Лео Дойель - В поисках Библии: Тайны древних манускриптов
Петри смог отделить картонажи от тридцати мумий. К счастью, большинство папирусов из Гуроба были без клея, но состояние их было ужасным. Удивительным само по себе было уже то, что некоторые из них после двухтысячелетнего пребывания в могиле вообще смогли пережить то обращение, которому они подверглись. В тех местах, где папирус был обращен текстом к штукатурке, буквы исчезли под химическим воздействием извести.
Откуда появились эти папирусы? Их физическое состояние подсказывало ответ. Прежде всего большинство документов были фрагментами разных текстов, и приобретались они древним гробовщиком, по-видимому, как мусор. Возможно, этим материалом его регулярно снабжал мусорщик, собиравший их в разных местах. Часто футляр одной мумии или даже нескольких мумий был сделан из обрывков одного и того же текста, которые можно было сложить вместе. В одном случае, например, эти фрагменты оказались частными и официальными бумагами колониста, из которых удалось восстановить его карьеру. В отдельных случаях длинный документ шел в дело целиком, особенно когда его использовали для того или иного более ровного участка тела. Затем, если улыбнется счастье, «его можно было извлечь в таком виде, как будто более чем двухтысячелетнее погребение не нанесло ему ни малейшего вреда».
Когда все папирусные саваны были собраны, Петри посвятил себя задаче распрямления затвердевших кусков — делу отнюдь не легкому, которое не всегда заканчивалось удачей. Петри рассчитывал главным образом на смачивание папирусов. Позже был отработан более удовлетворительный способ пропаривания и химического воздействия. Петри сумел обработать большое количество отрывков, которые можно было прочесть. После окончания сезона он взял их с собой в Англию и вручил Сейсу, который на лето перебрался в свой старый колледж в Оксфорде. Сейс пригласил профессора Джона Пентланда Махаффи из Дублина, изучавшего историю Птолемеев, разделить с ним эту волнующую работу во время долгих летних каникул 1890 г. Некоторые фрагменты не были еще раскрыты, но большинство было готово для предварительной сортировки, после которой могла начаться работа по дешифровке. Начертания букв были незнакомыми, тексты принадлежали к периоду, до сих пор не приносившему палеографических находок. Предстояло определить содержание текстов, а затем попытаться идентифицировать их. Идентификация являлась величайшим вызовом, и она же таила в себе величайший сюрприз для исследователей классики. Если выяснялось, что фрагмент относится к какому-либо утерянному или неизвестному науке произведению, возникала гигантская проблема определения авторства — часто проблема неразрешимая.
И Махаффи, и Сейс с умилением описывали счастливые недели этого оксфордского лета. «Мало кому из современных ученых, — писал Махаффи, — выпадало счастье проводить такие дни, какие провели мы вдвоем в Оксфорде в долгие каникулы 1890 г., погружаясь на целый день, пока светило солнце, в эти неотчетливые и отрывочные записи, обсуждая по вечерам найденные нами бессвязные данные и их возможное значение. Постепенно проявились куски какого-то Платонова диалога — теперь установлено, что это был „Федон“; потом страница из трагической поэмы… и вместе с ними много юридических и официальных документов с датами, которые удивили нас и заставили призадуматься…»
Отрывок из аттической трагедии в триста стихов оказался одной из грандиознейших загадок. Письмо было трудным для понимания, и расшифровка продвигалась медленно. Сначала фабула казалась неясной. Стиль, однако, напоминал Еврипида. Впрочем, напоминал не настолько, чтобы быть в этом уверенным. Вот если бы ученым удалось привязать этот сюжет! Вдруг Махаффи сказал Сейсу: «У меня появилась идея: пойдем в библиотеку!» Так они и сделали. «Через несколько минут, — писал позже Сейс, — он показал мне цитату из утерянной трагедии Еврипида „Антиопа“, в точности совпадающую с одной из строк, которые мы копировали, Отрывок был идентифицирован, и давно утерянная реликвия великого афинского поэта была снова в наших руках». Этот эпизод, кстати, служит яркой иллюстрацией того, каким образом происходит обычно идентификация утерянных произведений. Такие сцены повторялись довольно часто.
Утерянная «Антиопа» цитировалась Платоном в диалоге «Горгий». В античные времена эта трагедия считалась одним из лучших творений Еврипида. Мифологическая по теме пьеса описывает спасение плененной Антиопы двумя ее детьми, которые наказывают ее угнетательницу — подлую Дирке. Дирке привязывают к рогам дикого быка, как это изображено в знаменитой эллинской мраморной скульптуре, находящейся сейчас в Национальном музее в Неаполе. Основываясь на знакомом сюжете, Сейс и Махаффи были уверены, что папирус, найденный Петри, содержит части последнего акта, в котором молодые герои Амфион и Зет пришли к соглашению с мужем Дирке, Ликом, и воцарились на престоле в Фивах.
Выполненный в III в. до н. э. список Платонова «Федона», обнаруженный Петри в Гуробе. Восходя к столь раннему времени, он, возможно, не сильно отличается от рукописей времени великих греческих классиков.
«Федон», хотя эта работа Платона и была уже известна, с точки зрения палеографии был находкой первого ранга. Он был написан аккуратным лапидарным письмом, весьма близким к надписям на камне IV в. Ма-хаффи и Сейс утверждали, что он мог быть написан рукой уроженца Аттики, возможно даже при жизни Платона, и был взят с собой переселенцем, покидающим родную Грецию.
«Федон» и «Антиопа» были самыми яркими из литературных папирусов, найденных Флиндерсом Петри. Но значительный интерес вызвал также и другой фрагмент, в котором описывается состязание между Гомером и Гесиодом. Один из коллег Махаффи приписывал его к «Музейону» Алкидаманта, софиста IV в. до н. э. Одна из версий поэмы была известна со времен императора Адриана (который цитируется в ней), со II в. н. э., и считалась оригиналом до тех пор, пока за двадцать лет до находки Петри молодой немецкий ученый в двух блестящих статьях, являвших собой образчик филологической детективной работы, не оспорил эту точку зрения. Руководствуясь несколькими намеками в тексте, он предположил, что это произведение было известно задолго до времен Адриана. Затем он смело заявил, хотя ему и недоставало решающих доказательств, что настоящим автором был эолиец Алкидамант, живший за четыреста лет до Адриана. Папирус III в. до н. э., найденный Петри в Файюме, подтвердил его предположение. «Редко случается, — писал критик в 1892 г., — чтобы ученый в этой области получил такое неожиданное подтверждение правильности своей теории и тем самым доказал, что она базировалась на столь глубоком знании и проницательности». Этим немецким ученым был Фридрих Ницше.
Среди других замечательных отрывков в коллекции Петри был, конечно, фрагмент «Илиады». Казалось, это был «жалкий обрывок… содержащий только окончания строк одной колонки и начала соседней, всего тридцать пять окончаний и начал, но этого было достаточно, чтобы узнать строки одиннадцатой книги „Илиады“, причем пять или шесть строк из них не содержались ни в одном из известных нам вариантов текста». Поскольку это была, несомненно, самая древняя из когда-либо обнаруженных копий отрывка из «Илиады», ей суждено было породить бесконечные споры о достоверности традиционного текста, который дошел к нам от александрийских критиков более позднего времени.
После памятного лета 1890 г. Сейс, основные интересы которого были связаны с языками Ближнего Востока, а не с греческой литературой и палеографией, с разрешения Петри передал всю ответственность за редактирование и публикацию папирусов Махаффи. Многие годы спустя Сейс с легкой грустью вспоминал те дни интеллектуального восторга, когда они, казалось, вновь переживали времена Возрождения: «В эти дни, как и тогда, на свет появлялись все новые утерянные фрагменты классической литературы вместе с копиями существующих сочинений, но эти копии были на столетия древнее рукописей, уже известных нам». Как они наслаждались, закопавшись по уши в этих текстах, пока не наступало время обеда, когда они «за десертом и вином в профессорской могли обсудить свои открытия и надежды с другими учеными! Это было прекрасное время, но, как и всему прекрасному, ему слишком быстро пришел конец».
Для Флиндерса Петри, Сейса и Махаффи непреходящей радостью было сознавать, что они участвовали в первом крупном открытии древнегреческих папирусов. В их распоряжении были литературные тексты III, если не IV столетия до н. э., быть может написанные при жизни Демосфена или Еврипида. Теперь наконец можно было изучить особенности раннего эллинистического письма. Даже те греческие тексты, которые донесла до нас традиция, стали известны в копиях, созданных на тысячу лет раньше старейших традиционных текстов. Среди них были отрывки произведений, приписываемых величайшим именам классической литературы и считавшихся безвозвратно утерянными. Чтобы опубликовать основную часть находок, потребовалось четыре толстых тома, и эти тома даже не смогли вместить все греческие папирусы, не говоря уже о других языках. И все же находки Петри среди погребального убранства Гуроба знаменовали собой лишь преддверие возрождения исчезнувшей было древней литературы.
