Станислав Сенькин - Совершенный монастырь. Афонские рассказы
Необходимо было что-то делать, чтобы отстоять честь Святого престола перед чернокожими новообращенными христианами. На братском совете решено было устроить богословский диспут, как это часто бывало в Средние века. Отправили к грекам посланника с предложением, и греки с явным удовольствием приняли вызов. Решено было провести первый диспут в селении Мганда на баскетбольной площадке. Мганда находилась как раз между двумя миссиями и являлась самым удобным местом для подобного рода мероприятий. Решено было вести диспут на французском языке, который понимали все.
Нельзя сказать, что отец Ансельм был обрадован решением совета доминиканских монахов выставить его на диспут как самого образованного из всех монахов миссии. Но как истинный монах, он привык отсекать свою волю и стал готовиться к этому событию. Чернокожие активно обсуждали предстоящий диспут, от его исхода зависело очень многое. За неделю до объявленной даты отец Ансельм закопался в книгах, молясь своему небесному покровителю святому Ансельму Кентерберийскому, чтобы он даровал ему мудрость против лукавых греков.
Отец Ансельм посмотрел на часы: подходило время вечерни. Он вычитывал ее как на греческом, так и на латинском. Небо над Афоном темнело, тучи слетались со всех краев земли. Монах поковылял в свою каливу. Он жил один, несмотря на то, что к нему иногда просились в послушники. Зайдя в маленький храм, он затеплил лампадки и открыл нужные богослужебные книги. Вечерня с акафистом Матери Божией длилась у него около часа. Затем он обычно читал по-гречески или шел на прогулку по скиту. Сегодня в связи с плохой погодой прогулка отменялась, значит, он будет читать книги.
Не в книгах мудрость, а в чистом сердце, перемолотом жерновами искушений — что-что, а это монах Ансельм знал хорошо. В книгах были знания для просвещения ума, но истина познается не умом, а сердцем. Он навсегда запомнил, как открылся ему Христос. Это произошло вскоре после того самого диспута, затеянного монахами католической общины в Чаде…
…На диспут пришло более ста человек. Кроме католиков и ортодоксов, там присутствовали еще и протестанты — их представители тоже хотели поупражняться в красноречии, считая себя фаворитами.
Диспут начался в спокойной манере, обсуждались вопросы непогрешимости Папы, Filioque и католический догмат о непорочном зачатии Пресвятой Девы. Также обсудили исихазм и духовные упражнения Игнатия Лойолы. Эти вопросы не слишком интересовали участников, которые смотрели на интеллектуальную схватку как на увлекательное спортивное мероприятие. Самым главным здесь была победа. Отец Ансельм выглядел вполне достойно. По уровню образованности он намного превосходил своего оппонента — молодого самоуверенного афонита, который воспламенялся гневом, когда не мог опровергнуть доводы соперника.
Протестантский пастор старался не вмешиваться в диспут: большинство обсуждаемых вопросов были ему знакомы и казались маловажными. Он лишь многозначительно улыбался и повторял: «Братья, что бы сказал Христос на это ваше Filioque? Братья, представьте себе, не рассмеялся бы Христос или апостол Петр на догмат о непогрешимости Папы?» Пастор излишне не утруждался, явно считая себя выше всяких «средневековых» споров.
Диспут длился около двух часов. После него отцы католической миссии поздравляли отца Ансельма и одобрительно хлопали его по плечу. Тогда он чувствовал себя почти счастливым, думая, что достойно защитил честь Святого Престола. Но это ощущение оказалось ложным.
Отец Ансельм встал за аналой, опираясь на него одной рукой, и со вниманием начал читать вечерню. Молитва шла сегодня легко, несмотря на непогоду и внезапно нахлынувшие воспоминания. Он неторопливо и обстоятельно прочел 103-й псалом на латинском языке наизусть, а затем читал на греческом. Красота греческого языка пленяла ум, который вместе с сердцем возносился к горнему. В который раз монах Ансельм облегченно вздохнул: ему очень повезло, что он попал сюда.
Здесь, на Афоне, отец Ансельм получил возможность побыть наедине с Богом. Вначале, когда он перешел в православие, монах практически не видел различий между католицизмом и ортодоксией. Он считал, что давно пора духом любви преодолеть средневековые анафемы и единым строем выступить против безбожия современного мира.
Но затем он стал замечать неприметные ранее, но важные отличия Православия. Например, совсем недавно он с удивлением понял, что православные иконы не трехмерны, как католические священные изображения. Это было существенное отличие, так как православная исихастская традиция признавала воображение силой, вредящей настоящей молитве, тогда как в католической традиции воображение было ее локомотивом.
Каждый день он открывал для себя что-то новое, и душа ощущала перерождение. Если бы он перешел в православие ради суетной мирской славы и приобретения каких-нибудь материальных благ, он бы не чувствовал себя уверенно и не смог бы перенести порицания доминиканских братьев. Хотя можно сказать, что его небольшая афонская келья была великим сокровищем, по сравнению с которой дворцы богачей не представляли никакой ценности. Потому что в келье — чреве — он готовился к жизни вечной. Как бабочка в коконе, предчувствующая солнце и радость дня, тянется к свету, так и отец Ансельм предчувствовал Христа и жизнь вечную, он тянулся к Господу всеми силами своей души. Как ребенок протягивает руки к своим родителям, желая обнять и благодаря за жизнь и любовь, так славословил он Христа на всех языках, которые знал.
Обращение не перечеркнуло его опыт подвижничества в доминиканском монастыре, напротив, дало ключ к пониманию многих событий, что происходили с ним в прошлом. Он был достаточно мудр и не пытался обратить своих католических братьев, понимая, что случай его обращения уникален. В тиши своей кельи отец Ансельм благодарил Господа за то, что Он помог ему возненавидеть благой ненавистью свою земную родину ради приобретения родины небесной.
Тогда, после фактической победы на диспуте, когда отец Ансельм на голову превзошел противника и благонравием, и знаниями, и риторикой, он пошел в свою келейку утешенный. В тот момент он никогда не подумал бы, что всего через месяц он покинет миссию и навсегда уедет на Афон.
Когда у него спрашивали о причине перехода на старости лет в православие, отец Ансельм обычно отмалчивался или говорил общие слова, что Бог его просветил. Он не любил говорить об этом, потому что это было сокровенным. Хотя многие считали, что он не имеет права скрывать причину своего обращения, так как должен прославлять Бога через чудные дела Его.
Что могло убежденного доминиканского монаха, состарившегося в монастыре, заставить изменить не только обету послушания, но и собственной вере? Наверняка, какое-то чудо, или откровение. Иначе и быть не могло. Но он ни о чем подобном не говорил, поэтому и не вызывал достаточного доверия среди афонитов. Только сиромахи-румыны любили старого монаха и часто навещали его. Он делился с ними чем мог и предоставлял ночлег. Немногословный и добрый старый монах со странным для Афона именем Ансельм.
Монах закончил вечерню, затушил лампадки, но еще долго не уходил из храма, с любовью взирая на старые иконы.
Чудо ли привело его на Афон? Наверное, все-таки, да — чудо. В первую неделю после судьбоносного диспута монах пребывал в хорошем расположение духа — все хвалили его за то, как он справился с хитрым греком. Постепенно эта радость прошла, но на ее место не пришел покой. Дух его с новой силой начал смущаться. И днем и ночью монах спрашивал себя: «Какую жертву могу принести я своему Богу — любящему нас Христу?» Но чему он может научить этих чернокожих? Какие доводы можно привести им и, прежде всего, самому себе, объясняя богоотступничество Европы? И нужно ли греку что-нибудь объяснять, когда древний патриархальный Афон бросал вызов всем современным европейским ценностям, а его монахи готовы были умереть, но отстоять то, во что верили на протяжении тысячи лет — православие.
И вот однажды монах внимательно читал Евангелие, как он всегда делал по вечерам, и натолкнулся на такие слова Господа: «И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную. Многие же будут первые последними, и последние первыми» (Мф. 19.29–30).
Отец Ансельм задумался. Он оставил своих родителей и друзей ради жизни в монастыре и сделал это с радостью. Он оставил свое монашеское братство ради крещения дикарей. Хоть и грустно ему было покидать свое уединение, но радость от того, что он хоть чем-то сможет уподобиться Христу, победила естественную земную скорбь.
Казалось, ему стоило бы успокоиться на этом и не искать большего. Но в голове отца Ансельма стала крутиться странная мысль: а может ли он оставить самого Папу ради Христа? Сначала он думал, что эту мысль внушает ему сатана, стремящийся оторвать доминиканца от истинной католической веры. Разве можно противопоставлять Христа и Папу Римского — наместника престола апостола Петра? Разве можно предать свою веру, в которой был воспитан, в которой жил многие годы?
