Наталия Соколова - Под кровом Всевышнего
Я все сорок лет старалась разгадать эти слова: «будет негоден». Или батюшка мой провинится чем-то пред советскими властями или пред своим духовным начальством (часто попавшие в немилость к тем или другим присылались служить к нам в Гребнево, но у нас они задерживались ненадолго)? Все ж я не отгадала. Батюшка стал «негоден», оставшись без ноги, ибо с тех пор, конечно, не мог больше служить у Престола. Но молиться со своим родным народом он еще мог. И вот последний год своей жизни батюшка мой с любовью благословлял молодое поколение, появившееся в церкви после «перестройки». Дети и народ так и льнули к нему. Его ласковая улыбка, два-три нежных слова, произнесенных кротко и смиренно — все это привлекало к нему людей. Они стали б советоваться с ним, стали бы приходить к батюшке, ища наставлений, но мне приходилось стоять невдалеке и беречь больного мужа от перегрузки. «Не спрашивайте батюшку ни о чем. Ему трудно отвечать, он частично парализован», — говорила я.
Семинаристы старались по окончании богослужения скорее доставить нашего больного домой, дать ему лекарства, уложить в постель. А любовь свою прихожане выражали тем, что приносили нам со своих огородов картофель, морковь, кабачки и т.п. Однако находились люди, которые все же «прорывались» к постели батюшки, чтобы излить пред ним свою душу. Сын наш Николай советовал отцу: «А ты говори всем: «Бог поможет», пусть этим и удовлетворяются». Но иногда приходилось и мне садиться рядом с батюшкой, чтобы давать нужные советы вопрошавшим. Ведь за сорок пять лет у нас с батюшкой сложилось полное единомыслие. И вот, я говорила, а он молча кивал головой. Но я всегда старалась сократить время этого собеседования, так как у старика моего от мысленного напряжения поднималось давление, а мы берегли его от повторного инсульта.
На дни Святок сын наш, инспектор Академии, распорядился жить у нас обоим студентам. У них были каникулы, а сынок мой, видимо, чувствовал, какая дополнительная нагрузка ждет на этих святых днях его мамочку. О, я была этому распоряжению очень рада.
Уезжая до Сочельника в Академию, Славочка мечтал о елочке. Мы с Алешей решили его порадовать. Алеша принес из лесу длинную елочку, которую мы поставили в комнате студентов. Нарядили мы ее печеньем, фруктами, конфетами, прикрепили свечки. Когда Слава влетел в дом накануне Сочельника, то радостно воскликнул:
— Ой, елочка! Я сразу уловил запах хвои.
Да, деревце оттаяло, сочилось смолою, и благоухание ее разливалось по всему дому.
— Для вас, мои милые, чтобы вы ощутили великий Праздник, — сказала я.
Я пекла пироги, а ребята накупили вкусных гастрономических изделий, по которым соскучились, так как во время поста соблюдали строгое воздержание. Уж до чего изнурительно было им голодать «до звезды», особенно худощавому Славочке! Он был очень высок ростом, а ел всегда мало. Алеша же был сильным, коренастым молодым человеком. Он и в пост умел приготовить сам вкусные блюда, за которые после всякой трапезы никогда не забывал нас благодарить.
Мы знали, что разговляться к нам придет несколько солдат, часть которых стояла недалеко. Эти ребята уже не раз заходили к нам в праздники после церковной службы. Среди них был один, который обратил к вере не одного товарища. Его звали Владимиром, он был из-под Белгорода. Этот Володя приготовил к крещению несколько своих товарищей, привел их в наш храм, где они и крестились. Других ребят Володя подготовил к первой исповеди, к причастию.
Володя часто бывал у нас, так как мы всегда звали его с солдатами пообедать у нас и отдохнуть. Эти ребята были очень рады побыть в атмосфере семьи часок-другой, освободиться на время от своих сапог, ремней, поваляться на диване. Я давала солдатам смотреть картинки из Библии, что-нибудь им рассказывала. Они всегда молчали и быстро засыпали, так как были очень усталые. Мы будили их вовремя, стараясь, чтобы они попали в свой срок в казармы, давали ребятам с собой гостинцы.
В роте нашлись солдаты, которые, завидуя вернувшимся с Праздника, тоже стали просить у начальства отпускать их по воскресеньям в храм. Они называли себя верующими и старались прильнуть к товарищам Володи. Не желая портить с ними отношений, Володя послал их за «увольнительной» запиской к офицеру. Но тот понял хитрость ребят и стал каждому поодиночке задавать вопросы: «А какой завтра праздник в церкви? Расскажи мне о нем. А какую молитву ты знаешь?».
Видя полное молчание солдата, офицер ему в «увольнительной» отказывал. Но подготовленные Володей могли хотя бы в нескольких словах объяснить свое отношение к религии и молитве. Тогда они получали документ и счастливые, в парадной форме, вовремя появлялись в храме. Вот эти-то ребята и приходили к нам как на Рождество, так и на Пасху вчетвером, а то и вшестером.
На Святках в полдень нас посетили и родные — отец Федор с Галей и детишками, конечно, не со всеми. Мы устроили стол на втором этаже, в комнате семинаристов, куда они носили посуду, угощения, а потом подняли туда (впервые) и дедушку. Все были рады видеть моего батюшку за праздничным столом, веселого и неунывающего.
Я попросила Славу погулять с двумя детьми, покатать их на санках. Когда они вернулись, я спросила Любочку:
— Ну, как вы катались?
— Мы почти не катались, мы играли в «бандитиков».
— Во что? Что это за игра?
— Один крадет санки, как будто он машину угоняет, прячет санки среди кустов на кладбище, а другие ищут их, потом ловят «бандитиков».
— Но ведь это грех — красть. Нельзя играть в грех, нельзя приучаться воровать.
— Но бедненькие у богатых могут брать. У тех ведь много, а у бедных ничего нет!
Слыша такие рассуждения пятилетнего ребенка, мы со Славой улыбнулись, но все же сказали:
— Все равно, чужое брать никогда нельзя, хоть у бедного, хоть у богатого: это грех.
Девочки смущенно опустили глазки:
— Но мы ведь только играли…
Я расцеловала внучку, сказав ей, что грех настолько противен Господу, что даже воображать себя на короткое время «бандитиками» не надо.
В тот же вечер наши гости уехали, и дом наш снова погрузился в тишину.
Наши беседы по вечерам
На Святках к семинаристам в гости приезжал кто-нибудь из их товарищей. К одному приезжала мать, к другому — отец. Гостей было много, и дел прибавлялось. Я уставала и иной раз говорила:
— Сил нет. Ребята, сами уж уберите посуду, а я пойду к себе наверх, отдохну.
Тут я наблюдала, как теория благочестия порой не соответствует привычкам, выработанным юношами, выросшими в атеистическом мире. Не служили им девизом слова, сказанные апостолом Павлом: «Все что ни делаете, делайте, как для Господа, а не как для человеков» (Кол. 3,23).
Спущусь я вниз (после отдыха на втором этаже) и вижу: посуда-то вымыта, но на полу лужи воды, помойные ведра стоят полные, в прихожей — грязь. Дедушка просит что-то, а молодежь ушла гулять. Ну, я берусь сама за дела. Ребята возвращаются, одевают батюшку, увозят его в храм ко всенощной.
— А Вы придете? — спрашивают они.
— Нет, — отвечаю, — устала. Да и ужин надо сегодня приготовить на пятерых. Мое дело хозяйское.
Понемногу студенты стали приглядываться к хозяйству. Я их не винила, ведь у них не было в детстве христианских семей, в которых мать готовилась бы к праздникам за несколько дней, чтобы освободить от домашних дел часы, нужные для посещения храма. Вообще, уклада православной семьи эти будущие священники не видели в детстве, христианская мораль не руководила окружающей их жизнью. Обман и ложь, к которым они привыкли, не пугали их, не внушали отвращения. Об этом говорили мне письма отца Сергия, привозимые студентами мне еженедельно от сына. Перечитывая их теперь, я сочувствую моему милому инспектору (в прошлом): как трудно было ему в семинарии бороться с воровством, обманом и другими пороками молодежи! Ведь ему надо было не только выявить порок, но и внушить воспитаннику, что нравственная нечистоплотность несовместима с путем служения Церкви Христовой. Сын как-то написал мне: «Я присылаю к тебе, мамуля, самых лучших, а ты жалуешься… Но я надеюсь, что пребывание в нашей семье послужит на пользу этим ребятам».
Когда я увидела, что молодые люди ко мне расположены, то стала подолгу беседовать с ними. Это бывало только один на один, по вечерам, когда нам никто не мешал.
Я благодарила юношу за уход за моим старичком, ибо видела, как тщательно он промывает, смазывает и бинтует раны на больной ноге моего мужа. Я говорила: «Спасибо, дружок! Что бы мы без тебя делали? После этой зимы, проведенной вместе с вами, вы стали мне как родные. Век вас не забуду, всюду буду о вас молиться, чтобы снова встретиться нам в Царствии Отца нашего Небесного. «Ищите же прежде всего Царствия Божьего и правды Его», а земное благополучие приложится вам. Это я уже в своей жизни испытала и то же самое вижу на судьбе других, вручивших свою жизнь в руки Всемогущего. Не бойтесь ничего, кроме греха. Даже самый маленький грех омерзителен, потому что он отлучает душу от Бога. А я часто вижу, что вы не понимаете, что такое грех. Ложь, сознательное попрание голоса совести — это отлучает душу от благодати Божией. И в жизни нашей часто получается по словам Спасителя: «Отцеживаем комара, а поглощаем верблюда».
