Кристина Рой - Работник
— Ну, это мы посмотри, милейший пророк! — засмеялся будущий владелец кабака и отправился с товарищем в свою деревню домой.
На другой день старик Петрач направился к Мефодию. Злоба Петрача на Самко утихла. Он понял, что обидел сына несправедливо, но ему хотелось отплатить тому, по чьей милости Самко упорствовал. Старик знал отвращение работника Ондрачика к выпивке, Мефодий убедил не пть не только Подгайского, но и самого Ондрачика, другого работника Андрея и Самко. Он пытался было отлучить от выпивки даже и самого Петрача, говоря, что это и вредно, и стыдно, и грешно.
Петрач не мог заснуть всю ночь. Он не хотел брать свое слово назад, что выгонит Самко из дому, если тот не исполнит его волю. Но, с другой стороны, удалить сына из родного дома — против этого восставала и гордость (что скажут люди!), и отцовское сердце.
Вчера в гневе, он не чувствовал, что у него есть родительское сердце, но сегодня оно напомнило о себе. Он с досадой думал, что всё было бы хорошо, если бы не этот Ондрачиков работник. Ну и задаст же он ему!
По дороге раздражение Петрача всё росло, и когда он пришел на участок Мефодия, и увидел как радостно работает то, кто выл виновником всей этой истории, он уже не мог сдержать себя.
— Что ты вбил моему сыну в голову? — начал он, едва поздоровавшись. — Какой-то бродяга, неизвестно откуда, будет в наших домах сеять раздоры! Какок тебе дело, что я хочу завести харчевню? И с какой стати ты подбиваешь моего сына на непослушание?
Старый еврей услыхав крик, пошёл поближе и стал снимательно смотреть на молодого христианина. Давиду давно уже хотелось увидеть, как будет вести себя Мефодий, когда к нему будут несправедливы. Теперь представился такой случай.
Еврей прекрасно знал, сколько добра сделал Мефодий этому человеку6 он научил его сына ситать и писать. Он привлек к обучению и старого авида, чтобы тот обучил Самко считать и вести торговые книги. Мефодий поступил с ним, как добрый сосед, и вот старик теперь расплачивается за это наличными. Слова ненавсити и отвращения одно за другим срывались с его уст.
Врей, как окаменелый, смотрел в лицо Мефодию, и тот стоял, как будто слова брани вовсе его не касались. Старого еврея охватил гнев. Он хотел бы, чтобы Мефодий бросился на бранителя и ругал его, страшно ругал. Но ничего подобного не случилось. Петрач взглянул Мефодию прямо в лицо. Глаза их встретились, и Петрач замолк.
— Так. Ты всё сказал, что тебе дьявол положил на язык? — спокойно, почти весело сказал парень. — По этому питейному делу он, дьявол, был у меня в долгу: я ему немало доставил огорчений и всё удивлялся, почему он так долго оставляет меня в покое. Я даже побаивался, не плохо ли я служуделу Христа. Теперь я спокоен.
Будем поэтому говорить о тебе. Всё, что сам дьявол навязал тебе на язык, ты выложил передо мной. О том речь оставим. Ты скажи теперь от себя, сосед Петрач: какую обиду я тебе причинил? Или что худого сделал я твоему сыну?
Еврей пришёл в восторг от такого ответа, он радостно потирал руки и в душе благословлял Мефодия. Подгайский же, давно бросив лопату, стоял подле, как оцепенелый. Он от изумления не знал, что ему думать о старом Петраче.
— Ну, так что же именно ты имеешь против меня? — снова спокойно повторил Мефодий.
Спокойный и беззлобный вопрос парня поставил старика в тупик. Однако он снова собрался с духом и хотел было начать опять браниться. Тогда он вспомнил, что его гневное объяснение оказалось слабым, и слова застряли у него в горле.
— Самко не хочет, — заключил он, оборачиваясь к старому Давиду. — Он боится, что если Подгайский начнёт ходить к нам, то может опять стать таким, как прежде. Как будто, открой только питейную лавку, и люди сейчас же сделаются пьяницами и не смогут выпивать умеренно. Главное же, Подгайскому можно и не ходить к нам. Да он и не посмеет — я не буду его пускать.
Последние слова Петрач сказал с явным презрением, что больно задело бедного Подгайского.
— Будь спокоен, Петрач, — сказал Мартын, сделав шаг к нему, — я и без твоего запрета не войду в твой дом, где ты задумал устроить чёртову ловушку, чтобы завлекать людей и сосать из них кровь. Если бы ты сам стал меня приглашать, то и тогда я не переступил бы твой порог. Но никогда, заметь это, никогда я не забуду твоего сына за то, что он пожалел меня и подобных мне и не захотел нашей окончательной гибели. Где бы он ни был, куда бы он ни пошёл, я всюду ему вслед буду посылать благословение!
Голос Подгайского оборвался, и он зарыдал. Он плакал от горькой обиды, что его можно так презирать: всякий мог выгонять его, закрывать перед ним двери. Петрач смотрел на плачущего и стоял, как в воду опущенный.
— Что же, сосед? — сказала мать Подгайского. — По-вашему, это большая беда, что у вас уродился такой чудный сын? И вам, должно быть, кажется большой несправедливостью, что Мефодий научил вашего сына видеть нехорошее дело в возможности вконец погубить людей. У меня один только сын, и он был моей радостью, пока не познакомился с питейными домами.
Вы видели, какой крест это был для меня, вы сами, а если не вы, так ваша жена, не раз защищали и скрывали меня от него. И теперь, когда милостивый Господь пожалел моего Мартына, послал ему доброго человека, который спас его, вы этого человека браните и всячески поносите!
Посмотрите на моего сына, дослушайте его стоны, и если у вас в груди камень вместо сердца, то открывайте ваш кабак.
Старуха затем подошла к сыну и сказала:
— Не плачь, мой дорогой. Господь тебе поможет! Ты ещё не старик, и у тебя ещё не всё потеряно, лишь бы нам не прогневить Бога. Не плачь, вставай, пойдём работать!
Мартын повиновался, встал и взялся за лопату. Мефодий также принялся за работу и стал выбрасывать большие куски земли.
Что оставалось делать Петрачу? Он сознавал, что то, что он собирался делать, было скверно, и что эти люди поделом презирали его, но он не хотел уступать. Он отправился в общинное правление просить разрешения на винокурню. Разрешения ему не дали.
«Это ничего, — подумал он, — я войду с кем-нибудь в товарищество и будем вместе гнать вино».
Товарищ скоро был найден, и они открыли винокурню. Сколько чудных слив, которые Господь создал для пищи людям, пошло в котёл на яд, чтобы человек мог этим ядом дурманить себя и своих ближних.
Страшное дело! Чтобы добыть немного отравы для мышей, которые губят всё в доме, нужно получить разрешение полиции и врача, а чтобы поить отравой людей, для этого достаточно взять патент на производство и продажу водки.
Глава 5
Пришла зима. Наступила масленица. У Петрача шли большие приготовления к свадьбе. У матери было много заботы, у отца голова трещала от забот, а у Евы сердце было полно ожиданий. О Самко совсем забыли. С ним с самой осени никто не говорил, как будто его и не было. Ему почти не отвечали даже на его приветствия. Только одна младшая сестра говорила с ним по-родственному. У нее было большое горе. Парень, который ее полюбил, хотел взять ее замуж; но родители не одобряли этого выбора, и не давали своего согласия, и парень решил жениться на другой. Девушка чувствовала себя одинокою, и это влекло ее к уединенному и отвергнутому брату. Она частенько заходила в коморку, где он теперь обычно проводил все свое время.
У Ондрачика он научился точить кухонные ложки и точил их усердно, и весь заработок отдавал матери на свечи и на соль. В свободное время он продолжал ходить к старому Давиду.
— Ты только учись, — говорил ему старый еврей, — а торговля у тебя рано или поздно будет. Тогда все это пригодится.
По вечерам Самко бывал, обыкновенно, у Ондрачиков и там совершенно забывал, что он остался одиноким на свете. Он в этом чужом доме чувствовал себя, как в раю. Здесь знали Божию правду. Понимали, какого рода радость была в сердце Девы Марии, когда уста ее пели: « Величит душа моя Господа, и возрадовался дух мой о Боге, Спасителе моем» (лк.1:46—47). В сердцах обитателей дома Ондрачика действительно родился Христос, и здесь первый раз в жизни праздник Рождества Христова справляли должным образом.
В эту же зиму к Подгайскому вернулась жена. Он написал ей письмо, просил приехать, и она действительно приехала. От радости он не знал, как ее встретить, чем угодить. Она также была счастлива, и от счастья даже плакала. Она с трудом Верила, что для нее, жены пьяницы, еще возможно счастье на земле.
Теперь было всё иначе. Свекровь довольная, дети здоровые и ласковые, внутри всё чисто убрано, весь домишко на зиму заботливо устроен. Мартын и мать исправно добывали на хлеб.
Жена принесла с собой кое-что из сбереженного жалованья и сразу уплатила все долги. Купила для свекрови, детей и мужа одежду, обставила кухню посудой. Как уютно теперь выглядело все здесь! А давно ли еще это было гнездо слез, горя и нищеты? И вдруг, в какой-нибудь год, даже меньше, такая перемена! Такое чудо! Где тому причина? В трезвости! Опомнился человек. В себя пришел. Из пьяной пасти дьявола вернулся под сильную и крепкую руку Господню. И тут вернулись к нему жена и семейное счастье.
