Джордж Макдональд - Сэр Гибби
Один взгляд на Гибби, пожалуй, заставил бы их умолкнуть. Но хотя они и не осмеливались взглянуть в его сторону, ни один из них не в силах был удержать слетающие с губ недобрые слова.
В такой момент любой благоразумный и благовоспитанный мальчик потихоньку выскользнул бы из комнаты. Но разве мог Гибби оставить своих друзей на милость огненных стрел лукавого?! Он вскочил и подбежал к маленькому столику у стены, о котором мы уже как–то раз упоминали. Миссис Склейтер не увидела, а, скорее, почувствовала, как он бесшумной тенью метнулся в другой конец комнаты, и, смутно предугадывая его намерения, со страхом ожидала, что же будет. Её страх немедленно материализовался в форме большого тома Нового Завета и бледного лица Гибби, полного щемящей грусти, любви и смущения. Он протянул ей книгу, указывая пальцем на строчку, и она не могла не прочитать то, что он пытался ей показать: «Имейте в себе соль, и мир имейте между собою». Не знаю, что именно Гибби думал насчёт соли, понимал он это место или нет (да и какая разница? ведь в нём самом соль несомненно была), но вторую часть стиха он понимал так хорошо, что сейчас хотел напомнить о ней двум своим друзьям, сердито брыкающимся под своим супружеским ярмом.
Если до этого на щеках миссис Склейтер пылал сердитый румянец, то сейчас они заполыхали ещё ярче. Она встала бросила на немого пророка гневный взгляд, который, казалось, говорил: «Да как ты смеешь!», и вышла из комнаты.
— Что там у Вас? — спросил священник, резко поворачиваясь к нему. Гибби показал ему те же самые слова.
— Это не Вашего ума дело! — отрезал мистер Склейтер, швыряя книгу на стол.
— Немедленно отправляйтесь спать!
«Какое отвратительное самодовольство!» — воскликнет читатель. Именно так в тот вечер думали о Гибби супруги Склейтер. До сих пор они ни разу не ссорились между собою в его присутствии. По правде говоря, они вообще редко ссорились. Многие супружеские пары, любящие друг друга гораздо сильнее, ссорятся больше и меньше заботятся о вежливости. Гибби же отправился в постель, недоумённо раздумывая о том, что произошло, и пытаясь понять, не завелось ли бревно в его собственном глазу.
При первой же возможности Гибби вместе с Доналом отправились на поиски миссис Кроул. Донал полагал, что без труда найдёт дорогу к её чердаку от своего дома, но, к собственной досаде и к разочарованию их обоих, вскоре обнаружил, что не имеет ни малейшего представления о том, где её искать. Он помнил только, что живёт она где–то возле реки. В тот день продолжать поиски было уже поздно, и поэтому мальчики решили отложить новую попытку до следующего удобного случая, и вместо этого пошли прогуляться.
Однако миссис Кроул никак не могла найти себе покоя. Её мучили воспоминания о прошлом, и поскольку по большому счёту они были далеко не из приятных, ей всё чаще хотелось взглянуть на то единственное утешение, что оставалось у неё от минувших дней. Наконец, она набралась решительности и в один прекрасный день появилась на рынке в нарядном платье. В тот день, закончив торговлю, она заперла свою лавочку и зашагала на Даурстрит, к дому священника.
— Он и сам не раз переступал мой порог, — говорила она про себя, имея в виду мистера Склейтера. — И хотя от него мне всегда были одни неприятности, я всегда его привечала и ни разу резкого слова ему не сказала! И если он священник и может свободно заходить в дома недостойных бедняков, то, по справедливости, бедняки должны так же свободно входить и к нему!
Подбадривая себя этими словами, она поднялась по ступенькам и позвонила. Был морозный зимний вечер, и миссис Кроул стоя на пороге, в ожидании, когда ей откроют, вдруг страшно захотелось иметь свой дом с жарко пылающим камином, возле которого можно спокойно выпить рюмочку–другую. Ей пришлось ждать довольно долго, потому что горничная, в обязанности которой входило открывать дверь гостям, прислуживала за столом. Сегодня мистер Склейтер должен был уйти на церковное собрание и поэтому ужинал раньше, чем обычно. На столе как раз дымился куриный суп, горячий и душистый, когда горничная сообщила хозяевам, что какая–то женщина спрашивает сэра Гилберта.
Гибби поднял глаза, положил ложку и уже собрался было встать, когда священник мягко задержал его на месте. Гибби повиновался, выжидательно глядя на него.
— Что это за женщина? — спросил священник у девушки.
— Вполне прилично одетая, сэр. Наверное, работница, — ответила та.
— Передайте ей, что мы ужинаем. Пусть она зайдёт снова примерно через час. Или передаст вам то, что хочет сказать. Или, ещё лучше, пусть она зайдёт завтра утром. Интересно, кто бы это мог быть? — задумчиво сказал он, поворачиваясь к Гибби.
Но Гибби уже не было на месте. Он проскользнул за спинкой стула мистера Склейтера, и тот только успел заметить, как он спешит к двери вслед за горничной. Он так торопился, что забыл закрыть за собой дверь, и супруги увидели, что он радостно бросился навстречу гостье, горячо пожал ей руки и тут же потащил её за собой.
Сама миссис Кроул никак не желала непрошено вторгаться в дом священника, особенно когда тот сидел за ужином вместе со своей грозной супругой. Но ей показалось, что Гибби ведёт её не в столовую, а в какое–нибудь тихое местечко, где они могли бы всласть потолковать наедине. Она вообще не видела, куда Гибби её тащит и, на минуту замешкавшись то ли со своей шляпкой, то ли с каким–то другим предметом вечного женского беспокойства, шагала за ним, не думая ни о чём другом, пока не очутилась вдруг на пороге ярко освещённой комнаты. Она подняла глаза, вздрогнула, остановилась, почтительно поклонилась сначала священнику, а потом и его супруге, и застыла в нерешительности и страшном смущении.
— Вам не сюда, милая, — сказал мистер Склейтер, поднимаясь с места. — Ах, это вы, миссис Кроул! Я приму вас в прихожей.
Миссис Кроул вспыхнула и сделала шаг назад. Но Гибби всё ещё крепко держал её за руку. Он метнул на священника быстрый взгляд, который должен был бы моментально уверить его в том, что эта гостья бесконечно дорога его сердцу, и снова потянул её к столу: он хотел, чтобы она села на его место. В голове у неё промелькнула мысль о том, что, если уж долгие годы она была таким близким другом сэра Джорджа и сэра Гибби и каждое воскресенье поила малыша Гибби молоком и чаем с овсяными лепёшками, то, наверное, даже сейчас, когда жизнь их обоих так основательно переменилась, она всё равно имела право войти в его дом, каким бы роскошным и изысканным он ни был. И пока мистер Склейтер, не желавший обижать сэра Гилберта, медлил, не зная, как помешать ей войти, она, невольно подчиняясь Гибби, нерешительно шагнула вперёд. Как восхитительно было чувствовать себя в тепле! Как уютно выглядели тёмно–красные стены, освещённые яркими бликами полыхающего огня! Как чудесно здесь пахло куриным супом! Она подумала, что ей было бы гораздо легче отказаться от виски, если бы её окружали такие же утешительные удобства, как в доме у священника. А ведь именно он как–то раз сказал ей, что её душа дорога ему не меньше, чем любая другая душа в его приходе, а потом изгнал её из весьма почтенного переулка в грязные портовые кварталы. Всё это молнией пронеслось у неё в голове, пока Гибби упорно тянул её к столу, а она неуверенно сопротивлялась.
— Гибби, подойдите сюда, — позвала миссис Склейтер.
По–детски послушно и доверчиво он подошёл к ней.
— Знаете, Гилберт, это никуда не годится! — сказала она довольно громким шёпотом. — Нельзя переворачивать все приличия с ног на голову. Если Вы хотите быть джентльменом и продолжать жить в моём доме, Вы должны научиться вести себя, как все нормальные люди. Я не могу допустить, чтобы такая женщина сидела у меня за столом. Знаете ли Вы, кто она такая?
Лицо Гибби засветилось. Он поднял руки, потому что уже мог немного объясняться на пальцах.
«Она грешница?» — спросил он.
Миссис Склейтер кивнула.
Гибби крутнулся на пятках и кинулся в прихожую. Пока Гибби разговаривал с миссис Склейтер, её супруг, как огромный морской кит, мощно и властно надвинулся на незваную гостью и повлёк её к входной двери, всё время разговаривая с ней тоном снисходительного доверия, чтобы загладить всякую обиду, которую она могла почувствовать из–за столь неласкового приёма. И вдруг, к его ужасу, Гибби бросился к ней и крепко её обнял.
— Сэр Гилберт! — немало рассердившись, воскликнул он, сердясь ещё сильнее из–за того, что считал себя абсолютно правым. — Оставьте миссис Кроул в покое и немедленно вернитесь к столу. Джейн, откройте, пожалуйста, дверь.
Джейн открыла дверь, Гибби разжал руки, и миссис Кроул вышла. Но на пороге она вдруг повернулась: — Что ж, сэр, — сказала она тоном, в котором угадывалась скорее, не гордыня, а суровость напополам с горечью обиды и униженного достоинства, — Вы, бывало, частенько переступали мой порог, да ещё с такими недобрыми словами, от которых у честной женщины вся кровь в жилах вскипит. Но я никогда Вас не выгоняла. А Вы сначала выгнали меня из моего собственного дома, теперь выгоняете из своего. Что же остаётся? Разве только выгнать меня из Дома Господня. Теперь вам понятно, почему люди вроде меня не слишком–то часто появляются в церкви, чтобы послушать, как вы проповедуете Евангелие? Да потому что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! Да скажи Вы мне сейчас: «Входите, миссис Кроул, вечер такой холодный! Входите, погрейтесь, съешьте тарелочку супа», то от такой милости вся душа моя согрелась бы так, что дома я, может быть, даже за Библию бы взялась, а в воскресенье и в церковь бы заглянула. Уж будьте уверены, так бы оно всё и было. В церковь–то ходить легче, чем самой Библию читать да раздумывать, что в ней сказано. Только сейчас я пойду домой к своей бутылке, и грех мой — если это грех, выпить в такую холодную и туманную ночь — будет навечно лежать у Вас при дверях!
