Люк Рейнхард - Трансформация
В действительности, я очень хорошо научился это контролировать. У меня очень самодовольный босс, и когда он мне приказывает, мне хочется сказать, что это нечестно. Откровенно, мне хочется дать ему в зубы. Но вместо этого я говорю «да, сэр» и делаю то, что он хочет. Я, как бешеный, считаю вдохи-выдохи и думаю о выпивке. Злость взята под контроль. Когда она возникает, я успешно превращаю ее во что-то другое, что позволит мне потом не сожалеть о содеянном.
– И ты каждый раз пытаешься сопротивляться своей злости?
– Конечно, – говорит Джери, – и у меня получается.
– И твоя злость усугубляется? (Молчание.)
– Да… – неуверенно говорит Джери, – но не так, как…
– ТЫ ПРАВ, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ, ОНА УСУГУБЛЯЕТСЯ! ОНА БУДЕТ УСУГУБЛЯТЬСЯ ДО КОНЦА ТВОЕЙ ЕБАНОЙ ЖИЗНИ, И ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ!
– Но я изменил ее, – настаивает Джери со смущенным видом.
– Ты ее модифицировал. Но она осталась. Она не исчезла.
– А что я должен делать? Разорвать начальника на куски?
– Перестань сопротивляться своей злости и начни наблюдать. Перестань пытаться от нее избавиться, будь с ней, прикоснись ко всему – физическим ощущениям, чувствам, отношениям.
– Какая от этого польза?
– Никакой, кроме той, что твоя злость, вероятно, исчезнет.
– Ух.
– Смотри. Все вы знаете, что годами пытались изменить свою жизнь, и она НЕ ИЗМЕНИЛАСЬ. Что было, то и осталось. Дело не в вашей слабости, не в том, что вы плохо старались. Дело в том, что вы жопы, вот и все. У вас неправильный метод. Если вам что-то не нравится в себе или других, то все, что надо делать, – это просто наблюдать, переживать, прикасаться. Ты говоришь, что твой босс – раздражительный, самодовольный мерзавец? ПРЕКРАСНО! Замечательно! Посмотри, сколько специфических проявлений его раздражительности, самодовольства, мерзости ты сможешь обнаружить и пережить. Он тебя злит? Великолепно! Как именно? Что это такое – злость? Взвесь ее, измерь. Посмотри, какого она цвета. Посмотри, на какие мышцы она действует, какие вызывает ощущения в каких частях тела. Действительно прикоснись к своим ощущениям и чувствам, связанным с боссом. Ты знаешь, что случится?
– У меня заболит голова, – говорит Джери. (Смех.)
– Это как раз то, что обычно бывает, правильно?
– Это то, что всегда бывает.
– А ты знаешь, что хочет сказать твоя голова? Она хочет сказать: «ПЕРЕСТАНЬ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ И ОБРАТИ ВНИМАНИЕ».
– Ты хочешь сказать, что босс перестанет быть самодовольным гадом?
– Ты перестанешь воспринимать его как самодовольного гада.
Джери хмурится.
– Но ведь ты сказал, что именно к этому надо прикоснуться.
– Правильно.
– Но если мы к этому прикасаемся, то как мы можем перестать это переживать?
– Единственный способ перестать что-либо переживать – к этому надо прикоснуться. Это совершенно невозможный парадокс – если ты что-то полностью пережил, то переживание исчезнет и появится новое.
– Я никак не пойму.
– Это потому, что ты в своем жопном уме. Я не хочу, чтобы ты это понимал. Понимание – приз для дураков. Это надо попробовать и пережить. Ты можешь даже пере-пережить свою жопность.
Джери напрягается.
– Может быть, это ты – жопа, – говорит он.
– Отлично. А теперь прикоснись к своей злости. Смотри на то, что ты переживешь прямо сейчас.
– Ты – тупой фашист!
– ЭТО НЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ, ЖОПА! – Кричит Тренер, подходя к Джери. – ЭТО ВЕРОВАНИЕ! СМОТРИ! СМОТРИ НА СВОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ! Я хочу, чтобы ты наблюдал и прикасался к тому, что ты сейчас чувствуешь.
– Я бешусь.
– Это ближе. Что именно ты сейчас чувствуешь?
Джери колеблется и, кажется, начинает себя исследовать.
– Мышцы напряжены, живот бурлит, и ты – фашист.
– Хорошо! Два переживания и верование! – говорит тренер.
Он стоит рядом с Джери и кажется маленьким по сравнению с ним.
– Какие мышцы напряжены?
– На руках и челюстях. На животе.
– Прекрасно. Где на челюстях?
– Вот здесь… вот эти, – говорит Джери и показывает возле уха.
– Хорошо. Где на животе?
– У… здесь, – говорит Джери и показывает повыше пупка.
– Сколько в глубину?
– Около двух дюймов.
– Хорошо. Это боль, тяжесть или что?
– Это… ух… просто чувство, напряжение.
– Хорошо. Опиши, что происходит с мышцами рук.
– Они все еще слегка напряжены.
– У тебя в руках две ебаные мили мышц! Где именно?
– В пальцах и вокруг плеч.
– Прекрасно. Расскажи точнее, какие ощущения у тебя в пальцах.
Джери шевелит пальцами.
– Они… уже в порядке.
– Прекрасно, посмотри снова на живот. Опиши, что ты чувствуешь.
– Тяжесть выше пупка.
– Какой она величины?
– С мяч для гольфа.
– Сколько в глубину?
– Должно быть, два дюйма.
– Прекрасно. Какого она цвета?
– Цвета?
– Какого цвета тяжесть?
Джери долго стоит с опущенной головой, вглядываясь в себя.
– Нет, не могу сказать.
– Хорошо. Тогда скажи, какой величины тяжесть сейчас?
Джери колеблется.
– Она… ух… там ничего больше нет. Нет тяжести.
– Я вижу. Ты все еще чувствуешь злость? Джери застенчиво улыбается.
– Нет.
– Ты все еще воспринимаешь меня как тупого фашиста?
Джери улыбается.
– Когда ты спросил, я почувствовал волну раздражения, но… в основном… нет. Фашист, может быть, но не тупой.
– Ты прикоснулся к своей злости, и она исчезла?
Секунду Джери неуверенно переминается с ноги на ногу.
Затем он трясет головой и усмехается: – Она явно исчезла.
– Что бы произошло, если бы я пять минут назад попросил тебя взять себя под контроль, превратить свою злость в миролюбие, раздражение – в любовь?
– Я бы сказал, чтобы ты заткнулся… я бы продолжал злиться…
– Стало бы хуже?
– Да…
– Спасибо.
Начинается наш второй процесс. Мы садимся, не перекрещивая рук и ног, и следуем инструкции по размещению пространства. Минут через двадцать постоянное фоновое бормотание наших умов – «иама-иама» в ЭСТ– терминах – затихает. Один или два человека плачут, некоторые спят. Мы расслабляем мышцы во лбу, челюстях, языке. Мы глубоко дышим. Мы слушаем длинную декларацию утверждения жизни, которую читает тренер.
Наконец нас просят представить себе идиллический пляж, на котором мы могли бы чувствовать себя совершенно свободно. Тренер помогает нам увидеть и почувствовать дюны, тростник, ракушки, теплоту песка, линию пены параллельно линии воды, голубое небо с облаками, кусочки дерева, раздавленную банку из-под пива, остатки костра, чаек, кружащихся над разлагающейся рыбой. Он помогает услышать крики чаек, шум прибоя. Включается запись с ритмическим шумом прибоя. Нас просят играть в любые приятные нам игры.
Наконец наступает долгожданный полуторачасовой перерыв на обед. Как школьники, которых слишком долго держал строгий учитель, ученики разбегаются по прилегающим к отелю улицам.
Сидя за столами различных ресторанов, рассеянных в окрестностях отеля, многие ученики кажутся несколько подавленными. Трудно сказать, что это – усталость ли после долгого дня или безмятежность, вызванная второй медитацией на наших «пляжах», или смутное подозрение, что все наши обычные застольные разговоры – это все не то, не то, не то…
* * *
– Гарольд? Встань. Возьми микрофон, – говорит тренер после перерыва.
– То, что случилось со мной на пляже, было сперва приятным, а потом пугающим. Я был там, я действительно слышал волны и чувствовал воду. Когда ты сказал играть, я решил играть с двумя своими детьми. Но они не пришли, они не материализовались. Тогда я решил позвать своих приятелей. Никого. Никто не материализовался. Это было жутко. И тогда я понял, что никогда ни с кем не играл. Никогда. Не потому, что они не хотели со мной играть… Это я никогда не играл с ними…
Барбара: – …Я не понимаю, почему меня тошнит. Оба раза, в обоих процессах, как только ты заканчивал с размещением пространства в ногах, я начинала чувствовать боль в животе. Нет ни мыслей, ни воспоминаний, только тошнота… Почему?
Дэвид:
– …Когда ты предложил играть, я неожиданно побежал вдоль пляжа, вдоль линии прибоя. Но ты сказал «играть», и я подумал, что это не
игра. Я пытался представить себе игру, но я продолжал бежать, это было так живо, я бежал не от чего-то, а к чему-то, просто бежал по своему пляжу.
Дженифер:
– …На этот раз я не плакала. Я сидела на песке и смотрела на волны, это было хорошо. Когда пришло время играть, я построила крепость из песка, в жизни я ни-когда.этого не делала. Я построила крепость у самой воды, Я знала, что большая волна все разрушит, но это не имело значения… Я была счастлива. Когда стену смыло, было очень приятно…
Роберт:
– Как можно играть на этом ебаном пляже, когда женщина рядом все время дергается? Все это смешно. Проклятая запись грохотала, как поезд. Я только раздражился и все время думал, что это за хуйня…
