Фридрих Риттельмайер - Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании
Говоря здесь об этом, мы подобно врачу–невропатологу работаем над духовной жизнью человечества. Никакие пилюли не помогут человеку так, как эти упражнения покоя. Если человечество примет написанное нами всерьез, опасность неврастении и еще худших психических заболеваний, которые возникают от изнурительной спешки, будет преодолена за несколько десятков лет.
До сих пор мы вели рассуждения таким образом, что даже абсолютно далекий от религии человек мог следить за ходом нашей мысли. В заключение, однако, следует добавить кое‑что имеющее прямое касательство к миру, о котором говорит религия. Тот, кто находит соответствующую опору в своем внутреннем существе, пусть претворит этот покой в огромное доверие. Пусть устремит свой взор к духу, властвующему за всеми и над всеми звездными мирами, и пусть умиротворенность, струящаяся к нему из дальних далей, отхлынет от него великим, глубоким, совершенным сердечным доверием. Он заметит, как при этом слабеют несчетные внутренние напряжения, о существовании которых он даже не подозревал. Он «отреагирует» множество потаенных страхов и кошмаров, и ему вовсе не понадобится доводить их до своего сознания посредством методов психоанализа. Но доверие должно быть живое, не опускающееся до фаталистической невозмутимости. Ведь современному человеку нужна сила активного преодоления мира. К невозмутимости приходили многие люди минувших эпох. Рассказы о стоицизме римлян, а тем более о буддийских монахах, и прежде всего о самом Будде, вызывают благоговение перед такою вершиной человеческого самовоспитания. Однако же это еще не христианская умиротворенность.
Хорошо и тут посмотреть на Христа. Разве Он — не «Слово», не Мировое Слово? Что обращалось к нам из глубин звездного неба? Разве не Он тоже? Хвалебная песнь ангелов в святой ночи — не есть ли она в основе своей Его собственное певучее существо? В прощальной беседе Христос сказал своим ученикам: «Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир (Frieden). В мире (Welt) будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир». И еще «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам: не так, как мир дает, Я даю вам». Эти последние слова Христа имеются как в древней мессе, так и в человекоосвящении. В последнем они свободно возродились из сокровеннейшего своего духа: «В умиротворенье смотрю Я на мир; такое примирение с миром может быть и вашим, ибо Я даю его вам!» А после воскресения Христос приветствует своих учеников знаменательным «Мир вам!» Можно помыслить эти слова произнесенными в прошлом, в истории Христа. Но можно помыслить их также произнесенными в настоящем, ибо каждый вечер в звездном небе эти слова, как откровение высочайшего божественного духа, справляются о наших душах. Если мы, переживая их, будем исходить из великого вселенского целого, то можно не опасаться, что мы будем жить только в личной умиротворенности, как легко случается в религии прощения грехов, или будем пребывать в пассивной умиротворенности, к которой так легко приходят в религии упования на Бога. Напротив, суровый ход великих мировых часов сообщится и нашему сокровеннейшему чувству жизни. Они для того и существуют. И вот мы умиротворенно обращаемся к миру, соединяясь с ним в его становлении, которое может произойти через Христа. «Мир Мой» — подчеркивает Христос в Евангелии от Иоанна. Это значит: мир, который есть Я. Оттого‑то мы вправе полагать, что речь Его обращена также и к нам. «Я есмь мир! Мир, который есть Я, да будет с вами!» Если возможно пережить эту медитацию покоя так, чтобы воспринять голос Христа из всех далей, высей и глубин, то она поднимется до того величия и силы Божией, какие только достижимы для человека.
Читатели, однако, могут задаться вопросом: хорошо, но какую же медитацию нам стоит выполнить: медитацию любви, предложенную в первом письме, или медитацию мира, предложенную здесь? V многих недоумение еще возрастет, когда в последующих рассуждениях мы будем говорить о целом ряде других медитаций, которые, как мы надеемся, будут все более прояснять, что значит медитация и чем она стремится быть. Дело в том, что в подобных эпистолярных рекомендациях невозможно указать, какая именно медитация подходит для каждого конкретного человека. Здесь можно только развить своего рода организм внутренних упражнений, где во всей полноте будет жить Иоанново Евангелие. И тогда пусть каждый выберет то, что ему подходит. Он может выбрать и все целиком, а в таком случае ему на всю жизнь хватит работы, чтобы внутренне усвоить все это. Это верный путь. Ибо в таком организме во всей полноте живет дух Иоаннова Евангелия, столь близкий грядущему времени. Однако при этом нам следовало бы вновь и вновь возвращаться к созерцанию центрального слова, которое объемлет всё: «Я есмъ любовъ!»Это изречение мы разворачиваем так, что сначала в семи глаголах «Я есмь» погружаемся в переживание этого «Я». А затем в семи так называемых ступенях страстного пути рассматриваем «любовь» в ее божественном откровении. И наконец, в семи «чудесах» Евангелия от Иоанна мы взираем на «есмь» в его действительной земной жизни и восприемлем его в себя.
Слова же «Я есмь мир!», о которых мы говорили сегодня, служат при этом как бы фоном. Вполне возможно, иной решит, что для начала ему потребна, скорее, умиротворенность в смысле Иоаннова Евангелия. Но тогда пусть он медитирует так, чтобы мир в нем переходил в любовь, чтобы это была умиротворенность не эгоистичная, не пассивная, но соединяющаяся со становлением мира. Другой охотно остановился бы на слове «любовь». Тогда пусть он сперва наполнит себя звучанием «мира», чтобы любовь обрела величие, чистоту, покой той мировой основы, из которой она пришла ко Христу, и не затерялась в нездоровой суете или человеческой малости. Ведь и «становление мира через Христа», о котором говорит человекоосвящение, проистекает именно из умиротворенной обращенности к миру.
Впрочем, можно подумать еще вот о чем. Человек погружается в слова об умиротворенности вечером, а в слова о любви — утром. Слово «любовь» может взойти над ним вместе с солнцем и новым днем — так же, как слово «мир» звучит ему из звездного неба и всеукрывающей ночи. В нашу жизнь войдет великий ритм, подобный ритму дня и ночи, более того, несущий в себе самый дух этого ритма дня и ночи. Это как бы высшее дыхание дня. Вдох — когда мы медитируем над словом «мир», и выдох — когда медитируем над словом «любовь». Этот ритм исхода от «Отца» и входа соответствует сокровенному жизненному ритму самого Христа в Его дневной и ночной жизни, изображенному в Евангелиях. Этот ритм живет в глубинной основе самого благовещения Христова, что сообщено в Евангелии от Иоанна. «Я исшел от Отца» — звучит в первой части. «Я иду к Отцу» — звучит во второй части. Первое — слово любви; второе — слово мира. Так в этих двух медитациях мы учимся принимать в свою жизнь Христа, каким изобразил Его самый близкий и доверенный Его ученик. И антропософская духовная наука рассказывает нам, что сама великая божественная жизнь содержит в себе возвышенные ритмы, ибо за миллионолетним мировым днем всегда наступают мировой отдых и мировая ночь, когда мир входит в Бога–Отца и покоится в нем — дабы затем вновь выйти из него обновленным и еще более величественным. Посредством этих слов — любовь и мир — мы подходим к сему ритму в жизни Бога–Отца настолько близко, насколько это возможно для человека.
Не умолчим и еще об одной тайне, хотя большинство читателей вначале воспримет это лишь как рассказ. Если наше существо погрузится в мир, в гармонию глубочайших сил Вселенной,
то из этой Вселенной образуется для нас иное тело — очень нежное и сокровенное. Если через наше существо будет струиться любовь, божественный дух Вселенной, то наша кровь изнутри обновится. Таким образом, в этом двойном упражнении можно пережить высочайшее причастие и принять от Христа, на коего нам должно взирать в меру своего понимания, Его тело и Его кровь. Мы просто всматриваемся в Христа и входим в Него, учимся жить в Нем — вот та вершина, какой мы способны достичь в медитации. И наши размышления предназначены для того, чтобы сие стало возможно для человека во всей полноте и жизненности. Человек может чувствовать себя как бы облеченным во Христа, дышать в Нем как в некоем горнем воздухе, пробуждаться в Нем как в некоем горнем свете, воскресать в Нем как в некоем высшем теле.
3
Многие хотели бы получить ответ на вопрос: как же, собственно, соотносятся медитация и молитва? Не так давно даже вышел в свет труд марбургского богослова Фридриха Хайлера, где нас спрашивают, чему мы отдаем предпочтение — медитации или молитве. В первом случае, полагает автор, мы впадаем в буддизм, и только молитва является подлинно христианской. Пожалуй, этак придется исключить из христианства и величайших христиан средневековья. Ведь они действительно медитировали о смерти и воскресении Христовом — в том же духе, как рекомендовано здесь. И своей удивительной религиозной силой они большею частью обязаны именно мощи своей медитации.
