Старец Ефрем Филофейский - Моя жизнь со Старцем Иосифом
— Если я не научусь петь, то все, уйду отсюда. Если я не научусь петь, для меня свет будет не мил, не смогу я стать монахом. Я должен петь!
Так сказал я ему по гордости. В миру я петь не научился.
— Я тебя научу петь, — успокоил меня Старец. — Не волнуйся.
Каждую ночь четыре часа я тянул четку, а затем изучал пение.
Через месяц я сказал:
— Я получил огонь от молитвы, теперь мне не нужно ничего, даже пения».
* * *
Итак, остался Харалампий с нашим Старцем, а тот начал его испытывать. Начал он его звать так: «Эй, ты, иди сюда!» Харалампий сначала говорил себе: «Что это за обращение такое! У меня что, имени нет?! Я работал с мирскими в администрации области и никогда не слышал, чтобы так обращались. Всегда на „вы“ все было. „Как поживаете, господин Галанопулос? Благодарю вас. Прошу вас“. А здесь я ни одного раза не услышал ни „спасибо“ ни „пожалуйста“. Странные люди здесь живут».
Но от Старца ничто не могло сокрыться. Пригласил он его к себе и открыл все его состояние.
— Значит, в миру ты был подвижником, да? Постился, молился по ночам, подвизался, был умным, трудолюбивым, честным…
И чего ты добился всем этим? Того, что принес сюда с собой целую кучу тщеславия, гордости, самоуверенности. Разве не хорошо теперь, когда закончились все эти похвалы от людей, а?
* * *
Вначале отец Харалампий боролся со своей привязанностью к матери. Он ее страшно любил. Страдания от разлуки с ней усугублялись тем, что мать его сильно болела. Я ему говорил: «Бог пошлет ангела, и тот будет о ней заботиться». В конце концов он ее постриг в монахини и назвал Марфой. Все братья в нашей общине постригли своих матерей в монахини.
* * *
Отец Харалампий имел крепкое здоровье и работал не щадя себя. На нем почивало благословение Божие. Он служил Старцу, усердно исполняя тяжелые работы. Прожил он девяносто один год и преставился ко Господу в 2001 году.
Однажды он трижды спускался на пристань, таская оттуда вещи в нашу келлию, и под конец устал до смерти. Он насквозь промок от пота, ведь даже после одного спуска и подъема нам приходилось менять одежду. Когда он все принес, мы сели за трапезу. И вдруг слышим, как трижды сигналит катер. Это означало, что кто-то срочно должен спуститься на пристань. Отец Иосиф Младший не мог, потому что у него болели ноги. Отец Харалампий услышал оживленный разговор в келлии Старца и пошел спросить, что случилось.
— Да вот, — сказал Старец, — катер просигналил трижды, и кто-то должен спуститься.
— Я схожу, Старче.
— Так ведь ты уже три раза ходил туда. Кого же мне теперь послать?
— Ничего страшного, Старче, я и десять раз, если будет нужно, схожу. Благослови.
Взял он свою торбу и убежал. Тогда Старец сказал:
— Мы пока не будем есть. Подождем, когда вернется отец Харалампий.
И выйдя, стал тянуть четку. Что произошло затем, рассказал сам отец Харалампий: «Когда я пришел на пристань, нашел там мешок килограммов в шестьдесят. Я его взвалил на спину и сказал: „Молитвами моего Старца!“ Примерно через каждые пятьдесят метров были терраски, на которых я отдыхал. Старец, как он мне позже рассказал, увидев, что я остановился уже на первой терраске, забеспокоился и стал усердно молиться. На второй терраске я опять отдохнул. Внезапно я почувствовал прилив сил и стал отдыхать лишь через две-три терраски. Даже утром я не чувствовал в себе такой силы! Мне казалось, что кто-то меня поддерживает сзади. Поднялся я по ступенькам легко, быстрее даже, чем когда бывал отдохнувшим. А кроме этого и молитва во мне говорилась. Как только я добрался до ступеньки, где стоял Старец, там, где мы выходим за калитку, он меня спросил:
— Дитя мое, как добрался?
— Старче, даже утром у меня не было такой силы. И в ногах и в руках я чувствовал большую силу. Я не знаю, что это была за сила, Старче.
— С того момента, как ты ушел, до того момента, как ты пришел, я все время тянул четку за тебя, — сказал Старец.
„Так вот откуда была у меня такая сила!“ — говорил я себе потом».
Когда молился Старец, где бы ни был он, где бы ни были мы, мы чувствовали силу его молитвы, как электрический ток, — такой мощной она была.
* * *
Отец Харалампий пришел к нам в зрелом возрасте. Когда он был в миру, он долго был главой семьи: заботился о ее нуждах, трудился, чтобы всех прокормить, обеспечивал учебу своих братьев. Вследствие этого он привык сам обо всем думать и заботиться. Поэтому вначале, прежде чем он понял смысл монашеской жизни, у него проявлялось некоторое своеволие. Вот что он рассказывал сам: «Когда мы устраивали балкон в Благовещенской келлии в Новом Скиту, я сказал Старцу:
— Требуется дерево, и мне надо сходить за ним в монастырь Святого Павла.
В миру я знал ремесло столяра. Но Старец мне сказал:
— Нет, пойдет отец Ефрем. Не нужно, чтобы у тебя пропадал день.
— Но, Старче, он ничего не понимает в дереве!
— Нет, — вновь сказал Старец. — Я сказал, что пойдет и купит дерево он.
Итак, пошел отец Ефрем, выбрал какие-то толстенные бревна шестиметровой длины и отдал за них полторы тысячи драхм, тогда как требовались тонкие жерди, которые стоили бы всего драхм триста. Как только я увидел эти бревна, сразу пошел в келлию Старца.
— Что это за дерево, Старче?! Зачем оно нам нужно?!
— Молчи! Вполне хорошее дерево. Сделаем из них столбы. Будут у нас толстые столбы. Вместо тонких сделаешь толстые.
Так мы и устроили балкон, установив там эти толстые столбы. Вечером, когда я пошел к себе в келлию, у меня начались помыслы: „Вот, не послал Старец тебя, а ведь балкон мог получиться красивым, изящным и всего за триста драхм, а не за полторы тысячи“. Пошел я к Старцу:
— Старче, помыслы говорят мне, что если бы пошел я, мы заплатили бы за дерево триста драхм и было бы красиво, а так как ты послал отца Ефрема, мы заплатили полторы тысячи и получилось неуклюже.
Тогда Старец влепил мне затрещину и сказал:
— Вот прельщенный! Ты что ли теперь будешь Старцем и станешь командовать мной? Разве тебя касается, что я делаю с деньгами? Захочу — выброшу их в море. И что, буду я отчитываться перед тобой? Или Бог не додумался тебя сделать Старцем, а меня послушником?
— Прости, прости, Старче! — сказал я и убежал.
Позднее, через год, на этом балконе мы сделали церковь. Поэтому те столбы, которые приобрел тогда отец Ефрем, оказались в самый раз. Тогда Старец мне сказал:
— Видишь, как пригодились толстые столбы. Видишь, как хорошо мы сделали, купив толстые бревна. Если бы мы установили тонкие столбики, мы не смогли бы сейчас сделать церковь! Видишь, как хорошо Бог все устраивает.
В другой раз произошло следующее. Рядом с навесом, где я работал и резал доски, было место, куда стекали нечистоты из уборной. Поэтому вонь там была невыносимая.
— Старче, — сказал я, — надо что-то сделать, потому что невыносимо работать рядом с нечистотами.
Старец не отвечал, он испытывал мое терпение и оставлял все как было. Я не понимал, почему он оставляет меня работать в таких условиях. Я вновь ему сказал:
— Старче, давай выкопаем яму, чтобы нечистоты попадали туда. Мы ее закроем, и не будет пахнуть так ужасно.
— Нет, — сказал Старец, — как есть, пусть так и будет. И ты будешь там сидеть и работать.
— Буди благословенно.
Так я работал в этом месте, творя непрестанно молитву: „Господи Иисусе Христе, помилуй мя!“ По временам приходил Старец Иосиф и говорил:
— Так-то, дитя мое. Только не прекращай молитву. Пусть уста твои не замолкают.
— Буди благословенно, Старче.
И там, где я работал, говоря Иисусову молитву, часто приходила некая сладость, некое умиление и сила в молитве.
Спустя немного времени вижу, пришел отец Иосиф Младший и говорит Старцу:
— Старче, дядя Яннис Самарас выходит на пенсию. У него есть и лодочка, и двадцать золотых монет. Он хочет стать монахом. Возьмем его, Старче?
— Не говори мне о его деньгах и его лодке. Он уже очень старый. Он не сможет.
— Но, Старче, знаешь, какой он хороший человек! У него была особая комната для монахов, и кто к нему ни приходил, он всех принимал на ночлег. Если бы ты знал, какой это хороший человек!
— Куда ты его собираешься поместить? — спросил Старец.
— Да вот, в комнату отца Ефрема. У батюшки две комнаты. Я его спросил, и он ответил: „Хорошо, если вы в состоянии мыть его, стирать за ним, когда он будет ходить под себя, то берите его“. Нас два человека. И что, мы не сможем за ним ухаживать?
— Я в это не хочу вмешиваться, — опять сказал Старец. — Лучше его не брать. Но если вы хотите взять это на себя, берите его.
— Да, я это беру на себя, — сказал отец Иосиф.
— Ладно, берите.
Не прошло и двух месяцев после прихода к нам этого старичка, как у него случилась сильная диарея. У него было двадцать-тридцать простыней и пятнадцать штанов, и он все это вымазал. Он ходил, а нечистоты стекали по его штанам. Все вокруг провоняло. От келлии, где он жил, до уборной — все было в нечистотах. Я шел спать и не мог уснуть из-за запаха.
