Кристина Рой - Работник
Жена принесла с собой кое-что из сбереженного жалованья и сразу уплатила все долги. Купила для свекрови, детей и мужа одежду, обставила кухню посудой. Как уютно теперь выглядело все здесь! А давно ли еще это было гнездо слез, горя и нищеты? И вдруг, в какой-нибудь год, даже меньше, такая перемена! Такое чудо! Где тому причина? В трезвости! Опомнился человек. В себя пришел. Из пьяной пасти дьявола вернулся под сильную и крепкую руку Господню. И тут вернулись к нему жена и семейное счастье.
Мартын сидел вечерами в кругу своей семьи и думал: « И такую радость, такое счастье, да не свое только, а целой семьи, я променял на кабацкое пойло, на дьявольский дурман. Слава Богу, что Он спас меня от гибели!»
Былую свою пьяную компанию Мартын теперь уже давно забыл. Он собирал вокруг себя совсем другое общество. Приходили родные, знакомые, соседи, и по праздникам маленький дом был полнехонек. Мефодий в таких собраниях обыкновенно читал чтонибудь, а потом шли о прочитанном разговоры. Вскоре Мефодия стали приглашать и в другие дома.
— Мефодий, мне кажется, что ласточки начали собираться к полету, — сказал как- то раз Самко. — Ты говорил тогда в лесу, что вся наша деревня должна собраться в Божью стаю и что мы обязаны положить тому начало. Теперь, видимо, дело идёт к тому.
— Трудно, Самко. Недаром сказано: « Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их». Но ничего. Не станем унывать. Будем указывать людям путь. А если никто и не пойдет тем путем вслед за Иисусом, мы сами должны идти за Ним. Он каждому сказал: « Следуй за Мною». Ты, ты сам следуй. К тебе прежде это слово Христово, а потом уже к другим.
На неделе Ондранчики возили лес для дома Мефодия: к весне хотели начать строить. Мефодий заготавливал всё заранее. Холм был уже снесен. Кирпичей наделано достаточно. Довольно было и плит для фундамента. Черепицу для крыши они также завезли загодя и сложили у Ондрачика. Из лесу натаскали молодняка на колья. Мефодий хотел обнести забором всё свое владение.
Как-то утром Ондрачики получили печальную весть. Дочь Анна, которая жила с мужем в Америке, писала, что муж ее серьезно болен и доктор советует ему немедленно уехать домой, чтобы окончательно не ослепнуть. Поэтому они тотчас же собрались в дорогу, как только муж выписался из больницы.
Как удручающе подействовала бы на них подобная весть, случись это раньше! Но теперь, когда они научились молиться, они сказали только:
— Да будет воля Божья! Если Господь это допустил, будем нести испытание.
И как раз на этой неделе, когда у Петрачей должна была справляться свадьба, куда приглашены были и Ондрачики, к последним прибыли больной зять и заболевшая в дороге дочь. Дорке тут было не до свадьбы: управиться бы дома с работой!
И не будь у них Мефодия, они не знали бы, как им быть. Главное, им не к кому было дажеобратиться за помощью.
Приехавшая дочь Анна удивилась: кто так заботливо помогает старикам? Тогда Дорка и мать, да и старик, рассказали ей, что за работника в дом послал им Господь. Иосиф — муж Анны, также дивился редкому работнику. При этом говорил:
— Его голос мне знаком, как будто я его уже когда-то где-то слышал.
— Как знать! Может быть, вы с ним не раз встречались. Мы сами не знаем, откуда он. Он никогда не рассказывал о себе. Но из того, что он вообще рассказывает видно, что он много чего повидал на белом свете.
Наступило воскресенье — день свадьбы у Петрачей. Старый Давид сидел в своей хибарке у теплой печки и раздумывал о жизни. Окна и двери были закрыты, но музыка и громкие голоса отчетливо доносились сюда.
Вдруг открылась дверь и вошёл Мефодий.
— Добро пожаловать! — обрадовался старик. — Пришел навестит! Как дела у вас в доме?
— Слава Богу! Теперь получше. Доктор сказал, что Иосиф к весне совсем поправится, а жена его, Анна, так совсем уж встала, хотя и жалуется еще на слабость.
— Послушай, Мефодий, я как раз перед твоим приходом сидел и думал: что будет с тобою? Если Ондрачику вернулись дети и они скоро поправятся, то ведь им, стало быть, не надо будет больше другого работника, кроме пастуха.
— Конечно. Одного им придется отпустить. Я и остаюсь у них только до весны. Собственно, я им и сейчас особенно не нужен. Я мог бы и сию же минуту уйти, но у меня начата стройка, да и ещё есть кое-какие дела.
— Как — уйти! — воскликнул старик. — Почему уйти? А куда же мы денемся без тебя? Другие ещё, может быть, ничего. Но старый Давид, что он будет делать без тебя?
— А я разве вам дорог? Вы любите меня? — Мефодий обнял старика как в тот раз, когда Давид рассказывал ему о своем горе.
— Ах, не спрашивай! Ежели ты согрел мою старую кровь, как может мое сердце не любить тебя?
В комнате стало тихо.
— Помните ли вы, дорогой Давид, что я осенью обещал вам?
— Что ты мне кое-что хотел рассказать? Я помню это. И давно уже жду, когда ты это сделаешь.
— Ну, так я хочу рассказать вам, почему я полюбил вас.
— Меня? Я думаю, потому, что ты любишь всех людей, как это завещал тебе Христос.
— Конечно. Ибо Господь Иисус повелел это, сказав: « Спасение придет от Иудеи». Но я люблю вас не только вообще, как человека. Я люблю вас по-особому. Это мне завещал тоже один еврей, которому я многим обязан.
— Что ты говоришь? — удивился старик. — я ничего не понимаю. Объясни мне.
— Видите ли, я долгие годы жил на свете без Бога и без Христа. Я не думал, что у меня есть бесмертная душа, и что мне после смерти придется дать отчёт о всей моей жизни. Я жил так, как жили все. Но потом я познакомился с одним евреем, который мне впервые раскрыл мне всю правду моей жизни и указал, как найти Христа. Он научил меня любить Сына Божия и объяснил, что и мы люди, тоже должны быть детьим Божиими: Сейчас его уже нет в живых, Господь призвал его к Себе.
— Ты сказал, что он был иудей, что он научилтебя познавать и любить Христа? — с удивлением спросил старый Давид.
— Да, он был иудей из иудеев. Он был проповедник среди евреев и жил только для того, чтобы возвестить своему народу, что Мессия, Спаситель, уже пришел, что
Он указал людям путь спасения от грехов, что Он жил среди Своего народа и опять придет, но уже ко всему человечеству.
— Так это ж был не еврей! Это был христианин!
— Христианин он был по вере, а по крови он был еврей. И гордился тем, что он — еврей. Благодарил Бога, что он происхождением принадлежит к тому народу, от которого через Иисуса Христа излился свет Божьей правды на всё человечество. Он был счастливым человеком, но у него было одно желание, которое он не смог осуществить. Это его огорчало. Тогда я пообещал ему исполнить его заветное желание, чего бы мне это не стоило. Он поверил мне, и, благодарение Господу, я не обманул его.
— Что же это было за обещание? — спросил, насторожившись, старик и удивленно посмотрел на своего молодого друга. Тот говорил сегодня не так, как обычно, Как будто это не был работник Ондрачиков, который вырос среди глупых крестьян и служил им.
— Вы спрашиваете, что это было за поручение?..
Видите ли, был у него один очень-очень дорогой человек на свете, которого он любил больше, чем кого-либо другого в жизни, хотя, как это ни странно, он никогда его не видел. И тот факт, что он никогда не видел этого человека, и был его огорчением. Он хотел ему принести весть спасения и не мог: не знал где найти:
— И ты нашёл его?
— Да, нашёл и:
В эту минуту яркий свет озарил комнату и они услышали ужасные вопли и крики. Мефодий и Давид вскочили.
— Там что-то произошло! — указал еврей пальцем наружу.
— Да, там пожар! Счастливо оставаться, я побегу, — сказал Мефодий.
— Куда? На пожар?
— Ну да! Там, вероятно, все пьяны. Кто-нибудь опрокинул лампу, а с ними беспомощный Самко.
— Не ходи! — удерживал Давид, но парень вырвал свою руку и выбежал вон.
На свадьбе случилось действительно нечто ужасное. Один из напившихся дружков жениха вздумал принести зажженную сливовицу в миске прямо на свадебный стол. У стола он поскользнулся и опрокинул пылающую водку на жениха и на стол. В одно мгновение всё платье несчастного вспыхнуло, как факел, запылала и скатерть. Поднялся и страшный переполох. Одни бросились к двери, другие выпрыгнули из окна. Жених, крича от боли и отчаяния, вскочил на слот, оттуда опять вниз, кинулся на пол, катался по нему, чтобы потушить пламя. Невеста ринулась к жениху, хотела собственными руками затушить огонь, и ее подруги едва успели оттащить ее в сторону.
Некоторые спохватились и стали лить воду на стол, а один из пьяных гостей схватил бутыль с водкой, приняв ее за воду, и тоже начал поливать ею огонь. Пламя вспыхнуло с еще большей силой.
Тут как раз вбежал Мефодий. Он держал в руках мокрый балахон, бросился с ним к пылающему жениху, плотно его укутал, и пламя тотчас потухло. Но в комнате огонь не унимался. Люди с криком рвались наружу. Густой дым и смрад спирали дыхание, и только с большим трудом удалось всем выскочить вон.
