Стюарт Соватски - Эрос, сознание и Кундалини
Не только он говорил серьезно - я тоже начинал ощущать, как некогда в десятилетнем возрасте, что открывается что-то таинственное и могущественное. И с этим вопросом, «Готовы ли вы отправиться в это путешествие», его волнующие и захватывающие слова внезапно стали трехмерной рукой, вытянутой мне навстречу. Следует ли мне за нее ухватиться? Это была только лекция, разве не так? Ведь правда, мне не нужно было ничего делать?
На протяжении многих лет я слышал десятки подобных речей, и всегда был способен продолжать жить, оставаясь относительно незатронутым ими. Но на этот раз я задавал себе вопрос, не ухожу ли я от чего-то, что, по словам Роберта Фроста «только и имеет значение»?. Если этот йог был прав, тогда западная психология ошибалась? Если существует нечто «выше секса», то почему мне об этом не говорили раньше? По мере того, как эти вопросы крутились у меня в уме, одно становилось тревожащее ясным. Я действительно подумывал о том, чтобы сделать шаг в мир возможностей, о самом существовании которых раньше даже не подозревал.
Этим шагом было нечто, называемое «брахмачарья» -- санскритским термином, означавшим - подумать только! - целибат (безбрачие)! И наш уверенный учитель предлагал нам «попробовать это» в течение года с четвертью! «И это что, мне?» -- задыхаясь спрашивал я себя, в то время, как через меня вихрем проносился второй вал чувств: недоверия, сомнения, страха, мрачной бездны, а потом глубоко таинственного кружения в самой основе моего существа.
Стараясь быть незамеченным, я ускользнул в какой-то близлежащий лесок, удобно чувствуя себя среди природы, где все просто такое, как оно есть, и нет никаких настойчивых вопросов или соблазнительных приглашений. Ступая по хрустящему снегу, я поднимался по склону холма в холодную тишину. Я постепенно успокаивался.
Сверху, с карниза, где я, наконец, остановился, я наблюдал, как другие участники ритрита медленно расходятся к своим машинам, неся с собой в неизвестное будущее свои личные миры отношений, надежд, и забот. Деревья, скалы, небо, и снег - куда бы я ни взглянул, везде ощущался более глубокий ритм, всеохватывающая гармония. И этой голубовато-белой тишине вневременной, почти трансцендентной целостности, я услышал, как говорю сам себе: «Да, я это сделаю. Это ведь всего на год с четвертью. Всего? Да, все будет нормально».
Возможности начинают развертываться
Первые шесть месяцев были самыми напряженными - я начинал ежедневную практику медитации, йоги, и дыхательных упражнений, которым меня научили. Когда я вытягивал руки, кисти, пальцы, шею, спину, ноги, и пальцы ступней, по кошачьи плавно переходя из одной позы в другую, через меня проходило неясное томление. Казалось, йога, каким-то от природы присущим ей разумным образом, с каждым ощущением перераспределяет мое либидо по всему телу. Даже мои гениталии загадочно подрагивали, однако без какого-либо сфокусированного побуждения или желания сексуальной разрядки. Вместо этого, они, казалось, отказывались от своего отчасти отдельного своенравия, все более и более сливаясь со всем остальным моим существом.
Фактически, то, что я раньше называл сексуальными чувствами, начинало радикально меняться. Сколь бы невозможным это ни казалось мне до сих пор, но побуждение мастурбировать или заниматься сексом просто уходило. Безусловно, я по прежнему чувствовал сильное влечение к женщинам, но всякое желание заниматься сексом, или даже фантазировать о сексе, уходило в редкие сновидения - в первые годы, очень мощные, а затем более безмятежные, лишенные сексуально возбуждающих образов.
Я знал, что никогда бы не смог вызвать такие изменения усилием воли или актом осознанного выбора. Почему бы мне было этого хотеть? Но теперь, когда они происходили, я мог понять почему: уже самыми первыми результатами были повышенная эмоциональность, более мощное телесное ощущение жизненной силы, и прилив творческой энергии. Я становился ревностным - энтузиастом йоги на рассвете, окружным чиновником, выписывающим субсидии или консультирующим молодых правонарушителей все остальное время, а позднее - семейным терапевтом и исследователем - чего же ещё -- брахмачарьи.
В этих исследованиях, сочинения Фрейда и Рейха, Кинси и Мастерса, Джонсона и Хайта уже не казались столь убедительными в качестве долгожданных библий сексуальной истины, и, вместо этого, представали передо мной как исторически и политически определяемые теории сексуальности. Если действительно существовала «функция оргазма», как настаивал Рейх, то существовала и функция сублимации, которая была намного более позитивной, чем понимали эти авторы. Современный наказ «занимайся сексом или, в крайнем случае, мастурбируй!» выдавал элемент лишенной свободы навязчивости. По словам одного человека, обучающегося йоге:
Я должен преодолевать всякий страх и заниматься сексом, а потом чувствовать себя сконфуженным и ужасаться : «Что же я сделал?»
Казалось, все американское общество охватило бездумно усиливаемое влечение к большей внешней стимуляции, большему потреблению, большим и лучшим оргазмам, как будто на карту была поставлена окончательная свобода. По сравнению с расширенной чувствительностью брахмачарьи, все это порой выглядело совершенно безнадежным. Позднее, в 1980-х гг. трагические и чреватые конфликтами проблемы СПИДа, большая осведомленность о сексуальных оскорблениях, и непрекращающийся спор о допустимости абортов, придадут этим некогда освобождающим надеждам зловещий оттенок.
В результате этих многих переживаний и наблюдений, я начинал соглашаться с моим учителем йоги в том, что хотя Зигмунд Фрейд был блестящим сексуальным психологом, он не увидел всей картины. Мне представлялось, что начатое им и другими движение освобождения руководствовалось неверной картой. Брахмачарья открывала, что в эротической вселенной есть гораздо больше того, что можно видеть, ощущать, вкушать, и любить, чем могли бы даже вообразить Фрейд и его бесчисленные последователи. (По иронии судьбы, сам Фрейд провел большую часть своей жизни в безбрачии). И хотя этот образ жизни не включает в себя сексуальную активность, он оказывался полной противоположностью сухого и бесплодного воздержания, которое предсказывали их сочинения. Напротив, я находил его вполне «эротичным» -- в некоторых отношениях весьма отличающимся от общепринятой сексуальности, а в других - очень похожим на нее.
В течение более чем пятнадцати лет с того времени, я жил в безбрачии по несколько лет, и был безмятежным и одиноким. У меня бывали несексуальные семейные, а также полностью или частично несексуальные любовные отношения; я переживал и радость и уныние. В своих личных исследованиях я экспериментировал с разными формами брахмачарьи, а в профессиональной работе беседовал с многими другими энтузиастами этой практики.
Подобно эскимосу, способному различать многочисленные оттенки белого цвета, я начинал видеть многообразие форм целибата. Некоторые из них сосредоточивались на чистоте и психическом развитии, другие на служении людям или религиозной приверженности. Одни допускали чувственный контакт, другие были строго отшельническими.
Целибат становится возбуждающим: тантрический вариант
Наиболее интересной формой целибата оказалась тантрическая сублимация, которой и посвящена данная книга. Она основана на йогической философии парадокса, известной под названием тантра, которая поощряет индивидуальное развитие посредством интеграции с виду противоположных аспектов жизни. Она описывает земной мир, который в то же самое время представляет собой священный мир. Если мы утратили чувство святого в повседневной жизни, тантра может это исправить; если же мы не утратили это чувство, то тантра сохраняет для нас вещи такими, как они есть: полными притягательной тайны и чуда. Тантрическая сублимация (буквально, очищение и облагораживание эроса) показывает, что даже хороший секс может становиться ограничивающим в более широком пространстве эротических возможностей.
Тем не менее, тантрическая сублимация - не утопия. Это образ жизни, при котором мы воспринимаем свои затруднения как нечто священной; таким образом, наши мирские проблемы снова обретают духовную глубину, которая может слишком легко опошляться в повседневной рутине. Вместо обетованной земли «новых и улучшенных» популярных решений или аналитических проработок индивидуального прошлого, она ведет нас по испытанному извилистому пути, приучая в равной мере уважать и ценить наши радостные достижения, обескураживающие попытки, и болезненные неудачи; все ситуации, с которыми мы сталкиваемся, становятся для нас школой жизни.
И, в отличие от других форм целибата, тантрическая сублимация требует положительного и утверждающего отношения к полу и телу, ибо это путь сублимации, а не подавления. Как мы видим из следующего описания Лианной ее опыта парной практики под названием «Сердца и Спины», при тантрической сублимации тело остается очень вовлеченным:
