Жозе Сарамаго - Евангелие от Иисуса
Наутро новость стремительно облетела всю Вифанию, огласившуюся дружными славословиями и хвалами Господу, и даже скромникам, поначалу сомневавшимся в истинности происшествия, оттого что, по крайнему их разумению, слишком мал был городок для столь великих чудес, ничего не оставалось, как сдаться, поскольку предстал им въяве и вживе исцеленный Лазарь, вот уж к которому никак не применима была поговорка, что ему впору продавать здоровье по одной той причине, что, будь оно у него, раздавал бы он его даром, ибо сердце его было хоть и надорвано, но щедро и любвеобильно. И у дверей уже толпились любопытные, непременно желавшие воочию, чтобы не было обману, собственными глазами увидеть чудотворца, а для пущей убедительности, если представится к тому хоть малейшая возможность, – потрогать его руками или хоть прикоснуться к нему. И уже стекались к дому Марфы и Лазаря болящие – иные шли своими ногами, иных родичи тащили на носилках или на спине, – так что вскоре вся улица была ими запружена. Иисус велел городскому глашатаю, отряженному ему в помощь, объявить, чтобы шли все на главную площадь Вифании – там он будет говорить с ними, однако народ был не такой дурак, чтоб, поймав птичку, разжать руку. По причине таковой предусмотрительности или недоверчивости никто с места не тронулся, и Иисус был принужден появиться в дверном проеме и выйти, как любой из нас, – не загремела музыка, не воссиял ослепительный свет, не затряслась земля под ногами, и небо над головой не сдвинулось. Вот я, сказал он, постаравшись, чтобы голос его звучал как можно более обыденно, но даже если бы ему это удалось, сами по себе слова эти, сказанные тем, кем они были сказаны, заставили всех разом броситься на колени. Спаси меня! – кричали одни, а другие: Исцели меня! Он вернул дар речи немому, который по причине своей немоты ни о чем попросить не мог, а остальным велел разойтись по домам – ибо веры в них было мало – и вернуться сюда наутро, но прежде всего – покаяться в своих грехах, ибо Царство Небесное близко, и время скоро исполнится, то есть ничего нового не сказал. Ты – Сын Божий? – спрашивали его, и он отвечал загадочно, к чему уже привыкли слушавшие его:
Если бы не был, то Бог скорее наслал на тебя немоту, чем позволил бы задать этот вопрос.
С этого началось и так продолжалось пребывание Иисуса в Вифании, покуда не пришел назначенный им срок встречи с учениками, прибывавшими из дальних краев. Разумеется, со всей округи, из городов и деревень, потянулись туда люди, проведав, что тот, кто творил чудеса на севере, находится теперь в Вифании. Теперь Иисусу даже не надо было выходить из дома Лазаря – все стекались туда как к месту поклонения, но он никого не принял и всем велел собраться на некой горе за городом, сказав, что там обратится к ним с проповедью, призовет покаяться и излечит кое-кого из страждущих. В скором времени дошли слухи об этом и до Иерусалима, и еще больше стали толпы, так что Иисус, опасаясь давки, в таких случаях и при таком немыслимом стечении народа неизбежной, спрашивал себя, надо ли продолжать проповеди. Прибыли же из Иерусалима в чаянии спасения и излечения сперва люди нищие и неимущие, но за ними последовали и те, кто побогаче, и даже сколько-то книжников и фарисеев, отказывавшихся верить, что кто-то, будучи в своем уме, решился на такую, можно сказать, самоубийственную дерзость и без обиняков объявил себя Сыном Божьим. Они воротились в Иерусалим раздраженные и озадаченные, потому что Иисус никогда прямо на вопрос, так ли это, не отвечал, называя себя, когда речь заходила об узах родства, Сын Человеческий, если же при упоминании Бога случалось ему назвать его Отцом, понимать это следовало так, что речь идет об Отце Небесном, чада которого – все люди на земле, а никак не он один. Оставался невыясненным и спорным вопрос о его многократно доказанной и подтвержденной способности исцелять, причем безо всяких магических заклинаний и пассов, а очень просто, одним-двумя словами: Иди, Встань, Говори, Виждь, Очистись – либо легчайшим даже не возложением руки, а прикосновением пальцев, после чего в тот же самый миг кожа прокаженных становилась чище росы под первыми лучами солнца, речь немых и заик струилась текуче, легко и плавно, паралитики вскакивали со своих одров и принимались плясать до полного изнеможения, слепые не желали верить тому, что открывалось их прозревшим очам, хромые бегали без устали взад-вперед, иногда, для забавы, вновь подражая своему недавнему увечью, чтобы миг спустя вновь пуститься бегом. Покайтесь, говорил им Иисус, покайтесь, – и больше ни о чем другом не просил их. Но первосвященники Храма Иерусалимского, которым, как никому, памятны и известны были все смуты и волнения, порожденные пророками разного рода, решили после того, как взвесили и измерили все сказанное Иисусом, что на этот раз никаких религиозных ли, политических ли мятежей больше не допустят и что отныне и впредь все, что ни вымолвит, все, что ни сделает этот галилеянин, да и сам он, будет находиться под тщательным и неусыпным наблюдением, чтобы в случае необходимости – и, похоже, время это не за горами – выкорчевать уже объявившееся зло, ибо первосвященник сказал: Меня он не обманет, Сын Божий есть Сын Человеческий.
Иисус не пошел сеять семена в Иерусалим, однако в Вифании выковал и наточил серп для грядущей жатвы.
И приблизился час ее, когда – двое сегодня, двое завтра, а то и вчетвером, если сошлись по дороге, – стали приходить в Вифанию его ученики. Принесенные ими известия и рассказы их разнились лишь во второстепенных подробностях и маловажных обстоятельствах и сходились в одном: из пустыни вышел некий человек и принялся пророчествовать на старинный лад, так что словно катились камни от голоса его и горы сдвигались от движений, и говорил он о неминуемом приходе Мессии и возвещал кары народу. Увидеть его они так и не смогли, ибо он постоянно переходил с места на место, и сведения, принесенные ими, хоть и совпадали в главном, все были из вторых рук, не разыскали же они его, по их словам, оттого лишь, что уже выходил трехмесячный срок, назначенный им Иисусом, и они не хотели опоздать в Вифанию. Иисус спросил, как имя того пророка, и они ответили: Иоанн, а ведь Бог на прощанье сказал тогда, что именно так будут звать человека, которого отрядит он в помощь Иисусу. Вот он и пришел, сказал Иисус, и ученики не поняли, что он хотел сказать этим, а поняла Магдалина, но ведь она-то знала все. Иисус хотел было идти навстречу этому человеку, не сомневаясь, что и тот его ищет, но поскольку из двенадцати учеников двое – Фома и Иуда Искариот – еще не вернулись и была надежда, что, может, хоть они принесут сведения поточнее и подостовернее, чем все прочие, то решил дождаться их прихода. И поступил, как оказалось, правильно, ибо они не только видели Иоанна, но и говорили с ним. Послушать рассказ Фомы и Иуды пришли из своих шатров, разбитых в окрестностях Вифании, остальные апостолы, сели в круг во дворе дома Лазаря, а Мария, и Марфа, и другие женщины, бывшие с ними, служили им. Поочередно говорили Фома и Иуда и рассказали, что жил Иоанн в пустыне, когда воззвал к нему глас Божий, и пошел он креститься в Иордан, исповедуя грехи свои, и приходили к нему многие креститься, и встречал он их гневным криком, который слышали Фома с Иудой и немало дивились ему.
Порождения ехиднины, говорил он, кто внушил вам бежать от будущего гнева?! Сотворите же достойный плод покаяния и не думайте говорить в себе: «Отец у нас Авраам» ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму. Уже и секира при корне древ лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода срубают и бросают в огонь. И те в великом страхе спрашивали его: Что же нам делать? – и отвечал им Иоанн: У кого две одежды, тот дай неимущему; и у кого есть пища, сделай то же, а когда пришли мытари креститься, он сказал: Не требуйте ничего более определенного в Законе, но не думайте, что справедлив он потому лишь, что назван Законом. Спрашивали его также и воины: А нам что делать? И сказал им: Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь своим жалованьем. На этом месте Фома замолчал, переводя дух, и заговорил Иуда: Когда же народ был в ожидании и все помышляли в сердцах своих, не Мессия ли он, Иоанн всем отвечал; Я крещу вас водою, но идет сильнейший меня, у которого я недостоин развязать ремни его сандалий; он будет крестить вас Духом Святым и огнем, лопата в руке его, и он очистит гумно свое и соберет пшеницу в житницу свою, а солому сожжет огнем неугасимым. Замолчал и Иуда, и все ждали, что скажет Иисус, однако тот молчал и пальцем чертил по земле некие загадочные знаки, будто хотел, чтобы первыми заговорили ученики. И тогда сказал Петр: Это ты – Мессия, о пришествии которого возвещал Иоанн? – а Иисус, не переставая рисовать пальцем в пыли, ответил: Ты сказал это, а не я, и, помолчав, добавил: Пойду искать его. Можно и нам с тобой? – спросил один из сыновей Зеведеевых, именем тоже Иоанн, но Иисус медленно покачал головой: Я пойду один, возьму с собой лишь Фому с Иудой, ибо они знают его, – и обратился к последнему: Скажи, каков он с виду? Он выше тебя ростом и много крепче телом, у него длинная борода, и носит он одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах, а там, в пустыне, пищею его были акриды и дикий мед. Он больше похож на посланного от Бога, чем я, молвил Иисус и, поднявшись, вышел из круга.
