Старец Ефрем Филофейский - Моя жизнь со Старцем Иосифом
— Я в это не хочу вмешиваться, — опять сказал Старец. — Лучше его не брать. Но если вы хотите взять это на себя, берите его.
— Да, я это беру на себя, — сказал отец Иосиф.
— Ладно, берите.
Не прошло и двух месяцев после прихода к нам этого старичка, как у него случилась сильная диарея. У него было двадцать-тридцать простыней и пятнадцать штанов, и он все это вымазал. Он ходил, а нечистоты стекали по его штанам. Все вокруг провоняло. От келлии, где он жил, до уборной — все было в нечистотах. Я шел спать и не мог уснуть из-за запаха.
— Разве я вам не говорил? — сказал Старец. — Ступайте теперь его отмывать. Один пусть носит воду, а другой пусть моет. Ты, — говорил он отцу Ефрему, — не прикасайся руками, потому что ты служишь. Пусть моет Иосиф, он виноват во всем.
Я старался терпеть. С одной стороны пахли нечистоты там, где я работал, а с другой стороны — нечистоты от старичка. „Так тебе и надо! — говорил я себе, — ведь и ты был согласен с отцом Иосифом в том, чтобы взять этого старичка. Так тебе и надо“. Что ж, стал я подвизаться в терпении.
На третий день после этого случая со старичком, лишь только я проснулся, как почувствовал неизреченное благоухание. Я пришел в недоумение. Поднимаюсь и выхожу во двор. Интересно! Нечистотами не пахнет. Подхожу к вымазанным простыням, подхожу к старичку, который был весь вымазан с ног до головы, — не пахнет! Не просто нет запаха, но везде благоухание. Иду в свою мастерскую — и там благоухание неизреченное. „Пресвятая Богородица! Боже мой! Что это такое?“— говорил я себе. В полдень я пошел к Старцу:
— Старче, благослови кое-что сказать.
— Что ты хочешь сказать?
— Старче, нечистотами не пахнет! Я три дня воевал со своими помыслами, старался терпеть и говорил сам себе: „Да, ты будешь рядом с нечистотами: и на работе в мастерской, и у себя рядом со старичком“. А сегодня утром, когда я встал, благоухал весь дом, все вокруг. Нечистоты из уборной, вымазанные простыни, старичок — совершенно не пахнут! Все вокруг благоухает. От такого сильного благоухания я не могу удержать слез.
Тогда Старец мне сказал:
— Я знал, что делал, когда сказал тебе работать рядом с нечистотами. Те, которые были Христа ради юродивыми и находились посреди нечистот, думаешь, нечистотами пахли? Нет. И я был когда-то среди нечистот, и ничего не пахло. Благоухало! Когда приходит это состояние, тогда ты не чувствуешь запаха от нечистот, а чувствуешь благоухание. За терпение Бог дал тебе это. Нечистоты — это мы, люди. А все остальное чисто. Если мы чисты от страстей и грехов, тогда чисто все.
Это благоухание держалось полтора дня, а потом исчезло.
Я хочу подчеркнуть, что если Старец что-нибудь говорил, то это всегда исполнялось.
Когда я перестал прекословить Старцу, а также и братьям, меня часто стала посещать благодать. Если ты оказываешь совершенное послушание, то получаешь море благодати.
Был еще и такой случай. Мы делали жертвенник. И я сказал:
— Старче, этот железный каркас я установлю вот так — и все станет на свое место.
— Нет, это будет по-другому. Сделай вот так.
— Но Старче, у меня не получится сделать так, как ты говоришь.
Тогда Старец опять наградил меня затрещиной.
— Прости, прости, Старче!
Я упал ему в ноги и просил прощения.
— Хорошо, Старче, я сделаю так, как ты говоришь.
Я взял чертеж и столярный циркуль.
— Я направлю эту доску с помощью циркуля — и она станет на свое место.
— Нет, возьми отсюда — и оно все само станет на место.
Я так и сделал, и получилось очень хорошо. Именно так, как сказал Старец. Все словно по циркулю.
Так происходило несколько раз, и я в конце концов набрался ума: „Ага, вот как здесь у нас все происходит!“ С тех пор я уже и не задумывался, что и как мне делать. Не строил планов даже на текущий день. Что скажет Старец, то и будет.
— Сделай это, — говорил он.
— Буди благословенно.
— Ступай туда.
— Буди благословенно.
С тех пор я получил много благодати. Оказывая послушание, я был преисполнен благодатью».
В скором времени, достойно пройдя первые испытания, Харалампий был пострижен в монаха с тем же самым именем, а на следующий год был рукоположен в священника.
Он рассказывал: «Как-то было у меня плохое настроение. Старец о чем-то спросил меня, я что-то рассеянно ответил, и вдруг он мне сказал:
— Что тебя огорчило?
— Ничего, Старче.
— Как ничего, если ты так рассеяно отвечаешь?
— Да нет, ничто меня не огорчало, не пойму, о чем речь. Это ты сейчас сердишься и огорчаешься. А у меня нет никакого огорчения.
Я не придал значения вопросу Старца, хотя, правду сказать, все-таки был чем-то огорчен, не помню уже чем.
— Так, значит, это я огорчаюсь? — сказал Старец и дал мне оплеуху. — Ступай прочь! Служить ты не будешь.
— Ладно, прости, — сказал я и собрался уходить, — дай мне, Старче, твое благословение, и я пойду.
— Не будет тебе благословения. Ступай.
— Но как же я пойду, если ты мне не даешь благословения? Прости и дай мне благословение.
— Ничего я тебе не дам. Убирайся! Что ты здесь стоишь?
— А что мне делать, Старче?
— Убирайся.
— Куда?
— В свою келлию.
— Дай мне тогда свое благословение, я ведь прошу прощения!
— Я тебя не прощаю.
— Раз ты меня не прощаешь, я здесь помру, но не уйду.
— Убирайся отсюда! Кому сказано!
Прошло полчаса, сорок пять минут… Ничего не изменилось. Наконец я сказал:
— Старче, если ты хочешь, чтобы я помер, то я помру. Но уйти я не могу. Дай мне свое благословение, чтобы я ушел.
И я заплакал. А он сказал:
— Иди сюда. Так и надо. Никуда не уходи без моего благословения. И ничего не желай без моего благословения. Таково монашество. Подойди теперь, чтобы я тебя простил и дал благословение».
И еще рассказывал отец Харалампий: «Помню, когда мы были в Новом Скиту, я с нетерпением ждал, когда наступит воскресенье или праздник, точно так же, как я, будучи малым ребенком, ожидал наступления Пасхи. Это потому, что каждое воскресенье или праздник мы пребывали в покое в наших келлиях по семь-восемь часов. Мы ничего не делали, только молились. Мы не разговаривали, каждый сидел в своей келлии. И я испытывал большое утешение во время молитвы. Поэтому я и ждал с нетерпением, когда наступит воскресенье или праздник, как ждал Пасху, когда был ребенком.
И вот как-то в воскресенье пришел из монастыря Констамонит один монах, отец Евфимий. Старец сказал мне:
— Отведи отца Евфимия в монастырь Святого Павла, чтобы он поклонился святым мощам, и приведи его назад.
Я сказал себе: „Ну вот, пропало воскресенье“. Вслух, конечно, я ничего не сказал. Но Старец понял.
— Ты огорчился из-за моего поручения?
— Да, Старче, немного.
— Ну, ступай — и посмотришь, что будет.
Мы отправились. В монастыре нам сказали, что мощи вынесут для поклонения вечером. Что же нам делать? Ждать там четыре часа, чтобы поклониться? Но делать нечего, мы остались ждать. Монах, как гость, пошел куда-то поспать, а я пошел в церковь. Лишь только я там присел, мне была дана молитва. Я не мог сдвинуться с места. Сердце мое загорелось, а ум в сердце творил молитву: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя!“ Слезы текли ручьем. Даже в своей келлии у меня не было такой молитвы. Так я пребывал все четыре часа.
Когда мы возвратились, Старец спросил:
— Ну как, понес урон?
— Нет, Старче, урона не было. Напротив, было приобретение — я обрел молитву».
* * *
Как-то во двор каливы Старца Иосифа зашел один новоначальный монах и сказал:
— Вы слышали? Пришел сюда в скит святой духовник!
И принялся рассказывать, что пришел один очень образованный монах, замечательный проповедник. Отец Харалампий загорелся. Ему захотелось пойти послушать этого человека и узнать что-нибудь полезное. Он подумал: «Прекрасно! Удобный случай получить пользу». Он прибежал к Старцу:
— Старче, такое дело. Благословишь сходить послушать полезное?
Старец посмотрел ему в глаза и ответил:
— Ступай, если хочешь.
Как стрела полетел отец Харалампий к этому учителю. А возвратившись с сияющим лицом, сказал Старцу с воодушевлением:
— Старче, большую пользу я получил. Он действительно святой человек.
Старец кивнул головой и сказал:
— Сегодня после бдения зайди ко мне.
Итак, после бдения, по слову Старца, отец Харалампий пришел к нему. Но на этот раз он пришел мрачный и с поникшей головой.
— Скажи-ка мне, как прошло у тебя сегодня бдение?
— Ах, Старче, весь вечер прошел в помрачении и нерадении.
— Ты же мне давеча говорил, что познакомился со святым духовником. И что, молитва ночью не пошла?
