Феодор Студит - Преподобный Феодор Студит. Книга 3. Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова
Самое невыносимое.
Я радуюсь о тебе, чадо мое, и горжусь. Ты – Афанасий[520], так будь им и на словах, и на деле, по милости укрепляющего всё Бога. <p. 9> Перенеси, чадо мое, заключение за Христа и, если Он судит и еще что-либо, прими с радостью. Ведь для рассудительных самое невыносимое и вредное – это не страдать, а не вынести страданий за Христа. Господь со духом твоим. Да осенит тебя благословение блаженного отца нашего[521] и преподобных братий, а прежде всего предстательство Святой Богородицы со всеми святыми.
Поминай меня, своего грешного отца.
80. К чаду Тимофею <9>[522]
О, добрый Тимофей, я знал тебя всегда боголюбивым, отцелюбивым, благожелательным, задушевным, бесхитростным, верным, сострадательным к блаженному отцу нашему, ко мне, грешному, и к боголюбивейшему архиепископу[523]. Яви же теперь дела своей силы, дружбы, (201) верности, богочестия, божественной ревности. Что это [значит]? Чтобы ты не давал сна очам своим (см. Пс. 131:4) и решительно не успокаивался, пока не найдешь боголюбивейшего архиепископа. Соболезнуй ему, чадо мое любезное, подвизайся с ним, запечатлей прошлое уже наступившим. Таким образом ты благоугодишь Господу и уврачуешь меня, грешного. Только поезжай надлежащим путем и осмотрительно, найди его и вручи ему мое письмо.
Всегда молись обо мне, чадо желанное.
81. К чадам Анатолию и Савватию <10>[524]
Вот уже третье письмо я получил от вас, мои милые и любезнейшие чада. Из него я узнал ваше доброе расположение по Богу и отношение ко мне, грешнику. То обстоятельство, что вы сравнительно часто пишете и сообщаете о своих делах и даже о делах братьев, в окрестности рассеянных, – где и как они проживают, о чем и говорило предыдущее письмо, – служит доказательством вашей теплой любви к отцу и пылкой ревности по Богу. Да пребудете в этих чувствах, добрые дети, заимствуя теплоту от [моей] теплой [любви] и воспламеняемые Духом на всякое дело благое. Теперь время терпения, братья, время злострадания, воины Христовы. Перенесите бедствия. [Этих] страданий <p. 10> нельзя и сравнивать с будущей славой, ради которой много потрудившиеся отцы наши удостоились венцов.
(202) Вы знаете, что Нектарий, старинный предатель, отступил, совершив дело, худшее Иудина. Тот, став отступником и предав Господа славы (ср. 1 Кор. 2:8), от раскаяния удавился (Мф. 27:5); а этот изменнически отложился от Христа, отрекшись от святой Его иконы, и нераскаянно вместе со своей душой погубил души многих других, требуя нечестивые расписки. Также и Орест, ради гнусной страсти отпав от семи[525], впал в бездну нечестия.
Поэтому, чада мои, будем остерегаться. Как говорится, когда нечестивые падают, праведные становятся осторожнее (ср. Притч. 29:16). Будьте внимательны к себе, прошу [вас], и не давайте места диаволу (ср. Еф. 4:27), но пусть страх Божий ограждает нас во всех случаях. Я сильно хочу, чтобы вы были образованны, но [вот] вы видите, что знание надмевает (ср. 1 Кор. 8:1) неосторожных, а надмение прорывается наружу. Итак, да приложится вам знание и усилится в вас смирение.
Из Метопы меня ссылают в Вонитскую крепость, в [фему] Анатоликон, и я рад, что меняю место ради Господа моего и Бога. Прошу [вас], чада мои, молитесь о моем спасении. Братиям своим, особенно «десяти»[526], прострите руку [помощи] словом [и] делом по мере возможности, чтобы заменить [меня] в мое отсутствие.
Братья ваши, Ипатий и Николай, тепло приветствуют вас. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом вашим. Аминь.
82. К Петру, [митрополиту] Никейскому <11>[527]
(203) Готовый написать твоей отеческой и любезной мне святости, я очень часто встречал препятствие в своих грехах. Ни на какую другую причину я до сего времени сослаться не могу. Теперь же, найдя удобный случай и письмоносца, уже с радостью обращаюсь и <p. 11> приветствую почтенную для меня и священную главу. Если вообще всякий, подвизающийся ради благочестия, заслуживает сильной любви со стороны моей гнусности, то твоему отцовству подобает от меня исключительное почитание. Так как я не по заслугам удостоен от тебя любви, то понятно, что и люблю тебя значительно сильнее, чем многих других. А что на меня обращена любовь, это в сильнейшей степени доказывается тем, что во время испытания дел [гонения] ты меня превозносил и восхвалял, как будто я полезен для общего блага, – и это делалось не как-нибудь частным образом и незаметно, а доводилось даже до сведения патриарха[528]. Это – знак твоей любви и, так сказать, попечения о других и – уродливости моего недостоинства, поныне подавленного похвалой твоего богомудрия.
Столько я, как бы в свою защиту, говорю об этом. Но что [сказать] дальше? Ты взят, отец, и переведен (ηρ$ης και μετήβης), выслан и сослан в другое место (περιωρίσης και μεωρίσης). Слух, распространяясь от одного к другому, оглушил, поразил нас, чад твоих, не знающих образа действий, не осведомленных об обстоятельствах[529]. Ведь мы, смиренные, в нынешнюю шумную и бурную ересь, как на якорь, полагаемся на твое величие, окормляющее (πηδαλιουχούσу) и направляющее нас богокрепкими настояниями (ταΐς Βεοστενεσιν ενστάσεσιν) в безопасное и благополучное плавание. Итак, сообщи нам, блаженный, как-нибудь вкратце о своем положении, дабы мы с твоей поддержкой препоясались силой (ср. 1 Цар. 2:4), а кроме того – укрепи молитвами, возбуди нас увещаниями, уверь, что не до конца Господь попустит жезлу грешников поражать Его Церковь и что потому мы должны твердо выносить медленность, которую по неисследимым судьбам Своей Премудрости Бог положил полезным применить к нам, смиренным во всех отношениях.
83. К игумену Иосифу <12>[530]
(204) Пришло время, когда я могу обратиться к твоей святости с дружеским письмом. А ведь раньше, когда по моим грехам державными были возбуждены в Церкви Божией к ее вреду печальные вопросы, мы так разошлись друг с другом, что этот горестный раздор стал известен и Востоку, и Западу. Горе тем дням! Горе тому печальному событию! Это было нарушением <p. 12> Евангелия Божия, [нарушением], от которого сотряслись концы земли и восстенало небо. Но теперь, когда прежние замешательства по мановению Промысла устранены, возгорелось по Его попущению даже и худшее, будучи, понятно, последствием предыдущего. И воистину, горе нынешним дням, которые следует считать не за что иное, как за преддверие пришествия антихриста.
Но так как [твоя святость], по благодати Всеблагого Бога, оказалась во всем согласною с нами, правильнее же сказать – с истиною, избрав вместе со всеми православными один и тот же путь благочестия с горячей ревностью, несмотря на старость, что достойно и удивления, и похвалы, – то я, смиренный, опять обращаюсь к прежней любви и близости[531]. По словам Божественных уст, ничто не содействует единомыслию так сильно, как согласное [учение] о Боге, ни разномыслию в такой степени, как разногласие [в учении] о Нем[532].
Поэтому, сбросив прошедшее, как некое тяжелое облако, с великой радостью являю тебе в настоящее время небесный свет единомыслия и обращаюсь к тебе, как к возлюбленному моему отцу, приступаю, как к изгнанному и заключенному за правду, венчая тебя одобрениями и похвалами, возвеличивая почтенную седину и долговременные подвиги. О, великое дарование Божие, не попустившее твоим блестящим подвигам быть укрытыми под прежним темным сосудом! Ныне тебя почитаю как исповедника Христова, (205) восхваляю как стража Православия, радуясь с тобою и торжествуя по поводу твоих подвигов в добре. Хотя, по апостолу, страдание за Христа есть самое большее из дарований (ср. Флп. 1:29), однако я жалею твою честную старость, считая страдания не легким делом. Впрочем, я убежден, что ты всё превозмог бы вукрепляющем тебя Христе (Флп. 4:13) для торжества Православия, для превозношения меня, грешника, и, подобно мне, любящих тебя, а прежде всего – всей Церкви Божией, во [обретение] нетленного венца правды.
<p. 13> Если ответить на письмо для тебя невозможно, то даруй мне самое лучшее из того, что имеешь, – святые твои молитвы, ибо я исполнен грехов и более всех людей жалок.
84. К мирянину Григоре <13>[533]
Великое и теплое твое служение и неотступное пребывание при заключенных в темницу братьях сделали тебя, человече Божий, бездомным, беглецом, скитальцем. Но дерзай – в крове Бога Небеснаго водворишься (Пс. 90:1), небесный Иерусалим будет тебе обиталищем. Ты действительно подвизался, бедствовал, израсходовался, часто подвергался побоям и даже был задержан, и хотя неокончательно[534], велика твоя награда, наравне с заключенными, если даже не больше. Ты нам брат единодушный, общник в благах, какие только у нас есть, равным образом и во временных. Бог да спасет тебя. Молись о нас и отныне впредь по мере сил помогай заключенным за Бога, мужчины ли это или женщины, – ибо все [мы] во Христе братья.
