Вадим Рабинович - Исповедь книгочея, который учил букве, а укреплял дух
Диалектика? Но только без мучения ума и томления души. Миг и вечность и в самом деле порознь. И в слове, и в деле. Мучение ума - мучение тела. Абеляр всё это испытал. Бернар второе мучение ему устроил как раз за то, что первое мучение - ума! - было удивительно человеческим свойством Абеляра критического читателя священных текстов, сопрягающего миг собственной жизни и вечность Первослова. Критика текста - жизнь и слово Первоучителя на развалинах прочитанного текста. Ссадины и зуботычины учёных буден нетленная восхищенность в любви к единственной и несравненной... "Да и нет" в сопряжении с "Историей..." того, кто так и прожил: мгновением собственных бедствий - жестов - поступков в слове им самим сложенной истории. И вновь: Вечность Первослова Первоучителя, поправшего смертью смерть в миг крестного искупления, оказавшийся равным вечности. В этой точке проблескивает новая звезда на закате раннего - книжно-учительского - средневековья. Это Франциск, который обещан: Августином, Алкуином, Абеляром и... Бернаром тоже. Книжный (с замыслом) Абеляр и книжный (с умыслом) Бернар. А кто в результате? - Франциск и его меньшие братья: "И были наши помыслы чисты..." Но так сами про себя они никогда не скажут. Скажут о них и потом...
Но вернемся всё-таки к самому Абеляру. Так ли уж ново то, что утверждал он? Не новы частности. Зато принципиально нов метод - ученый метод умения читать.
Но... - и это мы уже видели - Абелярова ученость, учащая читать текст, есть в высшей мере средневековая задача, обнаруживающая в ходе ее решения принципиальную свою взрывную еретичность; но еретичность тоже средневековую. Чтить и читать - уметь читать - вновь чтить, но только уже не текст, а того, кто его сказал. Все это и есть Бернаро-Абеляровы, традиционно-новаторские европейские средние века.
В чем дело?
Священство священных текстов колеблется. Вот, оказывается, в чем дело. А коли так, то и сводить к ним собственную, на один раз данную, жизнь вряд ли стоит. Нужно жить...
И поколеблено это священство, между прочим, не чем иным, как естественным вхождением жизни священного - человечески живого - писателя в свой же собственный текст, оказывающийся сиюминутно живым. Вечное временное...
В результате: учено-живой текстовой канон; живой его автор; ученый читатель этого канона. Ученый магистр Петр с его наукой читать.
Человек-канон? Нет, конечно. А немощный, жалкий, беззащитный - на развалинах и в самом деле зачитанного до дыр священного текста. Еретически зачитанного. Вот это ересь так ересь, по сравнению с которой что ваши все Арии, Нестории и Пелагии!
РАЗЫСКИВАЕТСЯ ОПАСНЕЙШИЙ - на всю Европу - еретик магистр Петр Абеляр из XII столетия.
Он же: человек, который "начал строить, но не мог окончить" (сам о себе); "брат" ее "во Христе" (он - Элоизе); "О мой любимейший!" (Элоиза ему); тот, кому угодно "собрать различные высказывания святых отцов... вызывающие вопросы в силу противоречия ..." (он - о священных текстах); тот, кто "опять учит новому" (Гильом - Бернару о нем же) и чьи книги "ненавидят свет... нападают на свет, полагая мрак светом" (Бернар - папе о нем же), "свирель закона" (Беренгарий про него); "предшественник реформаторов XVI века в деле толкования св. Писания не на основании "церковного предания, но с точки зрения разума" (православный протоиерей Иоанн Арсеньев из XX века о нем же); тот, который сначала хотел знать, и только потом - верить (все - о нем); "представитель средневекового свободомыслия" (Н. А. Сидорова о нем)... Особая примета: учил читать...
Дочитался и доучился.
Несколько словесных портретов (вместе с исходным, мреющим в собственном его логическом деле). Сличим их.
Но где же подлинный?
Все они вышли за рамки. Может быть, за собственные рамки вышел и тот, кого ищут? Вышел и не возвращается. Вернем! Или - осторожнее: попробуем вернуть. Только кого возвращать? - Того, кто учил читать...
Следуя средневековой методе (почитание авторитетов), послушаем классиков.
Энгельс ("О Франции в эпоху феодализма"): "У Абеляра главное - не сама теория, а сопротивление авторитету церкви" (Архив Маркса и Энгельса. Т. 10. С. 300).
Горделивый ум против догмы, принявшей форму церковно-державного окрика.
А теперь авторитеты поменьше, но все-таки...
Радищев ("Путешествие из Петербурга в Москву"): "...священнослужители были всегда изобретателями оков, которыми отягчался в разные времена разум человеческий ...они подстригали ему крылие, да не обратит полет свой к величию и свободе ...Собор Сансский в 1140 году осудил мнения Абеляровы, а папа сочинения его велел сжечь".
Радищевский Абеляр - и в самом деле "представитель средневекового свободомыслия". А если точнее, то свободомыслия вообще. Но и злодеи Сансского собора - тоже не столько средневековые злодеи, сколько злодеи вообще ("всегда", "в разные времена"). Более того. Может быть, просто безбожник - наш Абеляр. Выход за пределы, за рамки собственного времени. Во все времена и во все пространства. Всечеловеческий феномен "разума человеческого". Тоже точка зрения, хотя и вне (над) историческая. Учтем и ее.
Белинский ("Общее значение слова литература"): "...еще в средние века являлись великие люди, сильные мыслию и упреждавшие свое время; так, Франция еще в XII веке имела Абеляра; но люди, подобные ему, бесплодно бросали во мрак своего времени яркие молнии могучей мысли; они были поняты и оценены через несколько веков после их смерти".
Здесь уже безупречно выраженное обобщение: выпасть из времени можно, и каждая эпоха имеет на сей счет свои прецеденты. Выпасть из времени в качестве явления будущего или, что то же, втянуть это будущее в свое время. Таков, по Белинскому, Петр Абеляр: портрет, размытый во времени. Рамка трещит. И только будущее склеит эту раму, отретушируя изображение пришельца из этого будущего. Но возможно ли такое? Абеляр - сын своего века, самоотверженно отстаивающий традицию, им же преодолеваемую как раз по мере её отстаивания. Инокультурный пришелец? Нет. Скорей и верней - правоверный еретик. Этим-то и замечателен.
Запомните еще у Белинского вот что: "...люди, подобные ему (Абеляру. В. Р.), бесплодно бросали во мрак своего времени яркие молнии могучей мысли; они были поняты и оценены через несколько веков после их смерти". Сейчас вы увидите, для чего это нужно запомнить.
А теперь Данте (четырнадцатый век; как раз "несколько веков" - пусть два века - после Абелярова двенадцатого):
Мне встретилось не то, что я искал;
И некий старец в ризе белоснежной
На месте Беатриче мне предстал.
Дышали добротою безмятежной
Взор и лицо, и он так ласков был,
Как только может быть родитель нежный...
И старец: "Чтоб свершился без преград
Твой путь, - на то и стал с тобой я рядом,
Как мне и просьба и любовь велят,
Паря глазами, свыкнись с этим садом;
Тогда и луч божественный смелей
Воспримешь ты, к нему взлетая взглядом.
Рай, XXXI, 58-63, 94-99
Это наш старый знакомый Бернар, аббат из Клерво - тот самый, который... Злодей и доносчик святой Бернар, от которого столько натерпелся наш несчастный магистр Петр. (Правда, как мы теперь знаем, еще и автор трактатов и проповедей о благодати, свободном выборе, предопределении, свободной воле и других не менее почтенных вещах.) И вот здесь, в "Божественной комедии", он же наставляет Данте в Эмпирее, как - помните? - деятельная Метельда наставляла Данте в Земном Раю.
"В ризе белоснежной"; "божественный луч"; безмятежная доброта лица и взгляда... Что еще надо? - Благостно созерцающий, ласковый и добрый старик Бернар.
А ведь Данте - тоже хороший еретик своего века. Но еретики - тем пуще! - вовсе не всегда единомышленники. Скорее наоборот.
Но где искать правду? Как дознаться этой самой, все время только и делающей, что ускользающей, правды - исторической правды?
Всё смешалось...
Господи боже ты мой! Сколько же наговорено тут всяческого про нашего героя? Сколько голосов - от Беренгариева бельканто до скрипучего донбазилиевского Бернара; от страстного шепота влюбленной Элоизы до яростного клинкового слова самого Абеляра... И все голоса - о нем. И все голоса - оглашенные, озвученные штрихи и краски к единственно (?) реальному, исторически объективированному портрету подлинного (?) Петра Абеляра.
Но возможен ли такой? А если возможен, то каким образом возможен?
Сложить-вычесть? Помножить? Эклектически смешать-перемешать? Или...
Полифонический григорианский канон, семицветный спектр белого света.
Светлейший Бернар - чернейший Петр; черный аббат - светозарный магистр. В результате оба серые?
Или - скорее - так: исторически реконструированный учитель-книжник Петр Абеляр - всенепременно всеевропейский и всеобязательно из XII христианнейшего столетия. Портрет на семь (кажется, так?) относительно самостоятельных профилей, проглядывающих из единого, сработанного концептуальными усилиями, фаса. Семь суверенных голосов, спевшихся в сольное целое, имя которому ученый человек и учитель-книжник Петр Абеляр в его ученом времени; ученое время, запечатленное на все последующие времена в Абеляре - ученом человеке и учителе-книжнике. Индивидуально-социальный портрет, данный в социально-индивидуальном слове - тексте о том, как читать текст.
