Дервас Читти - Дервас Читти Град Пустыня
Vita Prima рисует поразительную картину[99] жизни Пахомия и трех его учеников. Познакомившись с ними и с их родителями, он одевает этих первых своих послушников в монашеские одеяния и — шаг за шагом ведет их, прежде всего, к оставлению мира и отвержению себя и к следованию за учившим этому Спасителем, ибо в этом и состоит путь Креста. Он указует путь, скорее, собственным примером, нежели наставлением, ни на миг не оставляя своего попечения об «обители» (μονή) он участвует в приготовлении пищи, занимается выращиванием овощей, выполняет работу привратника и ухаживает за недужными, желая облегчить участь братии: «Братия, стремитесь к тому, к чему были призваны — размышляйте над псалмами и поучайтесь в Писании, особенно же в Евангелии. Я же обрету покой в служении Богу и вам, как то заповедано нам Богом». Глядя на своего наставника, ученики его исполняются ревности. «Прежде полагали мы, что все Святые от материнской утробы сотворены Богом непорочными и непреткновенными, и свободная воля их ничего не значит, грешники же не способны к праведной жизни, ибо сотворены таковыми. Теперь же мы ясно видим действие благодата Божией в нашем отце, который, будучи рожденным от язычников, исполнился такового страха Божия и облекся в Божий заповеди… Да умрем же и да живем же и мы с этим человеком, ибо он ведет нас к Богу прямою дорогой». На сей раз он преподал им составленное по Писанию правило (έκανόνισεν αύτοΐς τύπον) об умеренности в одежде, пище и сне.
Вскоре у Пахомия появились и другие ученики, в том числе (это произошло около 321 года) и четырнадцатилетний Феодор (Феодор Освященный) из Латополя, которому суждено было стать самым известным учеником преподобного.[100] Заручившаяся письмами епископов мать тут же пустилась в погоню за юным Феодором, требуя его возвращения или, по меньшей мере, свидания с ним. Однако юноша уговорил Пахомия не поддаваться ее уговорам, после чего она решила остаться в женском монастыре, который к тому времени был основан неподалеку сестрою Пахомия: «Быть может, я не только увижу его средь братаи, но и сама приобрящу свою душу».
Учеников было уже больше сотни, и число их продолжало расти. Пахомий не мог передать другим материальные заботы об общине, и вскоре устройство монастыря стало приобретать вполне определенные формы.[101] Постройки имели простейший вид, стены их возводились из обычного для нильской долины сырца. Разумеется, от этих строений к нашему времени не осталось и следа, и потому о местонахождении Тавенниси археологам остается только гадать. В одном из повествований так называемой «Паралипомены» (собрания поучительных историй, не отличаюшихся особой исторической строгостью, созданных, скорее всего, в конце столетия и приложенных к куда 60лее надежной Vita Prima) рассказывается о том, как Пахомий возвел замечательную часовню с кирпичными колоннами, но, найдя ее слишком красивой, заставил братию привязать к колоннам веревки и повалить их наземь.[102] Эта история воспринимается как попытка объяснения того, почему покосилась известная ее автору церковь, причинами чего, на деле, являлись, вероятно, несоответствующий ее размерам фундамент, негодный материал и неопытность строителей.
Общий план монастыря мог определяться воспоминаниями Пахомия о военном лагере. Характерными его элементами являлись каменная ограда (одна из непременных особенностей киновии),[103] сторожка у ворот и гостиница,[104]σύναξις — «зал собраний»[105] для молитвы («экклезией» он именуется только в «Послании Аммона» [106], находящаяся поблизости трапезная[107] с кухней,[108] пекарней[109] и так далее, с больницей[110] и с несколькими жилыми домами (ср. с бараками лагеря легионеров), в каждом из которых размещалось от двадцати до сорока монахов.[111] План домов остается неясным, но в них должна была существовать общая комната для молитвы, назидания и какойто иной совместной активности,[112] кладовые[113] и (первоначально) отдельная келья для каждого монаха.[114] Ко времени Палладия, когда число монашествующих умножилось, в каждой келье стало жить уже по три монаха.[115] Подобному устроению соответствуют развалины обители святого Симеона в Асуане.[116]Однако здесь монахи спали на обмазанных глиной кирпичных лежанках, в то время как у Пахомия во время отдыха они могли, в лучшем случае, откинуться на спинку сложенного из подобного же материала сидения.[117] Каждый дом имел собственного домоправителя, у которого существовал помощник.[118] Некоторые здания предназначались для особых занятий или нужд насельников, другие не имели подобной специфики.[119] Каждодневная из недели в неделю — монастырская жизнь проходила, главным образом, в трех зданиях,[120] которыми руководил «эконом» — οικονόμος[121] также имевший помощника.[122] Поля, на которых монахи занимались сельскохозяйственными работами, находились вне монастырских стен,[123] умершие хоронились в старых, вырезанных в скалах гробах, находившихся в нескольких милях от монастыря,[124] там, где долина подходит к горному склону. Торговлей и вообще — сношениями с внешним миром занималась специально назначенная для этого братия.[125]
Когда монахи нуждались в евхаристии (προσφορά) во всяком случае, на этой ранней стадии — Пахомий звал священника одной из соседних церквей, ибо не хотел, чтобы ктолибо из братии искал рукоположения (άρχή λογισμού φιλαρχίας ό κλήρος — «начало помысла властолюбия — посвящение в сан»).[126] В то же самое время, побуждаемый епархиальным епископом Тентирским, он, не покладая рук, трудился над возведением в заброшенном селении церкви (в документе используется слово εκκλησία), предназначавшейся для живших по соседству пастухов, вместе с братией направлялся туда по субботам и воскресеньям и до поставления священника исполнял там обязанности чтеца.[127]
В скором времени число насельников стало слишком большим для того, чтобы они могли жить в одной обители, и потому в нескольких милях ниже по течению в другом заброшенном селении Пбоу (Фбоу), известном ныне как Фау, где и теперь можно увидеть развалины большой каменной церкви, построенной не ранее, чем через сто лет после кончины Пахомия, появилась новая колония. Два других, уже существовавших в то время монастыря пожелали быть принятыми в общину, вследствие чего на расстоянии примерно в пятнадцать миль друг от друга появилось четыре монастыря с единым главою и единым управлением.[128] Там же существовала и женская обитель, к которой был приставлен престарелый монах (нам не говорят о том, был ли он священником), надзиравший за нею и являвшийся своего рода связующим звеном между женекой и мужской общиной.[129]
Это растущее, не имеющее собственного священства сообщество распространилось за пределы Тентирского диоцеза и появилось в Диосполе Парва.[130] Серапион, епископ Тентирский,[131] наблюдал за этим с известною тревогой. Когда молодой архиепископ Афанасий в 330 году прибыл с визитом в Фиваиду, Серапион поделился с ним своими опасениями и попросил поставить Пахомия «отцом и священником» всех монахов его диоцеза. Однако Пахомий, услышав об этом плане, спрятался среди братии.[132]
Около 337 года Пахомий переходит на жительство в монастырь Пбоу, который в скором времени превращается в самую крупную обитель монашеской общины. Феодор, которому к этому времени исполняется тридцать лет, назначается главою монастыря Тавенниси[133] и становится помощником Пахомия в делах управления всеми монастырями.[134] Община быстро растет, ее члены появляются в Таси, селении, которое находилось в окрестностях Панополя (Ахмима), в шестидесяти милях ниже по Нилу.[135] Около 340 года помощник епископа этого города «Арий по имени, но православный по вере», который должен был помогать престарелому епископу диоцеза,[136] призвал на помощь монахов из Тавенниси, после чего рядом с этим городом появился еще один монастырь (вопреки активному сопротивлению и недовольству[137] местных философов, считавших, что как они выражались Пахомий «решил удивить Панополь маслинами», то есть занялся заведомо бессмысленным делом).[138]
Примерно в это же время живший в районе Диополя землевладелец [landowner of Djodj —?] по имени Петроний отдал общине все семейное имущество и основал новый монастырь Февиу (Teveu).[139] В скором времени он был переведен в обитель Тесмине, которая также находилась близ Панополя, и стал надзирать за тремя монастырями этого отдаленного края,[140] что — пусть он и был новичком — могло свидетельствовать о том, что Пахомий видел в нем своего преемника, каковым впоследствии он и стал.[141] Монахи старшего поколения, ревниво относившиеся к новичку, обратились к Феодору; однако, узнав об этом, Пахомий лишил своего любимого ученика всех властных полномочий.[142]
