KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Религия и духовность » Религия » Петр Ильинский - Легенда о Вавилоне

Петр Ильинский - Легенда о Вавилоне

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Петр Ильинский, "Легенда о Вавилоне" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Действительно, что есть Башня как не лабиринт человеческого языка, самой речи? Символ невозможности человеческого взаимопонимания, совсем не обязательно осложненного многими языками a la Derrida? «Творение это было кощунством, поскольку запутывать и ошеломлять подобает лишь Богу, но не людям». Как является кощунством любое посягательство на абсолютную власть[80]. Обратим внимание на слово «запутывать»: Борхес, подобно Деррида, немного играет с библейской этимологией имени «Вавилон», при том что оба мыслителя прекрасно осведомлены о ее неверности.

Но, может быть, неверна не этимология, а наше о ней представление? Что если Яхвист, тем более если он владел аккадским, вполне мог перевести и понять древнее имя? Крупнейший современный специалист не видит в последней фразе библейской легенды никакого противоречия: «Не потому ли город называется “Врата Бога”, что от этих врат пошел рассеиваться по земле род человеческий и вышли оттуда разные языки?»{24}

Вернемся в борхесовскую притчу. Владыка Вавилона ради шутки заводит в лабиринт простодушного гостя из арабской пустыни. Тот пропадает в нем, но с помощью Творца находит выход, а потом сообщает «вавилонскому царю, что у него в Аравии есть лабиринт еще поразительней». Араб возвращается с войском (думается, что спустя много сотен лет: ведь для Бога это — одно мгновение), стирает с лица земли Вавилон, берет в плен негостеприимного царя и отвозит его в пустыню. После чего оставляет пленника посреди песков умирать в том обещанном «своем лабиринте», «где нет нужды ни взбираться по лестницам, ни мерить шагами утомительные галереи, ни одолевать стены».

Принцип талиона соблюден. Недаром в последней фразе новеллы звучит хвала Всевышнему: «Слава Тому, кто не знает смерти!» Конец притчи — почти конец молитвы. Но если Он справедлив и всемогущ, то может преодолеть и саму Башню, может разрешить людям избавиться от ее проклятия. Иными словами, может построить Анти-Башню. Это событие, а точнее — его начало, тоже очень хорошо описано.

«При наступлении дня Пятидесятницы, все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра… И исполнились все Духа Святого и начали говорить на иных языках… Когда сделался этот шум, собрался народ и пришел в смятение; ибо каждый слышал их говорящих его наречием… Парфяне и Мидяне и Еламиты, и жители Месопотамии, Иудеи и Каппадокии, Понта и Асии, Фригии и Памфилии, Египта и частей Ливии… и пришедшие из Рима»{25}.

Божественный язык существует. К такому мнению с несколько иных позиций приходят и великие философы перевода — те же Борхес и Беньямин[81], но сколько тысяч лет и с каким упорством человечество пытается его забыть! На стене собора Св. Марка напротив Башни Вавилонской изображена Башня Божественная, не геометрически — духовно ей антипараллельная, т. е. обращенная с Неба на Землю. Не та ли самая, что была послана апостолам на Пятидесятницу?[82] Значит ли это, что спор между Башнями еще не окончен?

Как уже говорилось, XX век принес человечеству достаточно доказательств греховности и бесплодности людской гордыни. Пожалуй, с ощущением и пониманием этих страшных уроков связано проникновение образа Башни в новое искусство ушедшего столетия, а вместе с ним и в будущее. В кинематограф. Мы имеем в виду не забытые кинофильмы «на библейскую тему», где на горизонте возвышалась лапидарно сработанная по брейгелевскому трафарету башня. Наше внимание привлекает созданный Фрицем Лангом город Будущего — Метрополис, восходящий, вне всяких сомнений, к современому уже нашей эпохе Мировому Городу — Нью-Йорку[83].

Критика неоднократно отмечала, что в «Метрополисе» предсказаны, а точнее предчувствованы многие события ушедшего столетия. В фильме также немало библейских и даже чисто «вавилонских» мотивов (автор вполне осознанно создавал притчу о будущем, и потому смело оперировал символами Писания). К некоторым из них мы еще обратимся. Башня появляется в фильме дважды. Во-первых, как центральный образ по-новому рассказываемой Легенды о Башне. Причиной ее разрушения в данном контексте является социально-культурный конфликт между оторванными от реальной жизни высоколобыми визионерами-архитекторами и измученными рабским трудом строителями (основная сюжетная линия фильма служит развернутой иллюстрацией этой легенды[84]). И во-вторых, в качестве массивной Новой Вавилонской Башни, возвышающейся в центре воображаемого Города — города гордыни, уверенного в своем величии и могуществе, властитель которого тоже осмеливается сравниться со Всевышним, заказав безумному изобретателю создание Новой Евы.

Второй, чисто визуальный образ метрополисской Башни оказался более живучим, чем социальный, он продолжает цитироваться фантастическими фильмами в тех случаях, когда необходимо изобразить мощь и бездушность придуманного их авторами будущего. Кстати, случайно ли, что эти Башни — в том числе и брейлегевская — несообразно массивны и структурно невозможны? И никогда бы не могли быть построены?[85] Реальные башни, возведенные человеком, намного тоньше и «давят на психику» не слишком сильно. Хотя, конечно, давят.

Так ли необходимы эти небоскребы, людские муравейники, символизирующие уже наше, не мифическое время, наше, ежедневно осязаемое жителем «цивилизованного мира» могущество? Вспоминается вторая из брейгелевских картин, поздняя роттердамская, на которой Башня, почти построенная, стала настоящим футуристическим ульем, в котором люди сведены до мельчайших точек, почти микроскопических[86]. Чем выше и законченней Башня, тем меньше человек? Тем несущественней?

Рискуя вызвать обвинение в отсталости, скажем, что старинное поверье, согласно которому ни одна постройка не могла превышать городской храм, кажется очень верным[87]. Не странно ли или, наоборот, совсем не странно то, что подпирающие небо железостеклянные постройки разных народов подавляют наблюдателя, в отличие от башен барселонского храма Святого Семейства, уносящего зрителя в запредельную высь?

Создатель «Метрополиса» тонко почувствовал охватившую современное ему общество веру в технологическое разрешение всех и всяческих проблем человечества и недвусмысленно показал неизбежность постигающей такое общество катастрофы. Причем не только осязаемой (потоп, разрушения), но в первую очередь катастрофы моральной, эмоциональной: ведь почти все жители Метрополиса тем или иным образом лишены чувств, лишены морали, лишены человеческого, что закономерно ведет ко всем мыслимым и немыслимым бедствиям.

Нет ли здесь еще одного урока Башни? Предостережения о том, что ежели человек начинает демонстрировать свое могущество путем создания чисто технологических чудес (совсем не обязательно высоких башен, есть и другие способы), то ничего хорошего его не ждет? Иначе говоря, не потому ли обречена любая Башня, что ее возгордившийся строитель теряет совесть? Перестает быть Человеком — созданием Божиим?

И не преодолеваем ли мы Башню поодиночке, когда выучиваем хотя бы несколько слов на чужом языке, когда, к своему вящему удивлению, вдруг начинаем слегка разбирать неведомые доселе письмена, когда чуть-чуть лучше понимаем другого, даже необязательно иностранца, пусть соседа, пусть самого ближнего своего? Потому что у него тоже есть свой язык, потому что он — тоже иной, отдельный, отделенный от нас человек, и преодолеть лежащее на пути к нему расстояние — значит преодолеть и саму Башню, ее клеймо, искупить проклятие гордыни. Не таков ли очень маленький шажок в направлении недостижимого Золотого века? Он находится там, не в прошлом, а впереди, в невозможном будущем живущих не ради славы, а ради самой жизни, не ради доказательства своего превосходства, а ради взаимопонимания[88].

Можно даже отважиться сказать, что многоязычие не только проклятие, но и стимул. Не полезно ли осознание того, что в безграничности людских наречий отражается никогда не могущее быть полностью освоенным и перепаханным многообразие мира Господня? Но даже маленький кусочек с этого необыкновенно богатого стола может сделать нас чуть лучше, чуть человечнее. И одновременно труд, который необходимо затратить для принятия этого дара, с определенностью доказывает скромность наших собственных возможностей.

Только отказавшись от гордыни, от чересчур большой любви к себе, от знакомого каждому желания чувствовать себя пупом мира или хотя бы мирка, изменив себя, мы можем стать ближе еще кому-то[89]. Слышащий — будет услышан, а не замечающий других гордый всегда обречен на одиночество разрушающейся башни.

Кажется, именно так заканчивается — или продолжается — легенда о смешении языков и человеческой гордыне — легенда о вавилонском столпотворении. «Вавилонская башня на то и вавилонская башня, что обречена рухнуть»{26}.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*