Уильям Харт - Искусство жизни. Медитация Випассана, как ее преподает С.Н.Гоенка
— Почему быть богатым — это хорошая камма? Если это так, то верно ли сказать, что большинство людей на Западе обладает хорошей каммой, а большинство обитателей третьего мира — плохой?
— Само по себе богатство не является хорошей каммой. Если вы станете богатым человеком, но останетесь несчастным, какой вам прок от вашего богатства? Обладание богатством и счастьем вместе — вот это хорошая камма. Самое важное — это быть счастливым независимо от того, богат ты или нет.
— Да ведь это неестественно — никогда не реагировать!
— Это вам так кажется, покуда в вашем личном опыте есть лишь набор дурных привычек загрязненного духа. Но для чистого духа естественно оставаться в непривязанности, полным любви, сострадания, доброжелательства, радости, невозмутимости. Учитесь переживать это.
— Как можно участвовать в жизни, если не реагировать?
— Вы будете не реагировать, а научитесь действовать с уравновешенным умом. Практикующие випассану не делаются бездеятельными, не уподобляются растениям. Они учатся тому, как действовать положительно. Если вы можете изменить свой жизненный шаблон, не реагировать, а поступать, тогда вы достигаете чего-то очень ценного. С помощью практики випассаны это возможно.
Семя и плодКакова причина, таков результат. Каково семя, таков будет и плод. Каков поступок, таков будет итог.
Крестьянин сажает два семени в одну и ту же почву. Одно семя — семя сахарного тростника, а другое — семя нима, тропического дерева с древесиной и листьями очень горького вкуса. Два семени в одной и той же почве получают одну и ту же воду, тот же самый солнечный свет, тот же воздух; природа дает обоим одно и то же питание. Два крошечных ростка выходят наружу и начинают расти. Что же произошло с семенем нима? Оно развилось в растение с горечью в каждой жилке, тогда как каждая жилка сахарного тростника оказывается сладкой. Почему природа, или, если вам больше нравится, то почему Бог так добр к одному растению и так суров к другому?
Да нет, природа не добра и не жестока. Она работает по неизменным законам. Природа только помогает проявлению качеств различных семян. Все питание лишь способствует семени в раскрытии качества, дремлющего в его глубине. Семя сахарного тростника обладает качеством сладости, поэтому растение не будет обладать ничем иным, кроме сладости. Семя нима обладает качеством горечи; и растение не будет обладать никаким иным свойством, а только горечью. Каково семя, таков будет и плод.
А крестьянин идет к дереву нима, три раза кланяется ему, обходит дерево сто восемь раз, а потом подносит ему цветы, благовония, свечи, фрукты, сласти. После этого он начинает молиться: «О дух дерева нима, будь милостив, дай мне сладкие плоды манго; я хочу сладких плодов манго!» Бедный дух дерева нима: да не в состоянии он их дать, нет у него власти сделать это. Если кому-то хочется сладких плодов манго, тому следует сажать семена дерева манго; и тогда ему не будет нужно просить кого-то о помощи, тогда все плоды, которые он получит, будут сладкими плодами манго. Каково семя, таков будет и плод.
Наша трудность, наше неведенье состоит в том, что, сажая семена, мы остаемся невнимательны. Мы продолжаем сажать семена нима, а когда наступает время сбора плодов, мы вдруг спохватываемся, нам хочется сладких плодов манго; и давай мы плакать, молиться и уповать на плоды манго. А толку нет. (7)
Глава 4. Корень проблемы
«Истину страдания, — говорил Будда, — надобно исследовать до конца»(1).[1] В ту ночь, на исходе которой он достиг просветления, он сел под деревом, решившись не вставать до тех пор, пока не поймет, как возникает страдание и как можно его искоренить.
Определение страдания: Он ясно видел, что страдание существует. Это факт, от которого никуда не денешься, каким бы неудобоваримым он ни был. Страдание начинается вместе с жизнью. У нас нет осознанного воспоминания о внутриутробном существовании, но обычный опыт показывает, что мы появляемся оттуда с криком. Роды — это тяжкая травма.
Начав жизнь, мы неизбежно должны будем столкнуться со страданием, присущим болезни и старости. Однако как бы мы ни болели, какими бы дряхлыми и слабыми ни оказались, никому из нас не хочется умирать. Ибо смерть — это великое несчастье.
Каждому живому существу приходится столкнуться со всеми этими страданиями. Проживая нашу жизнь, мы неизбежно столкнемся и с другими страданиями, — с разновидностями телесной или душевной боли. Бывает, что мы вовлечены в неприятное, а приятное нам недоступно. Нам не удается обрести желанного; наоборот, мы получаем то, чего не хочется. Все эти обстоятельства дел суть страдание.
Эти примеры страдания очевидны каждому, кто продумает проблему. Но тот, кому предстояло сделаться Буддой, был не таков, чтобы удовольствоваться ограниченными объяснениями интеллекта. Он продолжал тщательные исследования внутри себя, чтобы пережить постоянную природу страдания; и вот он открыл, что «привязанность к пяти блокам есть страдание». (2) На очень глубоком уровне страдание есть недолжная привязанность, которая развилась у каждого из нас по отношению к этому телу и этому уму с его познаниями, распознаваниями, ощущениями и реагированиями. Люди сильно привязываются к своей самотождественности, к своему физическому и психическому бытию, а ведь налицо здесь только процессы развития. Эта привязанность к не отвечающему реальности представлению о «самом себе», т. е. к тому, что на самом деле постоянно изменяется, — это-то и есть страдание.
Привязанность: Привязанность бывает разных видов. Во-первых, привязанность к привычке стремиться к чувственному удовлетворению. Наркоман принимает зелье потому, что ему хочется пережить приятное ощущение, которое вызывает у него это зелье, даром, что знает: принимая зелье, он укрепляет свою привязанность к нему. Подобным же образом мы предаемся привычке к состоянию вожделения чего-то. Как только удовлетворено одно наше желание, мы порождаем другое. Сам объект при этом оказывается второстепенным; основное же в том, что мы стараемся постоянно поддерживать состояние страстного желания, потому что само это вожделение создает у нас приятное ощущение, которое мы хотим продлить. Вожделение становится привычкой, становится склонностью, которую мы не в состоянии разрушить. И вот подобно тому, как у наркомана постепенно вырабатывается снижение чувствительности к его излюбленному зелью, и для достижения опьянения ему требуются все более значительные дозы, так и наши вожделения неуклонно становятся все более сильными, чем больше мы стремимся их удовлетворить. Таким образом мы никогда не сможем исчерпать вожделения. А пока мы испытываем вожделение, мы никогда не сможем быть счастливы. Другая большая привязанность — это привязанность к «я», к эго, к имеющемуся у нас образу самих себя. Для каждого из нас «я» — самая важная личность в мире. Мы как магнит в окружении железных опилок; он автоматически располагает опилки в таком порядке, центром которого является он сам; и вот точно так же и мы, весьма мало отдавая себе отчет, инстинктивно стараемся устроить мир согласно своим влечениям, стараемся привлечь приятное и оттолкнуть неприятное. Но ведь никто из нас не пребывает в этом мире в одиночестве; одно «я» неизбежно должно прийти в конфликт с другими. Порядок, который старается создать каждый человек, нарушается магнитными полями других людей; и мы сами становимся подвержены притяжению или отталкиванию. Результатом может быть только несчастье, страдание.
Но дело не сводится к привязанности к «я», мы простираем ее до «моего», до всего, что принадлежит «мне». У каждого из нас развивается сильная привязанность к тому, что нам принадлежит, потому что оно ассоциируется с нами, поддерживает образ «я». Эта привязанность не составляла бы проблемы, если бы то, что мы называем «своим», было вечным, а «я» оставалось вечно наслаждающимся тем, чем обладает. Но на самом деле рано или поздно «я» отделяется от «своего»; неизбежно наступит время расставания. И когда оно приходит, то чем большей была привязанность к «своему», тем значительнее будет страдание.
И привязанность простирается еще дальше — на наши взгляды и убеждения. Каким бы ни было их действительное содержание, правильны они или нет, но если мы привязаны к ним, они, несомненно, сделают нас несчастными. Мы все до единого убеждены в том, что наши собственные взгляды и традиции лучше всех; мы бываем сильно расстроены всякий раз, когда слышим, как их критикуют. Если мы попытаемся объяснить свои взгляды, а другие их не примут, мы опять-таки огорчимся. Мы неспособны признать, что каждый человек имеет свои собственные убеждения. Спорить о том, чей взгляд является правильным, — бесплодное занятие; куда полезнее было бы отставить в сторону любые предвзятости понятия и постараться увидеть реальность. Но наша привязанность к взглядам препятствует нам в этом и по-прежнему оставляет нас несчастными.
