KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Религия и духовность » Религия » Петр Ильинский - Легенда о Вавилоне

Петр Ильинский - Легенда о Вавилоне

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Петр Ильинский, "Легенда о Вавилоне" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Совершенно такую же точку зрения высказывал сто лет спустя рьяный русский консерватор-традиционалист, ненавистник «немцев» и всяких прочих «латинников», выдающийся писатель и политический деятель XVII в. Аввакум Петров (протопоп Аввакум), осуждая любителей излишней мудрости, а также тех гадателей-«алманашников» и «звездочетцев», которые «познали Бога внешнею хитростию и не яко Бога почтоша и прославиша, но осуетишася помышленьми своими, уподобитися Богу своею мудростию начинающе, яко же первый блядивый Неврод»{15}. Данное мнение непримиримый раскольник развил в сочинении о Сотворении Мира[64] и в отличие от воспитанного француза в выражениях совсем не стеснялся. Описав тяжелые труды и лишения, которым себя подвергали безумные строители Башни, протопоп добавлял: «Так-то и нынешние алманашники, слыхалъ я, мало имеютъ покоя. Срать пойдеть, а в книшку поглядитъ: здорово ли высерется. Бедные, бедные! Какъ вам не соромъ себя! Оставя промыслъ своего творца, да дьяволу работаете, невродяне, безчинники! Уйдете ли на столп, какъ приидеть гневъ Божий?»{16}

Все это наводит на несколько интересных мыслей. Во-первых, о способе создания традиции, распространившейся на многие века, страны и всевозможные философские системы. Не исключено, что ее в данном случае создал один-единственный человек, пробовавший растолковать победителям древние предания своего народа. Во-вторых, о передаче традиции: сочинения Иосифа востребовали не столько его современники, будь то римляне, эллины или иудеи, а люди совершенно другой культуры и мировоззрения, бывшие в его эпоху маргинальной группой, а спустя века ставшие править значительной частью мира. И в-третьих, о восприятии традиции: толкование легенды о Башне, данное Иосифом, оказалось понятным, образным и, следовательно, живучим, а сам он стал единственным евреем-нехристианином (за исключением ветхозаветных авторов), чьи произведения широко почитались в христианском (и достаточно антисемитском) мире.

Для устранения этого небольшого недоразумения даже появилась легенда о том, что в старости Иосиф принял христианство и в итоге стал епископом. Никаких доказательств сего факта не имеется, но отвергать теоретическую возможность обращения нашего героя почему-то не хочется. К началу II в. его придворная карьера была окончена, род покровителей Флавиев прекратился, сам он был уже старым человеком. И если на его пути оказался кто-то из проповедников нового религиозного учения, бывшего во многих смыслах иудео-эллинским (а Иосиф провел всю жизнь на границе этих великих цивилизаций), то данное учение могло показаться ему достаточно близким, синтез двух философий — интеллектуально обоснованным, а возможность прощения грехов после крещения — исключительно привлекательной. Ведь, что скрывать, талантливый сын Маттитьяху безгрешным не был.

Справедливости ради добавим, что, помимо Флавия, в рецепции легенды о Башне принял участие еще один крупнейший авторитет, мнение которого весьма почиталось в христианском мире, особенно в его католической части. Был это, возможно, наиболее влиятельный толкователь Священного Писания, епископ гиппонский Аврелий Августин, вошедший в историю под именем Блаженного Августина, которого мы уже несколько раз упоминали и цитировали. Для богословов, историков церкви, да и для простых верующих христиан бл. Августин, главным образом, один из четырех великих Отцов Западной Церкви[65]. Для остального человечества — автор первой духовной автобиографии мировой культуры — бессмертной «Исповеди».

Нас же интересует труд, который в первую очередь сделал его Отцом Церкви — «О Граде Божием», многие положения которого вошли в доктрины католическую и православную, а позже и в протестантскую. Борьба между двумя градами, двумя типами человеческой общности — градом Божиим, небесным, духовным, странствующим, и градом земным, низким, имперским, себялюбивым — отражается, с точки зрения Августина, и в Священной истории{17}. Именно с этой точки зрения комментирует Августин Библию, именно под таким углом рассматривает Вавилон — средоточие всех «земных» грехов. Даже удивительно, что две такие разные книги («Исповедь» и «О Граде Божием») вышли из-под одного пера. Первое есть произведение великого писателя, а второе — работа крупного раннесредневекового философа, вдумчивого и логичного. Поневоле приходишь к выводу: Августин гораздо интересней, когда вглядывается в себя, нежели когда жонглирует фрагментами библейского текста или размышляет о том, каким же образом многочисленные животные смогли попасть после Всемирного Потопа на отдаленные от суши острова.

Ничего удивительного — комментарий к собственной душе, искренность в изложении чувств обладают значительно большей творческой долговечностью, нежели любая экзегеза, сколь бы ученой и значимой она поначалу не казалась. Проходят века, новая эпоха по-новому вглядывается в древний текст, на смену одним въедливым толкователям приходят иные, столь же вдумчивые комментаторы, часто вооруженные более совершенными философскими и текстологическими орудиями. Техника устаревает, в том числе герменевтическая. Попытка всмотреться в одного-единственного человека — да хотя бы в самого себя — всегда более плодотворна, чем стремление создать единую картину мира, объяснить вселенную, загнать все бывшее и будущее в какие-либо рамки.

По сравнению с Флавием Августин ничего принципиально нового в дискурс о Башне не внес, но зато подробно обосновал все детали, которые могли бы вызвать вопросы у людей, не столь в этом предмете сведущих[66]. Для начала его внимание привлекло приведенное выше определение Нимрода, согласно Библии, первого властелина Вавилона: «Могучий зверолов перед Господом». В греческом переводе, который был у Августина[67], стоит слово evavxiov, которое одновременно означает «перед» и «против», причем второе, как правило, употребляется в смысле положения в пространстве, но в редких случаях имеет коннотацию «противный, враждебный». Опираясь на это, Августин заключал: «Следует понимать сказанное о Нимроде: “против Господа”»{18}. Вывод же о вавилонском владыке был таков: «Со своими народами он воздвигал против Господа башню, в чем обнаружилась нечестивая гордость».

Заметим, что в этом месте масоретского текста находится предлог lipnê (לפני), который вызывает (случайно ли?) те же самые трудности; т. е. он тоже может означать и «перед», и «против». И второе значение также может использоваться не только в пространственном смысле. Чтобы разрешить эту проблему, обращаются к прямому значению слова, которое можно очень заковыристо перевести как «к лицу» или даже «по отношению к лицу»[68]. Далее, указывают на несколько мест в Книге Бытия, где употребляется тот же предлог. Особенно важным считается пассаж в Быт. 6:11, в котором говорится о предыстории Всемирного Потопа: «Земля растлилась пред лицом Божиим» (курсив мой. — П. И.). Вывод делается следующий, данный предлог означает точку зрения, положение в пространстве (геометрическом или ценностном), по отношению к обладателю, выразителю этой точки зрения, в данном случае к Господу. Поэтому определение, данное Нимроду, давно исправлено: он, скорее всего, являлся могучим охотником «в глазах Господа». Последний оборот был в каком-то смысле пословицей, о чем свидетельствует даваемое здесь же разъяснение: «Потому и говорится: сильный зверолов, как Нимрод, пред Господом»[69]. Тем не менее негативная оценка Вавилона, его властителя и обитателей закрепилась отныне уже окончательно, и у самого Августина сомнений не вызывала.

Также гиппонский епископ определил, на сколько языков разделилось в Вавилоне человечество, подсчитав упомянутых в гл. 10 Книги Бытия потомков Ноя. Получилось 73. Из них он вычел носителей божественного, райского языка (коим, разумеется, был еврейский), который сохранил благочестивый род Авраамова предка Евера «в то время, когда нечестивые сооружали Вавилонию», и получилась замечательная цифра 72, позволившая желающим осуществлять с ней самые разные манипуляции, в которые мы углубляться не будем. Кроме того, Августину было очевидно, что попытка сооружения Башни имела место «во дни сына Еверова Фалека», ибо имя последнего означает «разделяющий», а следовательно, как раз во время его жизни люди и «разделились по языкам»[70].

Эта точка зрения была воспринята всей раннехристианской культурой, в том числе греческой, а потому оказалась аккуратно изложенной в начале первой русской летописи: «Бысть язык единъ. И умножившемъся человекомъ на земли, и помыслиша создати столпъ до небесе, въ дни Нектана и Фалека. И собрашася на месте Сенаръ поли здати (строить) столпъ до небесе и градъ около его Вавилонъ… И съмеси Богъ языкы, и раздели на 70 и 2 языка». Затем Господь разрушил башню «ветром великимъ» (отголоски апокрифических сведений дошли до летописца), а остаток ее, сообщает автор, размером 5433 локтя, находится между Ассирией и Вавилоном[71].

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*