Йонге Мингьюр - Радостная мудрость, принятие перемен и обретение свободы
Самостоятельно созданное страдание может принимать форму надуманных идей, которые мы внушаем самим себе и которые коренятся глубоко в нашем подсознании, — о том, что мы недостаточно хороши, богаты, привлекательны и т. п. Одна из наиболее странных форм самостоятельно созданного страдания, с которыми я сталкивался за последние несколько лет, когда учил по всему миру, связана с внешностью человека. Люди говорят мне, что не могут ощущать внутреннего покоя только потому, что у них, например, слишком большой нос или слишком маленький подбородок. Они чрезвычайно стесняются этого, уверенные, что все только и делают, что смотрят на их большой нос или маленький подбородок. Даже если они прибегают к услугам пластической хирургии, чтобы исправить свои кажущиеся недостатки, они всё равно сомневаются, достаточно ли хорошо хирург выполнил свою работу. Они постоянно проверяют результаты, смотрясь в зеркало и наблюдая за реакцией других.
Одна женщина, с которой я недавно встретился, была убеждена, что одна скула у неё больше другой. Я этого не замечал, она же не сомневалась, что разница на самом деле существует и делает её безобразной — «деформированной», по её выражению — в её собственных и в чужих глазах. Каждый раз, когда она смотрелась в зеркало, «уродство» казалось ей ещё более заметным, и она была уверена, что это видят все остальные. Она наблюдала за тем, как другие реагируют на неё и пришла к убеждению, что из-за несимметричности её скул они относятся к ней как к какому-то монстру. В результате она стала очень стесняться людей и избегала общения, она стала хуже работать, потому что считала себя страшной и чувствовала неуверенность в себе. Так продолжалось до того момента, когда она действительно измерила свои скулы перед зеркалом и выяснила, что разница между ними меньше чем три миллиметра. Тогда-то она начала понимать, что и «уродство», и годы отчаяния, страха и ненависти к самой себе были порождены её собственным умом.
Итак, хотя самостоятельно созданное страдание по своей сути является порождением ума — как показал мне мой собственный опыт переживания тревоги, — оно не менее сильно, чем естественное страдание. На деле оно может быть даже более мучительным. Я хорошо помню одного монаха, знакомого мне по Индии. У его друга обнаружили на ноге нашли раковую опухоль и ампутировали поражённую конечность. Вскоре после этого мой знакомый начал ощущать в собственной ноге такие жестокие боли, что не мог ходить. Его положили в больницу, где провели всевозможные исследования и взяли анализы, но ни в одном из них не обнаружилось никаких отклонений от нормы. Даже после того как монаху показали результаты исследований, он продолжал чувствовать сильную боль в ноге, так что врач, начав действовать в другом направлении, стал расспрашивать монаха о событиях, предшествующих появлению этих симптомов. Наконец выяснилось, что боли начались сразу после операции, которую сделали его другу.
Врач понимающе кивнул, а потом стал спрашивать монаха о его реакции, когда он увидел своего друга. Постепенно монах начал поддаваться чувству страха, представляя, как болела бы у него нога, если бы её отрезали, и с какими трудностями он столкнулся бы, если бы был вынужден учиться ходить с костылями и делать всё то, что раньше воспринималось как само собой разумеющееся. Даже не упоминая термина ипохондрия, врач очень деликатно вёл монаха через различные сценарии, которые тот выстроил в собственном уме, пока монах не понял, насколько глубоко страх боли — и страх страха — воздействовал на него. Уже только начав говорить об этом, он почувствовал, как болевые симптомы, ощущавшиеся в ноге, стали слабеть, и на следующий день он уже смог выйти из больницы, боли не было и в помине, и, что ещё более важно, не было и лежащего в её основе страха.
Ничего личного
Управляй, но не властвуй.
— Лао Цзы, «Путь жизни»Применённый врачом метод исследования природы боли, испытываемой монахом, во многих отношениях повторяет ту искусность, с которой Будда изложил Четыре благородные истины. Будда не говорит своим слушателям: «Вы страдаете» или «Люди страдают» или даже «Все существа страдают». Он просто сказал: «Существует страдание», предлагая это как общее наблюдение, над которым нужно размышлять, а не как некое окончательное утверждение о человеческом состоянии, которое люди могли бы понять и принять в качестве определения собственной жизни. Словно говоря: «Существует воздух» или «Существуют облака», он преподносил страдание как простой факт, бесспорный, но не воспринимаемый как нечто личное.
Психологи, с которыми я беседовал, предполагают, что подача Первой благородной истины в такой эмоционально не угрожающей манере была исключительно эффективным способом познакомить нас с коренным состоянием страдания, поскольку такой метод позволяет нам взглянуть на способы проявления этого состояния в нашем переживании немного более объективно. Вместо того чтобы предаваться таким мыслям, как: «Почему я так одинок? Это несправедливо! Я этого не хочу. Что мне сделать, чтобы от этого избавиться?» — а такая череда мыслей ведёт нас к тому, чтобы оценивать самих себя или свои обстоятельства или пытаться отрицать и подавлять своё восприятие, — мы можем сделать шаг назад и понаблюдать: «Вот одиночество» или «Вот тревога», или «Вот страх».
Подобное беспристрастное отношение к неприятному переживанию, очень похоже на то, чему отец учил меня, когда призывал просто смотреть на то, что меня отвлекает, а отвлекался я каждый раз, когда пытался медитировать. «Не оценивай это, — говорил он, — не пытайся избавиться от этого. Просто наблюдай». И правда, когда я пытался это делать, то, что меня отвлекало, исчезало почти сразу же. Когда я возвращался к отцу рассказать об этом, он улыбался и говорил: «Очень хорошо! Теперь ты понимаешь».
Нет, тогда я еще не всё понимал. Мне ещё нужно было кое-что усвоить о природе страдания.
Страдание страдания
Страдание от болезни, злословия, дурной молвы и прочего... представляет собой страдание страдания.
— Джамгон Конгтрул, «Светоч уверенности»Поскольку страдание — очень широкий термин, многие из великих мастеров, шедших по стопам Будды, излагая его учение о Первой благородной истине, подразделяли всё многообразие неприятных переживаний на три основные категории.
Первая называется «страдание страдания», или «страдание боли» и её можно очень кратко описать как непосредственное и прямое переживание любой разновидности боли или неудобства. Очень простым примером может служить боль, которую вы чувствуете, нечаянно порезав палец. К этой же категории можно отнести связанные с физическими недугами различные недомогания и дискомфорт: от головной боли, насморка и ангины до самых сильных болей, испытываемых людьми, страдающими хроническими и смертельными заболеваниями. Недуги, сопровождающие старение, такие как артриты, ревматизм, слабость конечностей, сердечная и дыхательная недостаточность, также можно рассматривать как проявления страдания страдания. То же самое касается боли, испытываемой жертвой аварии или стихийного бедствия, — это переломы костей, ожоги или повреждения внутренних органов.
Большинство из приведённых примеров относятся к тому, что выше было названо естественным страданием. Но боль и неудобство, связанные со страданием страдания, точно так же относятся и к психологическому и эмоциональному измерениям самостоятельно созданного страдания. Страх и тревога, охватывавшие меня на протяжении всего моего детства, хотя они и не обязательно имели органическую причину, несомненно, были непосредственными и непритворными. Другие сильные эмоции, такие как гнев, ревность, замешательство, травма, нанесённая чьими-то недобрыми словами или поступками, горе от потери близких — всё это в равной степени яркие переживания этой разновидности страдания, точно так же, как и более длительные психологические расстройства: депрессия, чувство одиночества и низкая самооценка.
Эмоциональные проявления страдания страдания не обязательно бывают экстремальными или длительными. Они могут принимать весьма простые и обыденные формы. Например, не так давно я разговаривал с женщиной, которая во время обеденного перерыва на работе побежала в банк, но, увы: к окну кассира тянулась длинная очередь. «Мне хотелось кричать, — говорила она мне, — потому что мне было необходимо вернуться на важное собрание и времени у меня оставалось мало. Конечно, я не стала кричать; я не такой человек. Вместо этого я просто достала буклет об этом собрании и стала его внимательно просматривать, бросая взгляд то на страницы, то на часы, то на очередь, которая, как казалось, не двигалась вовсе. Я никогда не думала, что меня могут так раздражать все эти люди, стоящие впереди меня, и банковская кассирша, которая, надо отдать ей должное, явно старалась быть терпеливой, обслуживая очередного капризного клиента. Теперь мне смешно вспоминать ту ситуацию, но, когда я вернулась на работу, так и не успев пообедать, я всё ещё была в ярости, и моё настроение не улучшилось, пока собрание не окончилось и я не сбегала за сэндвичем.
