мы себя «Рамой» или говорим «я» — даем мы себе имя или используем местоимение «я», ведь при рождении у нас не было ни имени, ни «я». Дети вначале узнают, что есть «ты», а затем формируется и их «я». Сначала у детей появляется ты-сознание, они узнают о других людях, «я» приходит позднее. «Ты» становится непреложной данностью — вот почему иногда дети говорят о себе: «Он проголодался». Маленькие дети именно так и говорят. Но кто проголодался? «Я» еще не сформировалось. Это ему только предстоит.
Для нормального общения в мире, где каждый из нас окружен своим собственным частоколом, своими собственными стенами, необходим условный язык. «Я» — только указатель, намек на то существо во мне, об истинном облике которого даже я не имею ни малейшего представления. Кришна, Рама — все эти имена указывают на того, о ком я ничего не знаю. Все мы стоим по разные стороны стены. Все мы напоминаем заключенных, которые продолжают стучать по своим стенам. Так устроена жизнь. Но мы этого не понимаем, ибо движемся, таская за собой свои тюрьмы, свои стены, невероятно прочные и высокие.
С самого рождения мы носим с собой свои тюрьмы, свои стены, даже не догадываясь об этом. Муж и жена всю жизнь разговаривают друг с другом через две стены, используя при этом условный язык, который они понимают лишь изредка... который вообще не понимают или, как минимум, понимают не слишком часто. Отец и сын тоже разговаривают, друзья как-то общаются, но их разделяют стены. Они стучат, говоря одно, а их собеседник слышит совершенно другое. Он стучит в ответ, а с другой стороны его стук воспринимается по-своему. Они забывают одно: и «я», и «ты» — просто слова, в них нет истины. Эти слова по-своему полезны, но не истинны.
