Василий Великий - Творения. Часть II. Толкование на пророка Исаию
В перечисленном у Пророка примечаем четыре разности: одно, из совершаемого по–иудейски, суетно, другое мерзко, третье нетерпимо, а четвертое ненавистно. К последнему роду принадлежит и пост иудейский. Как о прочем показано, что в нем есть и отметаемое, а есть и приемлемое Богом, так должно сказать и о посте. Воздержания от пищи, соблюдаемого напоказ и не простирающегося далее заповеди: «Не коснися, ниже вкуси, ниже осяжи» (Кол. 2, 21), ненавидит душа Господня; но воздержание, употребляемое для порабощения плотского мудрования, любит Господь, потому что оно чрез изнурение плоти устрояет освящение. Воздержание же от пищи само по себе недостаточно к тому, чтобы сделать пост похвальным, а надобно, чтобы и в прочем соответствовало поведение, то есть и речи, и обращения, и сближение должно иметь с теми, от кого можно получить пользу, так чтобы воздержание от пищи было дополнением подвижничества. Посему ревностный много упражняет ум, трудится над уловлением истины, редко нисходит к попечению о теле и потом, услужив телу в необходимом, без хлопот напитав его чем случилось, немедленно оставляет занятие бесполезным и возвращается к прежней своей жизни. Такой образ жизни отнимает у плотского мудрования все, чем оно питается, и не дает ему преобладать над духом, а плоти творить дела, ей свойственные: «блуд, нечистоту, страсть, похоть злую». Посему, «умертвив уды наша, яже на земли» (ср.: Кол. 3, 5) и словом укоризненным, усмиряющим страсти, и воздержанием от пищи, будем поститься постом приятным и благоугодным Господу! Так воздержание от пищи обуздывает похотливость чрева и того, что ниже чрева. И трудолюбец с пользой будет упражняться в этом, имея пред собой пример в жизни Илии, Моисея, Даниила, Иоанна и прочих святых, «ихже не бе достоин мир», иже «проидоша в милотех и в козиях кожах, лишени, скорбяще, озлоблени» (ср.: Евр. 11, 38, 37). Но и усиленного воздержания от пищи еще недостаточно для совершенства, если душа не будет вполне воздерживаться от того, что питает грех. Как человек двойствен, состоит из души и тела, так и пища у него двоякая, и если она сообразна с составом каждой части человека, то делает питаемое более сильным к отправлению свойственных ему действий. Как в телесных упражнениях твердая пища, принятая борцом после приличных упражнений, в какой мере преодолевается силой питаемого, в такой же и тело возводит в большее здравие и служит к приращению его сил, потому что входит в самый состав его, — так и в подвиге благочестия догматы веры и уроки нравственности, постоянно преподаваемые душе, обогащая ее постепенными приращениями, приготовляют к тому, что с большей силой и с большим трудолюбием приступает она к изучению важнейшего и совершеннейшего в догматах.
Посему нам должно остерегаться поста по внутреннему человеку; о нем по всей справедливости говорится, что ненавидит его Господь; его не желает и Пророк, говоря: «Не убиет гладом Господь души праведных» (ср.: Притч. 10, 3). Ибо разумеет не телесный голод (в таком случае сказал бы «тела праведных»), но голод душевный. «Не убиет гладом души праведных». Если телесным, то было бы противоречие в жизни блаженных, так как Павел между прочим хвалится и сим: «в пощениих многащи» и «во алчбе и жажди» (ср.: 2 Кор. 11, 27), а Пророк не желает голода праведных. Но лучше то и другое понимать, держась высшего понятия о воздержании. Таково и следующее изречение: «не видех праведника оставлена, ниже семене его просяща хлебы» (Пс. 36, 25). Ибо помним об Илии, который просил хлеба у вдовицы Сидонской, да и семя Иакова, праведника, просило хлебов в Египте. А если избегнем низкого понятия, то уничтожится и нелепость противоречия. Итак, сим постом постились иудеи, убивая в себе гладом внутреннего человека, за что и постигла их угроза, в которой сказано: «Се, дние грядут, глаголет Господь, и наведу глад на землю сию, не глад хлеба, ни жажду воды, но глад слышания слова Господня» (ср.: Ам. 8, 11). О сих–то постах Господь говорит, что ненавидит их, о постах тех, которые изнуряют свой ум невкушением спасительных и животворных учений, утучняют же и чрез меру питают внешнего человека. Как на весах, когда обременена одна сторона, противоположная ей поднимается вверх, так и в человеке, как всякий может видеть, происходит подобное. С приращением плоти ум делается иногда несколько слабее; и обратно: при благоустройстве ума нередко утончается плоть. И в сем–то смысле говорит Апостол, что сколько «внешний наш человек тлеет», столько «внутренний обновляется» (2 Кор. 4, 16) и еще: «егда немощствую, тогда силен есмь» (2 Кор. 12, 10). Ибо дымные какие–то испарения, поднимающиеся из обильной и грубой пищи, подобно густому облаку, не допускают до ума нашего нисходящих на него озарений Святаго Духа. Посему и Моисей, восходя умом к созерцанию Бога, без пищи и питья провел сорок дней, чтобы владычественное в себе поставить в невозмущаемом состоянии. Подобным образом Илия, когда намеревался взыскать Бога, столько же времени отвращался от пищи, чтобы не произошло от нее какого–либо омрачения в уме. Напротив того, Господь, востав от мертвых и восходя на небеса, прикасался к пище, чтобы удостоверить в естестве воскресшего тела, а нисходя к людям, постился, вразумляя тем, что исходящему на борьбу с искушениями необходимо подвижничество. Ибо изнурение тела как бы приучает нас к победе. Впрочем, не так надо поступать с плотью, чтобы естественную ее силу расслабить и привести в совершенное бездействие воздержанием и чтобы от чрезмерного расслабления дошла она до невозможности следовать за умом. Поскольку же нам, пока Жених с нами, повелено не поститься постом воздержания от слова — таким постом, в который бы мы не питались Хлебом, сшедшим с небесе, и отвращались вкушения Плоти Господней, в Котором основание жизни, то Господь говорит, что ненавидит такого поста.
К ненавидимому Господом принадлежит и праздность, неделание того, что должны мы делать. Кажется, что последствие всякого праздника есть праздность, потому что о днях нарочитых прибавляется и сие: «всякаго дела работня не сотворите» (Лев. 23, 7). А поскольку увольняющие себя в праздники от дел житейских впадают в несообразности всякого рода, то справедливо говорится, что они предаются ненавистной праздности. Да и как не быть ненавистной праздности, когда она хуже муравья и пчелы делает человека, который в самом начале по сотворении поставлен в раю «делати его и хранити» (ср.: Быт. 2, 15)? Посему всего первоначальнее и свойственнее для человека ревность к делу, и напротив, как бы противоестественна ему праздность, которую ненавидит Господь, как Сам говорит. Но какого же празднованиия требует от нас Бог? Такого, чтобы мы не делали «брашна гиблющаго» (ср.: Ин. 6, 27), не возводили очей на суетное, не принимали ушами пустого слуха, «оттрясали руце от даров» (ср.: Ис. 33, 15), имели «нозе» не «скори пролияти кровь» (ср.: Ис. 59, 7) — одним словом, не прилагали всех своих стараний о теле.
«Ктому не стерплю грехов ваших».
Это слова, приличные утомившемуся непрестанными возвращениями ко греху облагодетельствованного им. «Ктому не стерплю». «Многократно призывал Я вас к покаянию. По видимому оказывали вы послушание, а потом снова продолжали идти своим путем. Не надеясь на ваше нераскаянное сердце, «ктому не стерплю», чтобы вы остались без должного вам наказания». Не тот исповедует грех свой, кто сказал: «Согрешил я» — и потом остается во грехе, но тот, кто, по слову псалма, обрел грех свой и возненавидел (см.: Пс. 35, 3). Какую пользу принесет больному попечение врача, когда страждущий болезнью держится того, что разрушительно для жизни? Так нет никакой пользы от прощения неправд делающему еще неправду и от извинения в распутстве продолжающему жить распутно.
Но в каком случае отпускаются душевные грехи? Когда добродетель, возобладав душой и всецело оградив ее своими уроками, произведет в ней отвращение от противоположного расположения, так что душа, имея случай к любостяжанию, добровольно стремится уважать равенство, и хотя удобно было бы сделать неправду, даже без свидетелей, избегает сего, как величайшего зла. Кто так расположен вследствие своего навыка, тому могут быть отпущены прежние неправды. Подобно сему и целомудрие, когда душа приобретет в нем навык и постоянство, заглаждает прежнее распутство. Целомудренным же называем не того, в ком невоздержные пожелания ослабели от старости, или от болезни, или от другого какого–либо случая. Ибо в таком человеке хотя грех еще и живет, но деятельности его препятствует немощь членов. А целомудрие есть истинная, с сознанием соединенная сила, глубоко отпечатлевшаяся в душе и уничтожающая оставшиеся следы срамных движений. Кто так уврачевал себя, приняв расположение, противное греховному, для того полезна и благодать прощения. А здесь пророческое слово тем, которые от многих падений под человеколюбивым руководительством неоднократно воставали и потом преодолены наконец немощами, угрожает совершенным оставлением. Здесь слово «не ктому» дает нам разуметь, что уже неоднократно прежде были им прощаемы подобные грехи. Ибо невозможно, чтобы кто–нибудь без Божия прощения предался добродетельной жизни. Посему премудрый Домостроитель нашей жизни хочет, чтобы живший во грехах и потом дающий обет востать к здравой жизни положил конец прошедшему и после содеянных грехов положил некоторое начало, как бы обновившись в жизни чрез покаяние. А кто непрестанно дает обещания и непрестанно нарушает их, того, как совершенно отчаянного, Он лишает Своего человеколюбия.
