Лео Дойель - В поисках Библии: Тайны древних манускриптов
Торговля папирусами
Папирусы возбудили не меньший интерес, чем в свое время черепки. И мы имеем поэтические произведения, которые можно сравнить с Гермесом Олимпийским и Возничим Дельфийским; и у нас есть новые истории, не уступающие историям, ставшим известными благодаря раскопкам Трои, Микен и Крита.
Фредерик Дж. КеньонФредерик Дж. Кеньон служил младшим помощником в Британском музее уже несколько месяцев, когда в январе 1890 г. его внезапно пригласили в хранилище рукописей. Перед ним стоял стол, на котором лежали папирусные свитки. Папирусы были только что раскрыты опытным техническим специалистом. Что он мог сказать о них? С первого взгляда материал казался совершенно незнакомым. Скоропись, хотя и явно греческая, была необычной и почти совершенно неразборчивой. Кеньон решил, что некоторые из свитков могли быть исторического содержания, другие, вероятно, были литературными произведениями. Кеньон сумел произвести должное впечатление на своих руководителей, и они передали ему свитки. На следующий год — одновременно с книгой Сейса и Махаффи «Папирусы Флиндерса Петри» — Кеньон опубликовал их. И этот год, 1891-й, стал annus mirabilis (годом чудес) папирологии. В то время как рукописи Петри, составлявшие покровы мумий, были слишком коротки для того, чтобы полностью восстановить античную трагедию, папирусы Британского музея дали миру почти целые произведения.
Список литературных открытий возглавляют четыре текста, изданные музеем в течение 1891–1897 гг. Это были «Афинская полития» Аристотеля, «Мимы» Герода (Геронда), поэмы Вакхилида и новые речи Гиперида.
Как только трактат Аристотеля был опубликован, его возможный источник возбудил огромное любопытство. Неужели какой-то счастливчик откопал старую библиотеку?
Однако, кроме слухов, не было никаких сведений, а служащие Британского музея отказывались говорить об источнике текстов. Они заявляли, что «не надо ждать ответа или требовать его… Вполне вероятно, что из этого источника придет еще много текстов, и если это так, то руководство Британского музея поступит в высшей степени недальновидно, открыв этот возможный источник будущих сокровищ». Естественно, эта таинственность раздражала многих, и не в последнюю очередь египетскую Службу древностей в Каире. Она также в избытке порождала различные подозрения. Однако, вне всякого сомнения, служащие Британского музея имели все основания к тому, чтобы хранить упорное молчание. Должны были пройти годы, прежде чем можно было обнародовать факты. Сделал это Эрнст Альфред Томпсон Уоллис Бадж, выдающийся ориенталист, многие годы связанный с музеем, в котором он состоял хранителем отдела египетских и ассирийских древностей.
Уоллис Бадж, которого Британский музей раз шестнадцать направлял на Ближний Восток для покупки рукописей, умел заключить выгодную сделку и, как правило, весьма свободно толковал букву закона, регулирующего вывоз древностей. Вследствие этого он испортил отношения не только со Службой древностей в Египте, руководимой французами. Турецкие власти в Месопотамии, так же как и британские чиновники, управляющие Египтом, по слухам, с неодобрением смотрели на его деятельность. Но «все делали это», а Бадж более изобретательно и успешно, чем другие. Он умел находить общий язык с местными жителями и, когда возникала необходимость избежать нежелательных контактов с бдительными чиновниками, вполне мог рассчитывать на какого-нибудь Ахмеда в Египте или не менее хитроумного Хасана в Месопотамии. И всегда находилось несколько высокопоставленных особ, готовых помочь ему выбраться из затруднительного положения или миновать западню.
У него было много врагов, особенно среди других агентов и представителей соперничающих европейских организаций, не исключая его сограждан — англичан. Завидуя его успехам, они в любой момент могли донести на него властям и обвинили его также в тайном соглашении со Службой древностей, в получении крупных барышей и бесстыдной эксплуатации невежества местных жителей. На последнее обвинение он находчиво ответил: «Это результат явной недооценки местных жителей, которые, как хорошо известно всем, кто имел с ними дело, весьма сообразительны в защите своих интересов. Правда заключается в том, что они пытались обращаться со мной так, как они это делают со всеми, а когда убеждались, что это не приносит успеха, они меняли свои планы и начинали доверять мне».
Бадж, как было правильно сказано, имел за всю свою жизнь только одну страсть, и этой страстью был Британский музей. Бадж был в большой степени движим тем же пылом, той же дерзновенной, обаятельной предприимчивостью и той же любовью к словесности, что и энтузиасты эпохи Возрождения. Подобно величайшим из гуманистов, он был и филологом, и путешественником, и дипломатом. В нем было также что-то от человека Елизаветинской эпохи с его разносторонностью и жизнелюбием. Грубоватый, непостоянный, первоклассный рассказчик, полный энергии, нетерпимый к притворству и праздности, обладавший внушительной комплекцией, он был неповторимой личностью среди людей науки. В компании своим коллегам-ученым Бадж предпочитал солдат и деловых людей, и, хотя он добился выдающегося положения в востоковедческом языкознании, ему суждено было стать ученым — искателем приключений в полном смысле этого слова.
Бадж родился в 1857 г. в Корнуолле. Его предки издавна служили в Ост-Индской компании, и его детство было наполнено скорее рассказами о Востоке, чем воспитанием вкуса к классике. Когда ему еще не было двадцати, он по собственной инициативе занялся древнееврейским, для того чтобы изучить Книгу Царств в оригинале. Когда Джордж Смит, пионер изучения месопотамских текстов, прочел свой знаменитый доклад об ассирийском описании Всемирного потопа (основанный на клинописных табличках, найденных в Ниневии), который глубоко повлиял на развитие науки о Ветхом Завете, молодой Бадж был буквально потрясен. Его познакомили с доктором Самюэлем Берчем, в то время ведущим ориенталистом Британского музея, и с этого момента путь Баджа был предопределен. Берч позволил ему скопировать несколько ассирийских текстов, хранящихся в музее, заинтересовал подающим надежды ассириологом Гладстона и позаботился о том, чтобы Баджу была предоставлена в Кембридже стипендия студента-заочника. Вслед за тем Бадж получил стипендию от колледжа Христа и несколько академических премий. Будучи еще студентом, в возрасте двадцати одного года, Бадж написал свою первую книгу «Ассирийские заклинания», в которой рассматривались магические тексты. Через несколько месяцев за ней последовала другая. Профессор Баджа вначале с неодобрением отнесся к публикации еще не оперившегося юнца, но вскоре признал мастерство молодого человека в интерпретации клинописи. Эти книги были только началом в последовавшем за ними длинном списке трудов. Действительно, их поток был столь обилен, что Бадж, вполне возможно, превзошел в смысле количества некоторых из самых плодовитых авторов популярной беллетристики. В конце концов у него набралось что-то около ста тридцати работ, перечень которых занял в «Кто есть кто» вместе с биографической справкой об авторе целую страницу, образовав самую обширную статью в этом томе.
Несмотря на такую плодотворную литературную деятельность, которой хватило бы на несколько человек, Бадж находил время для проведения многочисленных раскопок в Месопотамии, Египте и Судане. Он действовал с присущей ему энергией, почти полностью игнорируя при этом научную методику раскопок. В 1883 г. по рекомендации Гладстона он был направлен в восточный отдел Британского музея. Его продвижение было быстрым, несмотря на то что зависть некоего коллеги заставила его до поры до времени отказаться от ассириологии. Но он так же быстро освоился и с египтологией, избрав своей специальностью изучение иератических текстов. К 1893 г. он стал главой отдела, которым успешно руководил вплоть до ухода на пенсию в 1924 г.
Бадж внес выдающийся вклад в египетскую археологию, когда в 1887 г. сумел, руководствуясь смутными слухами, найти клинописные таблички, выкопанные, как предполагалось, какой-то крестьянкой в Верхнем Египте. Благодаря своим познаниям в ассириологии он, наперекор всеобщему мнению, убедительно доказал, что эти таблички были подлинными записями, представляющими собой переписку между фараонами Египта и чужеземными властителями или вассалами во II тысячелетии до н. э. Верный своему обычаю, он немедленно организовал покупку восьмидесяти двух бесценных глиняных документов из Тель-эль-Амарны для Британского музея.
Годом позже, в декабре 1888-го, Бадж не спеша ехал местным поездом, направляясь вверх по течению Нила в Асьют и останавливаясь по дороге в разных селениях, в том числе в Маллави, примерно в 185 милях к югу от Каира, раннехристианском центре, где в предыдущем году он приобрел коптские и греческие «магические» папирусы. На этот раз он решил попытаться выяснить у местных жителей источник этих религиозных текстов. Его переправили через реку и привели к невысокой холмистой гряде, где он увидел много прекрасных высеченных в скалах древних гробниц эпохи поздних фараонов (XXVI династии). На одном из склонов холма ему показали два ряда гробниц римско-византийской эпохи, по-видимому IV или V в. Из этих гробниц в дополнение к «магическим» папирусам было извлечено большое количество мумий. Бадж сразу обратил внимание на нижний ярус гробниц, которые остались нетронутыми, так как «огромные кучи камней и песка преграждали доступ к ним». Он питал определенные надежды на то, что в этих гробницах содержатся ценные древности.
