Ольга Голосова - Толкования на Евангельские притчи. «Рече Господь…»
И любовь к ближним сделает тебя близким к Богу, и ты исполнишь закон Христов и спасешься. Но вот теперь, когда опьянение нахлынувшей на нас так называемой духовной свободой проходит, рассеивается туман самообмана и обольщения, и видим мы, что церкви открылись или еще во множестве открываются, монастыри принимают только вчера крестившуюся молодежь и из мест заключения пишут письма, желая тюремную камеру или барак заменить на монастырскую келью, то именно теперь становится очевидным, что творить дела любви, исполняющие закон Христов, не так-то просто. Да, этому надо учиться, этого надо хотеть. Надо только в делах любви к ближнему увидеть и почувствовать возможность преображения души своей, возможность спасения.
Но ничего этого нет. Пока этого нет, и главное, что даже стремления к этому не видно.
И не задумаемся ли мы с вами над совершенно новыми явлениями в жизни нашей?
Сегодня, когда поток неведомых ранее соблазнов захлестнул Россию, когда блуд, насилие, сребролюбие, пьянство, наркомания стали явными и уже привычными пороками, а тяга к святыне и кощунство над ней одновременно борют и владеют человеком, вопрос о милосердии, о любви вырастает в первостепеннейший, главнейший вопрос жизни. Ибо только милосердием и любовью можно стяжать Святой Дух Божий, Которым только и можно противостать страшным духам злобы, овладевшим людьми и миром.
И не случайно, дорогие мои, в это страшное апокалиптическое время последнего срока существования мира милость Божия опять протягивает руку погибающему человеку.
На улицах, среди живущих рядом с нами все более и более появляется людей, просящих милости нашей, тех, кого раньше называли нищими. И пожилые люди, которыми всегда держалась Церковь, теперь опять вышли на улицы, чтобы принести Церкви пользу — вернуть ей погибающих, давая людям возможность проявить в себе дух христианского милосердия, чтобы отпавших от Бога грехом вернуть к Нему милосердием. И те, кто просит сейчас помощи нашей, виновато и испуганно глядя на нас, зарабатывают нам своим нелегким нищенским трудом Царство Небесное.
Так не пройдем же мимо протянутых к нам рук, мимо страждущих, болью и горем исполненных глаз, мимо ближнего нашего. Не пройдем, дорогие мои, мимо своего спасения; не пройдем мимо Самого Христа, Который в образе каждого нуждающегося в нашей помощи призывает нас на вечерю любви.
При дверех нелицеприятный Суд Божий и благостная речь Сына Человеческого — Христа — к одним: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам… ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне (Мф. 25, 34–36).
Но не замедлит для других и грозный, решительный приговор: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и Ангелам его (Мф. 25, 41).
Спасайтесь, други наши, спасайтесь! Спасайтесь делом, проходя нелегкий, особенно ныне, для всех путь жизни во спасение. Ты Сам, Милосердый Господи, вдохни в нас чувство Своей любви и удостой вечных радостей в стране живых. Аминь.
Проповеди архим. Иоанна (Крестьянкина). [Псков; Печоры]: Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, 2001.Митр. Владимир (Сабодан)
Жизненность евангельских образов зиждется на их божественном происхождении и на той близости к человеческой душе, в силу которой они воспринимаются и усваиваются.
Меняются времена и нравы, возникают и забываются различные философские учения и направления, а эти образы, употребленные Господом и освященные Его благодатью, неизменно трогают и умиляют сердца при всех изменчивых условиях мировой жизни.
А кто мой ближний? — спросил законник Спасителя (Лк. 10, 29). Ответ на этот вопрос так раздробился, стал таким расплывчатым и неясным. Легче и проще для нас понятие «дальний». Его и любить как-то легче, и думать о нем издали проще. Разделенность человечества в мире внесла в понятие о ближнем путаницу и неясность.
И вот перед нами притча о милосердном самарянине. Человек попал в руки разбойников, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив едва живым (см.: Лк. 10, 30). Прошел мимо священник, который прежде всех должен был бы оказать израненному помощь. Прошел мимо и левит. Проходил здесь самарянин, в силу закона имевший право пройти мимо, так как самаряне не общались с иудеями, но, увидев пострадавшего, он сжалился над ним (см.: Лк. 10, 33), перевязал раны, привез в гостиницу и позаботился о нем. Таким образом, будучи «дальним», самарянин оказался самым близким.
На дорогах жизни часто встречаются израненные люди, нуждающиеся в помощи, в добром слове, в участливом отношении. С христианской точки зрения значение имеет не размер помощи, не видимая ценность ее, а то сердечное движение, та готовность, та отзывчивость, с которой оказывается помощь. Такое движение души, какое проявилось, например, у бедной евангельской вдовы, опустившей в церковную кружку две монеты. Эта жертва вдовы поставлена Спасителем выше богатых жертв.
В минуту, когда человек нуждается в помощи, ближним становится всякий человек, без различия веры, национальности, дружбы или вражды. Творить добро всем — долг христианина. Мы должны быть сынами Отца нашего Небесного, а Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5, 45).
Милосердие — основа христианства и основа человеческой жизни. Голгофская жертва есть величайшее проявление милосердия к роду человеческому, который не может спастись без Ходатая — Христа.
Будем просить у Господа дара милосердия. Будем обращаться вместе с Церковью и к Его Премилосердной Матери: «Милосердия двери отверзи нам, Благословенная Богородице Дево». Аминь.
Владимир (Сабодан), митр. Проповеди: В 2-х т. Т. 2. Киев, 1997.Свящ. Филипп Парфенов
<…> Притча о милосердном самарянине — не просто одна из многих притч у евангелиста Луки. Подобно притче о блудном сыне — это целое Евангелие в Евангелии. Многие люди начинают не раз и не два задавать себе все один и тот же вопрос: «как спастись»? «Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную»? Законник, как говорит евангелист Лука (10, 25), встал, и, искушая Христа, обратился к Нему с этим же «вечным вопросом». На месте законника может быть каждый, искушаемый маловерием, сомнениями, страхами, непреодолимыми страстями, претензиями к Богу, нечувствием Божьей любви и благости или обостренной щепетильностью и требовательностью к себе. Христос обращает законника к хорошо ему известному Писанию, к книге Второзакония, где сказано: Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть; и люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всеми силами твоими (Втор. 6, 4–5), а также к книге Левит, в которой говорится: люби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19, 18).
<…> В жизни Церкви можно проследить всю ее историю два уклона, два акцента в восприятии этой заповеди — либо упор делается на любви к Богу, либо на любви к ближнему, через которую познается Бог. Разумом мы понимаем, что в нашей вере одно без другого существовать не может, что нужно стремиться к гармоничному их сочетанию. В действительности же как дары Духа различны, так различны и немощи, и несовершенства среди христиан. И поскольку видимые ближние наши, в отличие от Бога, бывают нам в чем-то обременительны, <…> то оказывается, что возлюбить ближнего своего, относясь к нему так же, как хотели бы, чтоб относились к нам самим, бывает столь же непросто, как возлюбить Бога. <…> И Христос отвечает притчей, где дается прямой ответ: ближним оказывается любой на нашем пути, кто творит нам благо или кому мы сами можем помочь. И более того, Он призывает нас становиться такими ближними для всякого, кого мы можем повстречать на нашей жизненной дороге и кто в нас нуждается. Этим ближним в притче для израненного, избитого разбойниками почти до смерти путника стал не просто чужой прохожий, но его кровный враг, самарянин! <…> Но почему же два других единоплеменника этого путника, еще раньше заметившие его, притом служители истинной веры, священник и левит, по очевидности должные быть ему ближними, проходят мимо? Только ли дело в их предполагаемом равнодушии и бессердечии? Конечно, нет: они могли быть вполне порядочными служителями, не хуже многих современных. Может быть, и даже скорее всего, они направлялись в Иерусалимский храм и боялись осквернения от прикосновения к не то живому, не то мертвецу, — и как тут определишь еще — а вдруг это мертвец, и тогда нельзя будет ни служить в «нечистоте», ни прикасаться ни к чему священному (см. Числ. 5, 2; 19, 11–12)? А времени нет на выяснение!
