Екатерина Каликинская - Святитель Лука: факты, документы, воспоминания
Конечно, к числу «бывших» принадлежали все верующие и в первую очередь пастыри Церкви. В инструкции ВЧК, принятой 1 декабря 1918 года, уездные ЧК должны были поддерживать связь с «надежными партийными товарищами, которые дают им сведения о контрреволюционной агитации кулаков, попов и прочих белогвардейцев, пристроившихся в деревнях». Вот что писал Ф.Э. Дзержинский, председатель ВЧК, своему сотруднику М.Я. Лацису в декабре 1920 года: «…Мое мнение: церковь разваливается, этому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Поэтому церковную политику должна вести ВЧК… Лавировать может только ВЧК для единственной цели разложения попов». В ответ в 1920 году архиереи, покинувшие Россию, образовали в Константинополе Высшее церковное управление за границей, а в 1921-м – созвали первый Всезарубежный русский церковный собор.
Что же делал в это время профессор Войно-Ясенецкий? Он начал посещать собрания церковного братства и, как сам писал, «часто бывал на этих собраниях и нередко проводил серьезные беседы на темы Священного Писания». Уже тогда его дар проповедника был замечен.
Вскоре на церковном съезде он произнес пламенную речь в защиту Церкви. Святитель Лука писал: «Когда возникла недоброй памяти “Живая Церковь”, то, как известно, везде и всюду на епархиальных съездах духовенства и мирян обсуждалась деятельность епископов и некоторых из них смещали с кафедр. Так, “суд” над епископом Ташкентским и Туркменским происходил в Ташкенте в большой певческой комнате, очень близко от кафедрального собора. На нем присутствовал и я, в качестве гостя, и по какому-то очень важному вопросу выступил с продолжительной, горячей речью…»
После этого и состоялся его разговор с епископом Ташкентским и Туркестанским Иннокентием, во время которого владыка сказал: «Доктор, Вам надо быть священником!» И так же, как первые апостолы, не сомневаясь, бросили все и пошли за Христом, профессор Войно-Ясенецкий с готовностью ответил: «Хорошо, владыко! Буду священником, если это угодно Богу!»
Отец Валентин, 1921 г.
В начале февраля в больничном коридоре появился высокий худой священник в черной рясе, с крестом на груди, в котором сотрудники узнали главного хирурга. Он прошел в операционную, облачился в белый халат, стал мыть руки, и как вспоминала одна из медсестер, «никто в отделении не улыбнулся, никто не посмел задать вопросы, не имеющие отношения к больничным делам. И сам он не спешил объясняться. Только ассистенту, обратившемуся к нему по имени-отчеству, он ответил глуховатым, спокойным голосом, что Валентина Феликсовича больше нет, а есть священник отец Валентин». И далее отец Валентин жил в соответствии с этим духовным званием, взвалив на свои плечи всю меру ответственности, связанной с ним, как крест Христов.
Очень скоро он принял монашество с именем Лука, стал епископом. И, как истинный монах, отказался от всего земного. Он оставил своих детей на руках операционной сестры Софьи Сергеевны Белецкой.
Храм прп. Сергия Радонежского в Ташкенте, где служил епископ Лука (снесен в 1930-е гг.)
Святитель писал, что принял это как волю Божию: «Я читал сто двенадцатый псалом, начало которого поется при встрече архиерея в храме… и последние слова псалма поразили и потрясли меня, ибо я с совершенной несомненностью воспринял их как слова Самого Бога, обращенные ко мне: “Неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях”. Господу Богу было ведомо, какой тяжелый тернистый путь ждет меня, и тотчас после смерти матери моих детей Он Сам позаботился о них…»
Епископ Лука в Ташкенте, середина 1920-х годов
Принимая священство, монашество, потом епископский сан, профессор Войно-Ясенецкий прекрасно сознавал, что отказывается не только от семейной жизни, но от научной карьеры, материального благополучия, а также от личной свободы, кладет свою жизнь на алтарь, как жертву Богу.
«За имя Христово гонение претерпевый…»
19 февраля 1922 года Ленин писал в секретном письме членам Политбюро: «Теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи, трупов, мы можем и потому должны произвести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления». 23 февраля 1922 года был подписан декрет об изъятия церковных ценностей. В стране начался откровенный террор в отношении Церкви. Многие верующие восприняли происходящее как начало апокалипсиса, ведь «изъятию» подлежали не только каменные храмы и золотая утварь, но и члены Церкви. В мае взяли под стражу Патриарха Тихона, в июле в Петрограде расстреляли священномученика митрополита Вениамина и десять священников, их обвинили в сопротивлении указу о церковных ценностях. В марте 1923 года был расстрелян глава Католической Церкви в России. Была организована «Живая Церковь», с помощью которой чекисты пытались произвести раскол в церковной среде.
А что же будущий святитель Лука? Он продолжил путь, нимало не отклоняясь от своего высокого назначения.
«Архиереем я стал 18/31 мая 1923 года… Когда сообщили об этой хиротонии Святейшему Патриарху Тихону, то он, ни на минуту не задумываясь, утвердил и признал ее законной…
Патриарх Тихон
На воскресенье, 21 мая, день памяти равноапостольных Константина и Елены, я назначил свою первую архиерейскую службу. Преосвященный Иннокентий уехал. Все священники кафедрального собора разбежались как крысы с тонущего корабля, и свою первую воскресную всенощную и Литургию я мог служить только с одним протоиереем Михаилом Андреевым».
Руководители Туркестанского ОГПУ[3] срочно запросили у московского начальства разрешение на проведение репрессивных действий в отношении епископа Луки, которые начались с публичной дискредитации В.Ф. Войно-Ясенецкого в прессе. Обновленцы пустили слух о неканоничности посвящения отца Валентина во епископа, а журналист Горин состряпал грязный пасквиль «Воровской епископ Лука», опубликованный 6 июня 1923 года в официальном органе ВКП(б), в газете «Туркестанская правда». 10 июня 1923 года епископ Лука был арестован. Сам он отнесся к этому событию как к началу своего крестного пути: «Я спокойно отслужил вторую воскресную всенощную. Вернувшись домой, я читал правило ко причащению Святых Тайн. В 11 часов вечера – стук в наружную дверь, обыск и первый мой арест. Я простился с детьми и Софией Сергеевной и в первый раз вошел в “черный ворон”, как называли автомобиль ГПУ. Так положено было начало одиннадцати годам моих тюрем и ссылок».
«Радуйся, раскольников обличителю…»
Через 10 дней после ареста в тюремной камере епископ Лука написал завещание своей пастве, в котором были такие слова: «Завещаю вам: неколебимо стоять на том пути, на который я поставил вас. Подчиняться силе, если будут отбирать от вас храмы и отдавать их в распоряжение дикого вепря, попущением Божиим вознесшегося на горнем месте соборного храма нашего… Идти в храмы, где служат достойные иереи, вепрю не подчинившиеся. Если и всеми храмами завладеет вепрь, считать себя отлученным Богом от храмов и ввергнутым в голод слышания слова Божия… Против власти, поставленной нам Богом по грехам нашим, никак нимало не восставать, и во всем ей смиренно повиноваться… Отступающим от него и входящим с вепрем в молитвенное общение угрожаю гневом и осуждением Божиим».
Несгибаемость, удивительное мужество, решимость были присущи святителю всю жизнь и помогали высоко нести подвиг исповедничества. Марк
Поповский писал: когда волна обновленчества докатилась до Ташкента, то как о скалу разбилась о ташкентского епископа. Он запретил своим прихожанам посещать обновленческие церкви – и они не смели ослушаться. Храмы живоцерковников опустели.
Уже в Тамбове, после возвращения из ссылки, святитель в день Торжества Православия привел в церковь священника-обновленца, который хотел вернуться в Православную Церковь, и велел ему публично покаяться перед народом в грехе раскола. Многие обновленцы стали роптать и говорить, что гонимы были они. На это святитель ответил: «На вас, обновленцев, было не гонение, а выражение презрения народа. Гонимы были мы, староцерковники, от власти, так как архиереев, не пожелавших занять “живоцерковные” кафедры, ссылали, храмы, которые не хотели подчиняться “живоцерковному” правлению, закрывали или передавали обновленцам. Обновленческие священники и епископы были агентами. Доказательством этого служит то, что у одного обновленческого священника по изгнании из храма в ящике нашли список староцерковных служителей для ареста их. В этом списке первым был я».
